– Надо было б в луковую шелуху, – посоветовала Нюра.
– Ничего, – сказал Гранат, скрывая разочарование. – Я вам все равно завтра малины насобираю.
Гранат вернулся домой, запер дверь на крючок, чтобы никто не заходил.
Разыскал на подоконнике химический карандаш и, положив перед собой яйцо, уселся за стол. Прищурился, оглядел яйцо со всех сторон и, не зная еще, что будет делать дальше, обвел контуры цветных пятен на скорлупе. Получилось две буро-зеленые полосины, а под полосинами разляпанный желтый круг – относительно большой и неровный.
Гранат подвинул кружку с водой, макнул туда палец, стал размывать грани между желтым и зеленым. Желтое пятно стало лохматым, как подсолнух, а фиолетовые лучики от чернильного карандаша поползли во все стороны. Полосы получались пошире и поуже, сиреневые и розоватые – одна из другой на покатой, смуглой, слабоокрашенной скорлупе.
Гранат окунал палец в кружку, потом стряхивал его, как градусник, и ничего для него не существовало на свете, кроме выплывающих из-под пальца дымно-фиолетовых дыханий, похожих не то на мечты, не то на утро.
Мальчишки, баба Дуня – все это было в другой, прежней жизни. И сам Гранат в той жизни был другой. Никаких конкретных мыслей у него сейчас не было, только напряженная сосредоточенность и еще присутствие чего-то необходимого. Даже не присутствие, а предчувствие. Может, это было предчувствие города, в котором Гранат жил всю зиму, весну и осень, может, предчувствие мамы, которая никогда на него не кричит.
– Эй! – позвали за окном тоненьким голосом.
Голос расколол тишину и сосредоточенность.
Гранат подошел к окну, увидел Верку. Она стояла, задрав голову, и смотрела на Граната так же, как он сам смотрел днем на Ивана.
– Чего тебе? – спросил Гранат.
– А мы в малину идем. Хошь с нами? – позвала Верка.
– Не хочу, – отказался Гранат, хотя обещал малину Котихе. – Я занят.
Гранат вернулся к столу, сел – усталый и безразличный. Яйцо лежало перед ним – нежное, мраморное. И все хорошее, что испытывал Гранат, рисуя яйцо, возвращалось к нему, когда он на него смотрел.
* * *По полю взад-вперед ходил настоящий комбайн, а посреди поля Иван метал охапки. Он стоял голый по пояс, на его руках и на спине, будто шары, перекатывались мускулы, а загорелое лицо было осыпано остью. Он нагибался, поддевал на вилы скошенную пшеницу и толкал вилы вверх на стог, где стояла Веркина мать в косынке, повязанной по самые глаза.
Вокруг стояло много стогов и работало много баб. Из мужиков был только Иван. Гранат подошел к нему, достал из кармана подарок, протянул.
– Это тебе…
Иван принял хрупкий дар на потную ладонь и некоторое время с интересом смотрел на яйцо.
Гранат сглотнул. Его душило волнение, даже два волнения: одно свое собственное, а другое то, которое должен был испытывать Иван.
– А че оно такое большое? – спросил Иван безо всякого волнения.
– С двумя желтками… – Гранат удивился вопросу.
– А соли не принес? – снова спросил Иван.
И вдруг неожиданно он кокнул яйцо о вилы.
Гранат видел, как зашевелились его толстые пальцы и пестрая скорлупа опала на скошенную траву.
Облупленное яйцо лежало на ладони Ивана, оно действительно было очень большое, лысое и блестящее.
– А хлеба не взял? – спросил Иван.
Гранат не ответил. Он вдруг почувствовал себя совершенно не нужным ни полю, ни этим людям. А поле и люди были не нужны ему.
Гранат как-то сразу устал и заплакал. Он, случалось, и раньше плакал, от боли и от обиды. От боли – громко, от обиды – тихо. Но так, как сейчас, он не плакал ни разу, без слез, с неподвижным лицом.
Гранат был еще маленький и не знал, что такое в жизни с ним случится не раз, и привыкнуть к этому будет невозможно, и еще не раз он заплачет вот так – без слез, с неподвижным лицом.
Гранат повернулся и пошел прочь. Идти босиком по скошенной траве было больно, и он постарался поскорее выбраться на дорогу.
По дороге в сторону леса шли мальчишки, Витька и Верка. Верка увидела Граната, перескочила через канаву, подошла к нему так близко, что он увидел крапинки возле ее зрачков.
– Пойдем с нами в малину, а? – Верка потерлась щекой о собственное плечо, заглядывая в лицо Граната просительно и с унижением, как нищенка.
В это время с другой стороны дороги появился Вова. Ему, видно, скучно было сидеть одному на досках, и он разыскивал по деревне своего старого товарища.
Гранат посмотрел в крапинки Веркиных зрачков. Пережитая только что обида еще не осела в нем, но не вызывала озлобления. Наоборот, в нем взмыла гордость. Гранат чувствовал себя спокойным и сильным настолько, что мог сам выбирать себе друзей, а не быть избранным.
– Пойдем, – позвал Витька и поправил консервную банку из-под свиной тушенки, которая висела у него на шее. Гранат посмотрел на банку, на Витьку. Банка как банка, и Витька как Витька. Гранату захотелось цыкнуть слюнями сквозь зубы. Но это было лишнее. Он просто сунул руки в карманы штанов, повернулся и зашагал по дороге навстречу Вове.
Северный приют Повесть в диалогаx
Инженер-строитель Алексей Коржиков все время мерз и хотел есть. Жена предложила сходить к врачу: может быть, такое состояние – результат психического расстройства. Или сбой в эндокринной системе.
Врачи ничего не находили, говорили: практически здоров. Даже поразительно для своих сорока лет. Сердце как у двадцатилетнего, и все остальные системы – тоже.
Любовница Алексея Нинка посоветовала не пользоваться блатными врачами, а обратиться в районную поликлинику, поскольку блатные врачи за больного не отвечают. Их интересуют только деньги. А районная поликлиника отвечает.
Алексей пошел к своему участковому врачу Кире Владимировне. Она оказалась молодая и въедливая, исследовала Коржикова рентгеном и ультразвуком, взяла биохимический анализ крови и просидела над ним всю ночь.
В шесть утра она еще не ложилась. Вошла ее мама – низенькая и широкая, как кабинетное пианино, и сказала недовольно:
– Ну что ты возишься с этим Коржиковым, Коврижкиным, подумаешь, инженер, кроссворды на работе решает. Работал бы в фирме «Заря», так его можно было бы позвать полы отциклевать…
– Икс, игрек, зет, один к двум… – задумчиво сказала Кира Владимировна, глядя в биохимический анализ.
– А что это такое? – спросила мама.
– Ген обреченности.
– Как? – переспросила мама.
– Это болезнь реликтового происхождения. От нее вымерли мамонты.
– А от чего вымерли мамонты?
– От несоответствия индивида и окружающей среды, – ответила Кира Владимировна.
– Это опасно?
– Это очень опасно. Ты видела хоть одного живого мамонта? Они вымерли все до одного.
– Бедный инженер, – посочувствовала мама.
– Он будет темой моей диссертации, – сказала Кира Владимировна. – Мое научное открытие.
– Лучше бы ты замуж выходила, чем диссертации писать, – посоветовала мама.
– Одно другому не мешает…
Кира Владимировна гибко потянулась, не вставая со стула. Жизнь обретала ясность и перспективу.
Алексей Коржиков, не подозревая, что является носителем редкого гена, сидел в кабинете своего Шефа по фамилии Комиссаржевский.
Перед Шефом лежал строительный проект Коржикова.
– В самолетах – это понятно, – сказал Шеф. – Не будет же говно лететь людям на головы. В самолетах нужны химические туалеты, они все растворяют. А в квартирах зачем?
– Такие дома можно ставить на пустующих землях, – объяснил Алексей. – Вода из скважины, туалеты химические. Не надо тащить коммуникации.
– Пустующие земли потому и пустуют, что там нет дорог, – сказал Шеф. – Не с вертолетов же строить твои дома.
– А вы возьмите и постройте дороги. Люди придут и будут жить. И осваивать земли.
– А вы садитесь на мое место и руководите, – предложил Шеф. – Давайте, вы на мое место, а я на ваше. Хотите?
– Нет. Не хочу, ни на свое, ни на ваше.
Зазвонил телефон. Шеф поднял трубку:
– Да. Кого? А почему вы его здесь ищете? У него свой телефон.
Видимо, там извинились.
– Подождите. Раз уж вы позвонили… – Шеф протянул трубку Алеше: – Вас.
– Меня? – удивился Алеша и поднес трубку к уху. – Да…
– Привет! – сказала Нинка, как мяукнула. У нее был голос капризной кошки, которую случайно и не очень больно защемили дверью. – А я тебя ищу-ищу все утро, – сообщила Нинка.
– Да.
– Что «да»? Знаешь, зачем я тебя ищу? Чтобы сказать, что ты мне надоел.
– Да.
– Ты сегодня придешь?
Алеша молчит.
– Даже говорить не можешь. Как крепостной при барине.
– Да. – Алеша положил трубку.
Шеф внимательно на него посмотрел.
– Вы на машине? – спросил Шеф.
– Да.
– Очень хорошо. Съездите на Басманную и возьмите документацию. У нас курьер заболел.
Алеша и Нинка лежали в Нинкиной кровати. У Алексея было мало времени, следовало поторопиться с основным занятием. Но Алексей не торопился, смотрел в потолок, что совершенно не соответствовало моменту.
– Очень хорошо. Съездите на Басманную и возьмите документацию. У нас курьер заболел.
Алеша и Нинка лежали в Нинкиной кровати. У Алексея было мало времени, следовало поторопиться с основным занятием. Но Алексей не торопился, смотрел в потолок, что совершенно не соответствовало моменту.
– Им ничего не надо, – сказал Алексей. – Знаешь почему?
– Какой ты красивый, Алеша! Как Мцыри.
Нинка не могла отвести глаз от любимого лица.
– Потому что временщики, – продолжал Алексей. – Придут, наворуют и уйдут.
– Знаешь, за что я тебя люблю? – спросила Нинка.
– Царь оставлял страну своему сыну, поэтому он заботился о том, что он оставляет. А этим плевать, после нас хоть потоп.
– А тебе-то что? – спросила Нинка.
– То, что мы – соучастники.
– Почему это? Мы – честные люди. Ты – инженер, я – актриса. Мы – интеллигенция.
– Раз молчим, значит, соучастники.
– Да ладно. – Нинка обняла Алексея всем телом, руками и ногами. – Не бери в голову.
– Жизни жалко. Еще десять лет, и жизнь прошла…
– Я всегда буду любить тебя.
– За что?
– Сказать?
– Ну конечно.
– Если бы ты был тогда там…
– Когда? Где?
– Под горой Машук во время дуэли Лермонтова с Мартыновым, дуэли бы не было. Ты бы предотвратил.
– Ненормальная.
– Жаль, что тебя не было на той дуэли.
– Ничего, я успею на другую.
Алексей смотрит в потолок.
– Плюну на все и уеду на Северный приют.
– А что это за Северный приют? Тоже твой проект?
– Высоко в горах стоит домик с островерхой крышей. Утром выйдешь, воздух звенит от чистоты. Снеговые вершины искрятся на солнце, как сколотый сахар. Небо густо-синее, как на японских открытках. И кладбище альпинистов есть.
– Поехали…
– В этом домике останавливаются туристы, которые пешком идут на Северный перевал. Раньше, в древности, это была дорога к морю. Они идут маршрутом древних.
– А откуда ты все это знаешь?
– Я там инструктором работал в студенческие годы. Деньги зарабатывал, горы изучал.
– А горы изучают?
– Привет. Горы – это знаешь что? Аккумулятор влаги. Они на климат влияют и на людей.
– А почему ты там не остался?
– Из-за женщины. Женщину полюбил.
– А где она сейчас?
– Дома. Жена.
Нинка притихла.
– У меня есть мечта, – сказал Алексей. – Я хочу купить гору.
– Какую? – отозвалась Нинка.
– Казбек. Или Машук. Все равно.
– А зачем?
– Подняться выше облаков и смотреть.
– Ну, посмотрел, а дальше что?
– Ничего. Это остается в тебе навсегда. Ты потом по-другому живешь.
Нинка молчит.
– Ты думаешь, я сумасшедший? – спросил Алексей.
– Нет. Я чувствую в тебе эту высоту. Поэтому я тебя люблю.
Тянутся друг к другу.
– Ай! – вскрикивает Алеша. – Ты меня за волосы тянешь.
– Это волосы на кольцо намотались…
– Не трогай меня. У тебя вечно что-то случается: то в глаз пальцем ткнешь, то оцарапаешь.
Алексей встает и начинает одеваться.
– Ты уходишь? – упавшим голосом спрашивает Нинка.
– Не могу же я на Басманной торчать пять часов…
– Скажи, что попал в аварию.
– Дура.
– Ну хорошо, скажи своему Шефу, что ты был у любовницы. Он тебе поверит.
– Нина…
– Ну что «Нина». Забегаешь на сорок минут, как на бензоколонку. Лучше вообще не приходи. Или приходи на неделю.
– О чем ты говоришь? Какая неделя? Ты же знаешь: днем я на работе. Вечером дома.
– А ты возьми бюллетень. На работе скажешь, что заболел, а дома скажешь, что едешь в командировку.
Алеша раздумчиво:
– Да?
– Ну конечно! Тебя никто не хватится. Поживем спокойно. Как на Северном приюте.
Алеша стоит в нерешительности. На одной чаше весов – риск. На другой – счастье.
– У тебя ничего не болит? – спросила Нинка.
– Абсолютно. Я только все время мерзну и хочу есть.
– Это потому, что ты худой. Дефицит веса. Скажи, что у тебя радикулит. Это проверить невозможно. Скажешь: ни согнуться, ни разогнуться. Они тебе назначат уколы, форез. А ты не ходи. Проверять никто не будет. Кому мы нужны, кроме самих себя.
Чаша весов со счастьем стала медленно идти вниз.
– А ты не будешь занята эту неделю? – спросил Алеша.
– Я в простое. Наверное, в твоем строительстве, когда простаивает какой-нибудь кран, – это ЧП. Чрезвычайное происшествие. А тут простаивает целый человек. Пропадает даром моя красота. – Нинка задумчиво варит кофе. Наливает в чашку.
Алеша обнимает свою красивую Нинку. Она обливает его горячим кофе.
– Ой! – смущается Нинка. – Куртка…
– А, черт с ней…
Они стояли, обнявшись, как один ствол, переплетаясь руками-ветками.
В кабинете Киры Владимировны сидел рентгенолог Николай Алексеевич, за глаза Колька. Он был молод, носат и прогрессивен.
– Подумай сама: когда жили мамонты? – спросил Колька.
– В эпоху раннего плейстоцена, – ответила Кира Владимировна и включила в розетку электрический чайник.
– Правильно. А сейчас какой год?
– 1984-й после Рождества Христова.
– Правильно. А почему вымерли мамонты?
– Изменился климат. Изменилась флора. Им стало нечего есть. Очень просто.
– При чем тут твой инженер?
– Несоответствие индивида и окружающей среды. Ген обреченности.
– Это гипотеза, – возразил Колька.
– Ничего подобного. Недавно в Якутии в вечной мерзлоте нашли мамонтенка. Подробно обследовали и обнаружили этот ген: икс, игрек, зет, один к двум.
– Неужели ты думаешь, что от эпохи плейстоцена что-то сохранилось в наши дни?
– Папоротники, клопы и муравьи. Выжили те, кто приспособился.
– Интересно… – Колька почесал нос. – Муравьи работали, а клопы присосались.
Кира Владимировна выключила закипевший электрический чайник. Разлила чай по стаканам.
– А как ты собираешься его лечить? – спросил Колька.
– Приспособить индивид к окружающей среде.
– А если не приспособится? – спросил Колька.
– Значит, надо приспособить среду к индивиду. Пусть эмигрирует, пока не вымер.
– Он еврей?
– Нет, по-моему.
– Диссидент?
– Биологический диссидент.
В дверь постучали. Заглянул Алексей.
– Можно? – спросил он.
– Заходите, – отозвалась Кира Владимировна. – Хотите горячего чаю?
– Очень хочу, – признался Алексей. – Спасибо. У меня есть сушки. Я их все время грызу.
Алексей положил на стол пакет с сушками и сухарями.
Колька с интересом рассматривал Алексея.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Кира Владимировна.
– У меня радикулит, – соврал Алексей. – Ни согнуться, ни разогнуться.
– Вы с кем живете? – спросил Колька.
– С женой. А что? – насторожился Алексей.
– А дети у вас есть?
– Есть. Дочь.
– Ну вот видишь, размножается, – отметил Колька, глядя на Киру Владимировну.
– Садитесь, – пригласила Кира Владимировна.
Алексей присел к столу, начал пить чай, грея руки о стакан.
– Вы где работаете? – спросил Колька.
– Мы проектируем строительство.
– А вы конкретно чем занимаетесь?
– Я придумал автономные дома, без коммуникаций. Батареи от солнца. Можно построить Белые города.
– Я это где-то читала, кажется, у Алексея Толстого: голубые города.
– Алексей Толстой, между прочим, впервые выдумал лазерный луч. В повести «Гиперболоид инженера Гарина». Это был плод его фантазии. А сейчас этот луч незаменим в науке и медицине.
– Вас поддерживают? – спросил Колька.
– Нет. Мои Белые города никому не нужны. Только мне.
– А любовница у вас есть? – вдруг спросил Колька.
Алексей покраснел и приблизил лицо к стакану.
– Не смущайтесь, – сказала Кира Владимировна. – Это мы не запишем в историю болезни.
Алексей молчал, грыз сухарь.
– А она тянет вас из семьи? – спросил Колька.
– Нет, – ответил Алексей.
– Ее устраивает статус любовницы?
– Не думаю, – ответил Алексей.
– Сколько вы зарабатываете?
– Сто восемьдесят рублей.
– Вам хватает?
– Нет.
– А как вы выкручиваетесь?
– Жена работает.
– Все ясно, – сказал Колька.
– Я попрошу вас пригласить ко мне вашу жену, – сказала Кира Владимировна.
– Зачем? – испугался Алексей.
– Небольшая формальность, – успокоила Кира Владимировна и посмотрела на часы. – Если сможет, пусть подойдет в течение часа.
– А бюллетень дадите? – настороженно поинтересовался Алексей.
– Ну конечно.
– На неделю, – уточнил Алексей и показал на пальцах семь дней.
– Можно и больше.
– Больше не надо, – благородно отказался Коржиков. – У меня дела, которые за меня никто не сделает.
– Это наше с вами заблуждение, – вставил Колька. – Все сделают и без нас. Всех нас можно заменить и подменить другими.
– Другие – это уже другие. А мы – это мы, – не согласился Алексей и поднялся.
Он попрощался и вышел за дверь.
Кира Владимировна и Колька молчали какое-то время.
– Никакой обреченности в нем нет, – заключил Колька. – Для стовосьмидесятирублевого инженера он неплохо приспособился. Жена работает. Любовница терпит. Белые города – это комплекс непонятого гения.