– Видите ли, Сократ Иванович, – отозвался подчиненный, не слишком соблюдая субординацию, – генерал Р. должен погибнуть именно таким образом. Если, по вашей трактовке, он погибнет как солдат на поле боя, то его имя станет знаменем для следующих бунтовщиков. Вы сами говорили о его авторитете в войсках. Если же устранение пройдет по моему плану – образ генерала как воина и борца за народное счастье будет развенчан. Посудите сами – генерал хотел захватить власть, но не сумел справиться с собственной женой.
«Все верно... – мысленно согласился Прохоров. – Но одобрить ТАКОЕ – значит, окончательно выйти за рамки понятий о справедливости, законе, добре и зле...»
– А мне нравится этот план, – подал голос человек, все совещание просидевший молча, в самом угловом кресле совещательной комнаты. – Я даю «добро» на его реализацию.
Этот человек не был кадровым работником спецслужб, но он был прислан на совещание... СВЕРХУ. Оттуда, где была реальная власть и деньги. Именно его слово должно было стать решающим на этом совещании.
– А вы, Сократ Иванович, когда проанализируете ситуацию холодным умом, поймете, насколько прав ваш молодой сотрудник, – подвел окончательный итог человек сверху.
Генерал Прохоров не спал всю ночь. Он мог, конечно же, прямо сейчас двинуться к генералу Р. и все выложить ему, но тогда обстановка в стране могла стать непредсказуемой. Нет, становиться на сторону генерала Р., какими бы благородными помыслами тот ни руководствовался, Сократ Иванович Прохоров не имел права. Поэтому на следующий день он пришел на службу как ни в чем не бывало и даже улыбнулся дурацкому анекдоту, рассказанному его заместителем:
– Алло, это коммутатор? Соедините меня с моей женой.
– Говорите номер.
– Что я, турок, чтобы их нумеровать?!
А через четыре дня весь мир узнал, что депутат Государственной думы, боевой генерал Р. был убит собственной женой в семейной ссоре. Женщина находилась в невменяемом состоянии, тем не менее была арестована.
Далее вновь сменилось руководство спецслужбы, а затем и руководство страны. Новый президент внешне существенно отличался от прежнего. Он был спортивен, подтянут и несловоохотлив. Его искренне поддерживали и армейцы, и спецслужбисты, отдавая ему свои голоса. Генерал Прохоров был неожиданно уволен, а через четыре месяца столь же неожиданно восстановлен с повышением. Теперь он возглавлял антиэкстремистское направление ФСБ. Его изобретательный подчиненный в скором времени получил полковничьи погоны, пару боевых орденов, а также построил уютный двухэтажный коттедж на Рублевском шоссе.
– Сократ Иванович, вы считаете меня талантливым мерзавцем? – спросил он как-то Прохорова, когда по стечению обстоятельств они остались наедине.
– Тебе не все ли равно? – вежливо парировал Прохоров. – Мне скоро на пенсию, ты, вероятно, займешь мое место. Или... возглавишь «Альфу». У начальства ты на хорошем счету.
– Между прочим, по нашим тайным каналам я сделал все, чтобы супруга генерала Р. избежала уголовной ответственности. Я даже не возражал, чтобы она в интервью рассказала все... Разумеется, без персоналий.
Да, Сократ Иванович помнил это скандальное интервью, данное одной желтой газетенке. Несчастная женщина рассказывала, как в их дом проникли трое неизвестных, зажали ей рот, скрутили и вкололи какое-то сильнодействующее психотропное средство. Далее она ничего не помнила, а когда пришла в себя, то ей пригрозили, что если она не возьмет убийство мужа на себя, с ее детьми и внуками немедленно расправятся. Желтую прессу никто тогда уже всерьез не воспринимал, поэтому интервью не получило никакого резонанса.
– Кто с тобой был тогда? – спросил, не надеясь на ответ, Сократ Иванович.
– Два профи высокого класса. Оба погибли в Чечне.
«Выходит, Бог и в самом деле все видит», – невесело подумал Сократ Иванович. Те профи были такими же, как он, офицерами контрразведки и выполняли приказ по защите конституционного строя.
– Благодарю за искренность, – ответил Прохоров.
Это было совсем недавно и отнюдь не в другой стране...
Прохоров остановился возле калитки, которая была встроена в высоченные железные ворота. Валерий встал чуть поодаль, выбрав таким образом более удобное место для ведения огня и отхода. Сократ Иванович едва заметно усмехнулся. Генерал-лейтенант ФСБ – это уже слишком серьезно, его просто так валить не станут. Не каждый день генерал-лейтенанты заявляются на секретный объект «младшего ведомства». Тем не менее Феоктистов своей позиции не изменил. Прохоров нажал кнопку звонка, находящегося над калиткой.
Ротмистр, Сократ Иванович, Гиммлер
Прошло более минуты, Сократ Иванович дважды нажимал кнопку звонка, но из-за глухих ворот и забора никто и не думал отзываться. Боковым зрением Валерий заметил, что к ним не торопясь приближается мужчина в линялом плаще грибника и спортивной шапочке. Он держал руки ладонями вперед, точно демонстрировал Ротмистру, что безоружен и не настроен на агрессию. Лишь когда он подошел совсем близко, Валерий и Сократ Иванович узнали в этом сухощавом «грибнике» Дмитрия Львовича Гладия.
– Пройдемте в дом, господа хорошие, – произнес генерал Гладий. – А то с минуты на минуту дождь ливанет.
И в самом деле, вечернее небо заметно потемнело.
– Нам ведь есть о чем поговорить, – продолжил Гиммлер. – Для начала о судьбе ваших сослуживцев – Лебедева и Елизаветина. Ну а потом... Найдутся и другие темы.
Гиммлер при последних словах улыбнулся искренной, не свойственной ему улыбкой.
– Пойдем, Митя, – неожиданно быстро согласился Прохоров. – Только вот оружие при себе оставим.
– Пожалуйста, – откликнулся Гиммлер. – Если бы я хотел вас уничтожить, то сделал бы это, когда вы выходили из машины. Нет, ребята, вы мне для разговора нужны.
Внутри «дача» была довольно скромно отделана, окна были выполнены на манер узких бойниц. Гиммлер пригласил Прохорова и Ротмистра к столу, по бокам которого стояли бойцы личной Гиммлеровской «гвардии».
– Вы хотите, чтобы я сдал вам Арбалетчицу? – выслушав Гиммлера, переспросил Феоктистов.
– Да, в самое ближайшее время, – кивнул Дмитрий Львович.
Сейчас из «грибника в плащике» он окончательно превратился в собранного, не ведающего сомнений и жалости Гиммлера.
– В обмен вы получаете своих сослуживцев... – глубоко посаженные непроницаемые глаза испытующе смотрели на Феоктистова, – целых и... почти невредимых.
– С каких пор, Митя, ты стал диктовать условия? – вежливо, но при этом не менее жестко поинтересовался Сократ Иванович.
– Я, Прохоров, не к тебе обращаюсь, – на сей раз Дмитрий Львович изобразил улыбку, достойную шефа гестапо, – я с Феоктистовым разговариваю. Так что скажешь, Ротмистр?
«Как они ВСЕ хотят заполучить Лену. ОНИ БОЯТСЯ ЕЁ?! – проносилось в сознании Валерия. – Неужели этой банде так опасна невысокая светловолосая женщина? А ведь она и в самом деле немало успела за эти два дня. Мы знаем организаторов, время и почти знаем место...» МЫ. Валерий поймал себя на том, что несмотря на весь «компромат», он по-прежнему воспринимает себя и Лену как единое целое. Маленький, но очень эффективный боевой отряд.
– Время обдумать дашь? – спросил Гиммлера Феоктистов.
– Нет, – категорически ответил тот. – Но, помимо твоих сослуживцев, предлагаю тебе, Валерий Викторович, еще кое-что.
На некоторое время в «переговорной» воцарилась поистине гробовая тишина. Не торопился обнародовать свое «кое-что» Гиммлер, молчал, пытливо глядя на Дмитрия Львовича, Прохоров.
– Ну говори, Дмитрий Львович, – нарушил тишину Феоктистов, кивнув в сторону висевших чуть ли не под самым потолком часов с кукушкой.
– Я, Ротмистр, познакомлю тебя с «кротом», – обведя всех присутствующих взглядом триумфатора, отозвался Гиммлер. – Прямо сейчас.
При этих словах на часах распахнулось окошечко, но вместо привычной птицы-кукушки оттуда появился гангстер в шляпе, с двумя револьверами в каждой руке. Вместо «ку-ку» послышались выстрелы, оповещающие о том, что вечер переходит в ночь. И что до самой акции осталось всего двенадцать часов.
Часть четвертая
Ночь перед акцией. Половина первого. До самой акции ровно 11 часов 30 минут. Арбалетчица
Выйдя из воды, Лена почувствовала, сколь холодной была эта весенняя ночь. Совсем не майское похолодание. Лена спрятала в тайник «бычий пузырь», с помощью которого она уже во второй раз сумела проникнуть на охраняемую территорию. Справившись с охватившей ее дрожью, переоделась в легкое платье, которое извлекла из непромокаемого неопренового пакета. Таким образом, она вновь оказалась в коттеджном поселке, где проживал Альберт Борисович Муравьев. Луна была полной и настолько яркой, что освещала дорогу не хуже фонарей. Впрочем, фонари старались выдержать конкуренцию с небесным светилом. По дороге к муравьевскому дворцу ей встретилась лишь небольшая группа молодых людей. Дворец светился еще ярче фонарной иллюминации. У забора Лена замедлила шаг, на всякий случай проверилась – не идет ли кто сзади. Затем вжалась в забор, точно вросла в него, и максимально напрягла слух.
Будучи профессиональной разведчицей, Лена имела обыкновение получать информацию любыми доступными способами. Сегодня утром она не поленилась купить несколько газет и просмотрела все заголовки. Один из них гласил, что именно сегодня президент фонда «Дающая рука» отмечает свой юбилей. Там же сообщалось, что не любящий пышных торжеств Муравьев решил встретить свое сорокапятилетие скромно, среди немногочисленных друзей, в собственном загородном доме. Вспомнив вычурно-крикливую, с дизайнерско-шизофреническими ухищрениями обстановку внутреннего убранства муравьевского «дворца», Лена не очень-то поверила, что Альберт Борисович не любит «пышных торжеств». Потом она посмотрела карту и обнаружила, что коттеджный поселок не так уж далеко от скаутского лагеря. Точнее, в сорока километрах, но при этом имелась прямая связующая автомагистраль. Конечно, это могло быть совпадением, но Лена привыкла действовать. Поэтому сейчас она находилась здесь, возле дворца с празднующими муравьевский юбилей людьми. Какова роль этого жидковолосого долговязого придурка в предстоящей акции? Он ведь явная шестерка, ничтожество, основные фигуры – это Гиммлер и «крот». Тем не менее Муравьеву было приказано сперва не покидать пределов Московской области, а сегодня ему явно запретили отправляться в дорогой ресторан. Более того, к завтрашнему утру он должен быть готов к публичным действиям. В течение ближайшего получаса ее задача выяснить все это. Хотя скорее всего ГАД использует Муравьева втемную, не информируя заранее.
Лена достала из кармана голубую ленточку и завязала на своей прическе довольно дурацкий девчачий бантик. Затем подошла к входным воротам и нажала кнопку звонка.
– Я не опоздала? – хлопая только что наклеенными ресницами, спросила Лена у отворившего дверь высоченного привратника-стража.
Судя по всему, после ее недавнего визита Муравьев решил выставить охрану у самых дверей.
– Как тебя представить? – хмуро усмехнувшись, спросил привратник, перегородив ей дорогу.
– Скажи, Памелла Андерсон приехала!
Привратник смерил ее взглядом, видимо, оценив, какая из нее Памелла Андерсон, но вслух ничего не произнес. Кивнул показавшемуся в коридоре официанту, отдав соответствующее распоряжение. Официант вернулся через минуту и вежливо пригласил Лену в гостиный зал.
– Где у вас туалет? – спросила официанта Лена.
Тот молча кивнул вправо, и Лена скрылась за резной дверью. Теперь у нее было время перевести дух и оценить обстановку. Судя по всему, со старой женой Муравьев давно не живет, а праздники проводит в окружении Памелл местного розлива. Сейчас он уже изрядно пьян, она переждет немного, а потом появится в гостиной и смешается с прочими гостями.
Через семь минут Лена покинула туалет и оказалась в гостином зале. Как она и предполагала, никто не обратил на ее появление особого внимания, так как почти все гости были уже изрядно пьяны. Публика была самая разнокалиберная. Лощеные господа в дорогих пиджаках, гайдароподобные низенькие жирные плешивцы с тусклыми глазками, а рядышком длинноволосые, с серьгами в ушах персонажи неопределенного пола (видимо, супермодные дизайнеры и визажисты), откровенные бандиты с бритыми затылками и кабаньими загривками, какие-то непрерывно хихикающие существа опять же неопределенного пола и возраста, и тут же двое очень красивых, но при этом похожих на манекенов юношей лет двадцати. Женщины были исключительно одного типа – Памеллы Андерсон местной сборки. У некоторых, как и у Лены, в волосах были девчачьи бантики. Сам юбиляр восседал на полу, тупо улыбаясь и кивая лысеющей мокрой головой. Одна из «Памелл» периодически лила на его плешь дорогой коньяк из коллекционной бутылки. Альберт Борисович слизывал языком коньячные капли с кончика носа и растрепавшихся усиков. Однако внимание было приковано не к самому юбиляру, а к ведущему это торжество актеру. Точнее, не актеру, а телеведущему, которого Лена узнала не столько по внешности, сколько по голосу. На экране он казался крупным и представительным, здесь же являл собой то, что можно назвать «мелочью пузатой». Ведущий взобрался с ногами на журнальный столик и вещал оттуда следующее:
– Ну а теперь, судари и сударыни, мы преподнесем нашему дорогому Альбе-рту Михайловичу...
– Типун тебе на язык! – вскричал кучерявенький, похожий на злобную обезьянку гость, которого можно было бы именовать «мелочью носатой». – Альберт Михайлович – это Макашов!
– Ай, перепутал! – Ведущий похлопал себя по лбу, затем покрутил пальцем у виска, дескать, простите, что с шута горохового возьмешь. – Итак, мы преподнесем нашему дорогому Альберту Борисовичу еще один подарок. Поэму! Настоящую поэму!
Публика заметно оживилась, судя по всему, это было для нее нечто новое. Между тем ведущий предложил гостям сыграть в старинную игру, когда один придумывает первую поэтическую строчку, второй в рифму сочиняет другую, и так каждый, по очереди. Лена помнила, что эта игра называется буриме... Хотя, может, и не буриме. А ведущий между тем сделал следующую затравку:
– Родился он в шестидесятом году.
Да, это вполне соответствовало действительности. Таким образом, поэма-ода господину Муравьеву получила свое начало.
– Любил он город Алма-ату! – на одном дыхании выкрикнул кучерявенький.
– Любил он женщин за их красоту.
Это сдержанно произнес один из лощеных господ. На этом поэтическое творчество присутствующих затормозилось. Потенциал иссяк. Все глупо гыгыкали и переглядывались.
– Еще он любил стаффордшира Шамту.
Лена посчитала нужным внести свой вклад в оборвавшуюся на самом начале оду. Послышались бурные аплодисменты. Лена вежливо наклонила голову с бантиком и оказалась рядом с поднявшимся с пола юбиляром. Его лиловая физиономия пошла красными пятнами.
– Разве твоего пса зовут Шамту? – спросила Муравьева девица, вылившая на юбилярову плешь почти весь коньяк.
– А? – нервно переспросил Альберт Борисович.
– Что с тобой? – в свою очередь встревожилась девица.
– Со мной? – по-дурацки переспросил Муравьев.
Он отказывался верить в услышанное. Тем более видеть перед собой эту молодую женщину с бантиком в светлых коротких волосах.
– Привет! Как здоровье Шамту? – поинтересовалась Лена.
– Нормально. Все нормально, – зачастил Муравьев, – он сейчас в собачьей гостинице, чтобы не мешал...
– Там, наверное, роскошный собачий бордель? – спросила Лена, обняв Альберта Борисовича, при этом незаметным движением положив ему в карман какой-то предмет.
– В случае чего взорвешься первым! – пояснила она Муравьеву в самое ухо. – Делаешь то, что я говорю!
– Ты кто такая? А, подруга? – спросила Лену девица с коньяком.
– Собачий парикмахер! Стригу только стаффов и бультерьеров, – громко объявила Лена. – А сейчас нам с Альбертом нужно уединиться.
– Мы вернемся, – кивнул Муравьев, – через... час, полтора.
Гости не возражали. Главное, что их никто не выгонял и можно было продолжать торжество. Без именинника, но все уже привыкли, так как Муравьев нередко вел себя именно таким образом. Девица возражать не посмела, в утешение влив в себя оставшееся содержимое коньячной бутылки.
Феоктистов, Гиммлер и остальные
– Прямо сейчас, – повторил Дмитрий Львович, давая понять, что знакомство с «кротом» не будет отложено в долгий ящик.
– Часы у вас хорошие, – кивнув на скрывшегося в окошке «гангстера-кукушку», как ни в чем не бывало отозвался Ротмистр. – Сперва «крот». Потом Арбалетчица. Потом Елизаветин и Лебедев.
Валерий решительно брал инициативу в собственные руки.
– «Крот» так «крот», – согласился Гиммлер. – Будет тебе «крот»... Сократ Иванович, отдайте, пожалуйста, ваше оружие!
– Зачем? – стараясь оставаться хладнокровным, проговорил Прохоров.
– Беспокоюсь за ваши нервы. Оружие! – потребовал совсем другим голосом Дмитрий Львович.
Охрана Гиммлера напряглась, явно получив команду к полной боевой готовности. Сократ Иванович молча сунул руку под одежду и извлек из подмышечной кобуры табельный пистолет Макарова. Последнее время он не расставался с ним.
– Положите на стол, – уже более мягко распорядился Гиммлер.
Пистолет лег на узорчатую скатерть между Прохоровым, Феоктистовым и самим Гиммлером.
– Феоктистов, возьми ствол! – продолжил Гиммлер.
– Зачем? – спросил в свою очередь Ротмистр.
– На нем имя «крота», – ответил Гиммлер.
Валерий осторожно протянул было руку к пистолету, но в этот момент Прохоров неожиданно ударил Ротмистра ребром ладони по запястью.
– Не трогать! – вскричал дрогнувшим голосом Сократ Иванович, но на него тут же навалились сразу трое гиммлеровских подручных.
– Сидеть! – рявкнул Гиммлер.
Сократ Иванович сумел-таки опрокинуть стол, и его пистолет оказался на полу. Мало что понимающему сейчас Ротмистру ничего другого не оставалось, как отскочить к стене, обеспечив таким образом безопасность тылов. На него кинулись еще трое. Один тут же налетел на феоктистовский кулак и был нокаутирован, но двое других оказались умелыми ребятами. Валерий блокировал два удара в голову, но атакующий сумел провести мастерскую подсечку. Феоктистов потерял равновесие, но не способность к сопротивлению. Из положения лежа он достал ногой по печени того умелого, а затем сумел сбить подсечкой и третьего.