Отношения между гувернанткой и девочкой сложились более чем доверительные — судя по разговору. Музыка звучала негромко, людей не много. Слышно было каждое слово.
Две разновозрастные женщины говорили о главном.
— Прошла уже любовь, — сказала горько старшая. — Давно к мужу не испытываю ничего. Полгода не живу с ним.
— Да? — потрясённо выдохнула собеседница, выглядывая из-за горки мороженого, щедро посыпанного шоколадной крошкой. — А муж — знает?.. Внимательно посмотрев на девочку, старшая ответила:
— Догадывается.
На мой взгляд, подобные разговоры с тринадцатилетней девочкой вести рано, это, на мой взгляд, педагогическая ошибка, серьёзный просчёт.
Электромагнитная бесшумная граната под столом, в коробке с Барби, выдала импульс. В радиусе тридцати метров сдохла электроника, в том числе — видеокамеры наблюдения.
Поднявшись, толкая пустую инвалидную коляску перед собой, я направился к выходу. И путь лежал мимо столика, возле которого сидели две разновозрастные женщины.
За огромным стеклом, где было видно лётное поле, с рядами лайнеров, с прямоугольной диспетчерской башней, громыхнул взрыв.
Точно, секунда в секунду.
Цистерна заправщика вспыхнула эффектным, клубящимся факелом. Техник в оранжевом комбинезоне, покинувший кабину лишь на секундочку, парой слов перекинуться неподалёку с приятелем, суетливо бегал на безопасном расстоянии, причитал, хватаясь за лысину.
Посетители кафе и персонал в полном составе кинулись, прилипли к прозрачной стене и загалдели. Внимание целиком поглощено ярким зрелищем.
Девочка и гувернантка тоже кинулись бы, но я прыснул им в лица из баллончика. Дамы отключились мгновенно. Гувернантка обмякла на стуле. Упала на грудь голова, руки повисли.
Девочку я подхватил, усадил в коляску. Надвинул капюшон пониже и пледом укрыл до подбородка, надёжно пристегнул. А на колени поставил её цветастую сумку. Вчера смазал колёсики не зря. Ни единого скрипа, хотя шагал я в темпе. С готовностью раздвинулись стеклянные двери, управляемые фотоэлементом.
Через минуту я был на парковке.
На ходу вынул из кармана дистанционный пульт. Вставил батарейку, нажал пару кнопок.
Серый микроавтобус с тонированными стёклами завёлся. Открылись задние дверцы.
Я с маху забросил коляску внутрь. Залез сам. Защёлкнул фиксаторы колёс.
Снял часики, браслетик с тонких запястий, а с шеи — сотовый на шнурке. Прошёлся наскоро по карманам, выгреб из них всё, где можно разместить «жучок». Улов сунул в пакет. Выйдя из машины, опустил свёрток в урну.
Что-то могло оказаться в сумке, но с ней разбираться некогда.
Захлопнул дверцы. И сел на место водителя.
Микроавтобус тронулся, покинул стоянку.
Первая часть операции проведена чётко, без сучка и задоринки.
Мой сливочно-белый микроавтобус на парковке стал тёмно-серым — покрытие исчезало, под действием ультрафиолета, постепенно. Из города микроавтобус выехал синим.
Что-то вроде этого происходило с номерами.
Телохранитель уже, наверное, бьёт тревогу.
Я посматривал в боковые зеркала. Посматривал и в небо.
Хвоста не было.
Если никто за микроавтобусом не следил от парковки, то след мой затерялся.
Под стук колёс, ожидая, когда проползёт длиннющий товарняк и поднимут шлагбаум на переезде, ещё раз обыскал девочку. Прощупал сумку и вещи, проверил сканером. «Жучков» не обнаружил. Сумку и то, что вызывало подозрение, уложил в пакет, на дне которого лежал кирпич.
Снял длинноволосый парик, усы, бороду. Снял большие очки-светофильтры. Снял плащ. Уложил камуфляж в тот же пакет. Завязал длинные ручки. Перчатки оставил на руках.
Оставшиеся вещи девочки сунул в другой пакет.
Десять минут спустя, на мосту через реку, опустив стекло, я швырнул пакет с кирпичом в окно.
* * *Мы ехали меж двух рядов старых жёлтых вязов, по гравийной дороге, устланной жёлтым шуршащим ковром. Микроавтобус уже был чёрным.
Потом начался участок смешанного леса. Ветки царапали кузов.
Никто бы и не подумал, что в этой чаще может находиться какое-то жильё.
Но жильё там находилось.
Высокая изгородь скрывалась за еловой порослью.
Ворота прятались за поворотом-зигзагом. Ворота сдвинулись на роликах, повинуясь сигналу пульта. Я въехал, и ворота закрылись.
Двухэтажный каменный дом с балконом и с верандой, под черепичной крышей, выглядел нежилым. Входные двери заперты, окна плотно занавешены. Двор засыпан листвой и хвоей.
Мощёной дорожкой подогнал автомобиль к тенистому крыльцу, выключил двигатель.
Стало очень тихо.
Лишь шумели сосны и лиственные деревья, почти голые.
Я перенёс девочку и пакет с вещами на второй этаж, положил на диван.
Гостиная, спальня, туалет с ванной.
Окна выходят на задний двор. На окнах фигурные решётки. Дверь с наружным засовом. Убежать не сможет.
Её звали Маргарита. В семье к ней обращались короче — Ри.
Юная кожа тепла. Сердце бьётся ровно. Дыхания почти не слышно.
Я закрыл дверь на засов и спустился на кухню. Обеденное время давно прошло, до ужина далеко. Но я сварил какао. Я знал, что она любит какао.
Вошёл с подносом. Ри ещё спала. Я тронул за плечо.
Она сразу очнулась. Подняв голову, осмотрелась. Встала, моргая.
Светлые волосы, коротко стриженые, милое личико, серые глаза, розовые губки, никакой подростковой угловатости, всё гармонично. Очаровательный ребёнок.
— Это похищение? — спросила девочка первым делом.
Глаза круглые, блестящие.
Не заметно последствий от снотворного. Будто не было ничего.
Я молча кивнул.
Ри замерла от восторга. Она сияла, как медный таз:
— Круто!.. Мою фотку покажут в телике?
— Наверняка.
— Девчонки от зависти умрут! В нашем классе не похищали никого!
Переполняли эмоции, возбуждала необычная ситуация.
Она широко улыбалась. Готова со мной дружить.
У меня свело челюсти. Я чувствовал себя, как слон в подгузнике.
— Тут жарко, — сообщила озабоченно Ри. Сняла курточку, осталась в коротком зелёном свитерке и в джинсовой юбочке. Сзади, на филейной части, — крошечные, декоративные кармашки.
Бросив куртку на тахту, сев на краешек, начала допрос:
— Что, мы у вас дома?
— Нет.
— А где?
— Не имеет значения.
— Дети у вас есть?
— К счастью, нет.
— Почему? Вы не женаты?.. И не были?.. Чтобы она замолчала, я налил ей какао и распечатал кулёк с крендельками. Снотворное данного типа вызывает аппетит, как правило. Дай бог.
— Иди, поешь, — сказал я.
Ри переместилась к столу.
Принялась наворачивать какао с кренделем. Сыр и масло игнорировала.
Чем бы дитя ни тешилось — лишь бы не квакало.
Увы, дитя молчало недолго.
— Меня везли от мамы к отцу, — грустно поведало оно. — Мои родители в разводе. Хотите, я расскажу, как распалась наша семья?
— Не хочу.
— А вы послушайте!..
Отложила в сторону обгрызенный крендель.
Я приготовился к мучительной смерти. Но терпение истощилось скоро, после её фразы о многотрудной жизни ранимой девочки-подростка, чьё сердце просто разрывалось на части в ходе процесса. Когда Ри мне это говорила — на ресницах у неё блестели слёзы.
— Никакого развода не было, — довольно резко бросил я. — Не морочь голову.
Уже не сияла.
Нижнюю губу закусила. Нахохлилась. И гладкий лобик наморщила:
— Да? Почему вы так думаете?
— Потому что знаю всё о твоей семье. Тебя везли после каникул назад, в частную школу. Приврать ты любишь.
Ри вскочила, будто ошпаренная, забыв о какао.
Хотя была ниже почти на полметра, смотрела на меня с презрением, снизу вверх:
— Что, не повезло в жизни?.. — Она попыталась цинично усмехнуться. — Как мелко, фи!.. Забрал сотовый!..
Не получив заметной реакции, воскликнула тонким противным голоском:
— И хватит пялиться на мои ноги!..
Эту фразу явно где-то слышала и включила про запас в свой арсенал, чтобы использовать при случае. Вот и случай.
— Подрасти сначала, — фыркнул я.
— Что?!
Она задохнулась. Хотела немедленно лишить своего общества, шарахнуть дверью. Споткнулась о порог спальни. Ойкнула. Полетела вверх тормашками.
— С приземлением, — сказал я мстительно.
Затем покинул комнату, оставив Ри сидеть на полу в растрёпанных чувствах.
* * *Нашлепать её, поставить в угол, лишить сладкого.
Есть более строгие меры?
Я подошёл к зеркалу. Увидел там лицо, которое показалось знакомым.
Да, мы где-то встречались.
Эти глаза бродячей собаки… Эти седые виски… Эти круги под глазами.
Надо выйти, подышать.
Заперев дверь на засов, накинул куртку и спустился по ступенькам. Обогнул дом. Ключом отомкнул калитку в гуще елей, вышел за пределы усадьбы. Дорогу преграждали деревья, кустарник. Я продрался. Направился к морю.
Трава местами зелёная, местами — жёлтая, сухая.
Берег здесь круто обрывался к воде. По тропинке, над самым краем, я прошёл к рощице высоких сосен. Деревья стояли на красноватой земле, с красноватыми от закатного солнца и немного искривлёнными стволами.
Над горизонтом висело малиновое солнце, подкрашивая клочья облаков в небе. Жемчужно-розовая световая дорожка поделила серое море на две части.
Внизу, у берега, лениво плескались волны, ткали кружевную пену среди камней, тёмных от влаги.
Пахло водорослями и хвоей. Свежий, чистый запах.
На воздухе мне лучше думается. Ещё раз перебрал все детали плана, ища погрешности. И не выявил ни одной.
Вечером было довольно прохладно, с моря наползал туман. Гулял я недолго. Вернулся к шести.
Она, разумеется, всё исследовала, на предмет тайного бегства, убедилась, что сбежать не удастся.
На ужин спроворил ей рыбу, из полуфабрикатов, с гарниром из картофеля. Заварил какао.
Отнёс в гостиную.
Думал, начнёт привередничать. Но плоховато я разбираюсь в подростках.
И рыбу смела, и какао выпила, с крендельками. Нанервничалась. Столько впечатлений.
Сложив посуду на поднос, я проинформировал:
— В спальне есть дверь в санузел. Похищение — это не повод для того, чтобы не чистить зубы.
— Да видела я ваш санузел. Ничего особенного…
Ри, показав розовый язычок, надулась, отвернулась.
Но я всё-таки решил быть добрым похитителем.
Вернулся, поставил на тумбочку небольшой телевизор, штепсель в розетку воткнул:
— Если хочешь, смотри. Или книжки читай. Книг полный шкаф.
— А найдётся в доме компьютер, с Интернетом? — спросила она.
— Лучше отдохнуть пару дней от компьютера.
— Да, конечно, боитесь, в полицию о вас сообщу. — Опять надулась. Потом сообразила: — Вы сказали — пару дней? Вы уже потребовали выкуп за меня?
— Всё сделал, не волнуйся. Ложись спать в десять, как поступают хорошие девочки.
— Ну прямо родненький папочка. Самому не противно?
— Зачем ты врала? — поинтересовался я. — Смысла ведь никакого.
— Для поддержания формы, вот зачем, — буркнула девочка. — Много вы понимаете.
Я запер дверь на засов.
Для поддержания формы, как же. Проверяла, насколько информирован. Давила на жалость, слабину искала. Телевизор бубнил долго, но около десяти — замолчал. Дитя, совершив водные процедуры, легло в постель.
Надо же. Вряд ли оно своего родненького папочку слушалось так же.
Пусть ест больше и спит крепче. Метаболизм сделает то, что необходимо сделать.
Возможно, завтра я замечу симптомы. Утром, когда я готовил завтрак, тихо завибрировал датчик проникновения, встроенный у меня в наручные часы. Я вытер руки полотенцем, вышел через заднюю дверь, в фартуке.
Двигался бесшумно, как нас учили много лет назад.
Вынул пистолет из-за спины. Выглянул, прячась среди елей.
Немолодой мужчина, в сером пальто и в серой шляпе, стоял у сосны и смотрел на окна.
Подойдя сзади, я сказал негромко:
— Доброе утро.
Гость повернулся. Выглядел так, словно проглотил шмеля.
— Что вам нужно? — спросил я. — Вы на частной территории.
— Я Хофф. — Он медленно сунул руку в карман и показал удостоверение Конторы. — Где поговорим?
— Здесь. Потом вы уйдёте. Не ожидал, что пошлют вас. — Я спрятал оружие. — Лучший эксперт.
— Вы подмешиваете свой препарат в пищу?
— В какао. Ри его любит.
— Как ведёт себя?
— Нормально. Перепады настроения, капризы. Девочка-подросток.
— Вы рискуете. Карьерой, свободой. Если теория неверна, сядете надолго. И ничто уже не спасёт.
— Моя теория верна.
Пожевав губами, Хофф тяжело вздохнул:
— Жаль терять сотрудника.
Приподняв шляпу, тихо побрёл к воротам. Шуршала опавшая листва под его ногами.
* * *Хофф оказался прав.
Я просчитался. Чужеродную органику препарат не выявил.
Девочка, её родители — не инопланетные пришельцы.
Контора сдала меня, обвинила в самоуправстве и в неподчинении, что, в общем-то, было истиной. Суд, назначая срок, не поскупился, выдал на полную катушку. Похищение ребёнка, взрыв на лётном поле, намеренное выведение из строя ценного оборудования.
Сегодня я распрощаюсь с камерой предварительного заключения.
Переберусь туда, где проведу вечность. Меня удивил начальник караула.
Войдя с двумя надзирателями, шарообразный увалень проверил всё лично. Обыскал.
Встал по стойке смирно, объявил:
— К вам посетители.
— Кто? — не поверил я.
— Маргарита Лот, с гувернанткой. Постарайтесь не усугубить ваше положение.
— Думаете, я сумасшедший?
— Я не думаю ничего, действую, согласно инструкциям. Мы за дверью, не забывайте.
— Хорошо, не забуду.
Они вышли.
Наверное, это нарушение правил, нарушение тех самых инструкций.
Но супруги Лот богаты и влиятельны. А девочка — самостоятельна.
Зачем пришла сюда? Что ей нужно? Причина — синдром, который называют стокгольмским?
Я волновался, как школьник на первом свидании.
Шаги в коридоре.
Гувернантка Маргариты на каблуках. Дамские шаги я не слышал тут ни разу. Открылась дверь.
Сначала заглянул толстяк. Снова окинул меня и камеру бдительным оком. Неохотно впустил посетительниц, в расстёгнутых шубках и в сапожках.
Ри первой ступила в камеру. Самостоятельная. Гувернантка — следом. Прикрыла дверь и — застыла, не мигая, руки по швам, уставилась в угол.
— Здравствуйте. — Ри улыбнулась, села на топчан, взглянула по сторонам — А не очень-то здесь. Вы сядьте. Побеседуем. Сев рядом, я вздохнул:
— Ри, я причинил тебе столько неприятностей. Я был уверен, что прав. Извини.
— Вы не виноваты ни в чём. Вы же не знали, что мы умеем выявлять опасные вещества и расщеплять на безвредные составляющие. Люди не умеют.
Думая, что ослышался, не понял чего-то, я посмотрел ей в глаза.
Как прежде, глаза Ри сияли.
— Тогда на тебя не действует и снотворное, — пробормотал я, холодея.
— Правильно.
— Ты притворялась?.. Но зачем?
— Ещё в кафе я прочитала ваши намерения. Хотела установить, что вы знаете и кто стоит за вами.
— И ты говоришь?.. Неосторожно.
— Вы не сможете ничего сделать. Мы вам благодарны. Хороший урок, спасибо. Я покосился на молодую женщину, стоящую неподвижно, как робот:
— А гувернантка и телохранитель?
— Обычные люди. Наш разговор Лиза не воспринимает. Охранники — тоже. И средства наблюдения замерли.
— Если ты можешь столько — что могут твои родители?
— Гораздо больше. Вы симпатичный. Только ведь мы должны блюсти свои интересы. Мы не собираемся воевать, захватывать. Просто — живём на Земле. Так получилось.
Она тронула мою руку, улыбнулась. Покинула камеру вместе с гувернанткой. Мне уже не поверят.
Я знаю. ТМ
Дуэлянты Владимир МАРЫШЕВ
№ 9 (987) 2015
— Дьявольщина! — конструктор «Перуна» в сердцах рубанул рукой воздух. — Всякое пережил, из самых безвыходных ситуаций выкручивался, но такой идиотской не припомню. Кто бы подумал, что он выйдет из-под контроля, да ещё подобным образом? Бред какой-то!
— Я от своего железного парня тоже в шоке. — Конструктор «Тора» сделал последнюю затяжку, бросил под ноги окурок и нервно вдавил его в землю носком ботинка. — Теория такого не допускала. Мы пошли по сходному пути, и оба где-то крупно просчитались…
Наступило молчание. Коллеги-соперники мрачно разглядывали свои детища — две утыканные стволами и антеннами серые громадины. Боевые роботы неподвижно возвышались друг против друга, пограничный столб между ними казался маленьким, совсем игрушечным. Непосвящённому было бы трудно поверить, что эти рукотворные скалы способны сойти с места. Но «скалы» много чего умели.
Первым заговорил высоченный угловатый «Перун».
— Ты не передумал? — спросил он гулким металлическим голосом, от звуков которого с нейтральной полосы шумно взлетела стая галок. — Ещё не поздно взять свои слова назад.
— Никогда! — пророкотал более приземистый, с обтекаемой формой корпуса «Тор». — Я уже говорил и повторю снова. Ты — куча металлолома с допотопной элементной базой. Не удивлюсь, если у тебя половина начинки собрана на лампах!
От такого оскорбления «Перун» завибрировал всем корпусом.
— Что ж, — проскрежетал он, — только глупцы, когда им дают последний шанс, выбирают гибель. Очень скоро, наноэлектронный умник, я превращу тебя в нанооблако. Начинаем дуэль! Правила ты знаешь.
Больше говорить было не о чем, и роботы-исполины, лязгая гусеницами, начали разъезжаться.
Примерно через полчаса они займут оговорённые позиции. После этого в момент, известный лишь им двоим, каждый обрушит на противника всю мощь своего оружия. Ракеты различных типов, самонаводящиеся снаряды, кассетные боеприпасы, потоки раскалённой плазмы… Даже если защитные системы спасут стальных гигантов, окружающая местность будет выжжена вражеским огнём. А это равнозначно объявлению войны.