– Какой ты возьмешь себе псевдоним? – спросил лубянский чин, оформив вербовку Муравьева.
– Может быть, Апостол? – несколько смущаясь, ответил Альберт. – Хотя это чересчур броско... Может быть – Декабрист?
– Декабрист? Апостол? – переспросил комитетчик и чему-то при этом усмехнулся. – Нет, братец... Засветишься быстро с таким агентурным имечком. Быть тебе... Опоссумом! Агент Опоссум.
Самолюбивый Муравьев был несколько раздосадован, но вида не показал. Уловил в таком псевдониме насмешку над своей вытянутой физиономией и длинным, тонким, точно у настоящего опоссума, носом.
– Твоя задача – организация митингов и собраний демократической общественности. Ну и, естественно, полный отчет обо всех сборищах, – подвел итог комитетчик.
На площадях в те годы творилось следующее:
– Ельцин! Свобода! Сталинизм не пройдет!
Точно петух-массовик, Альберт Борисович дирижировал нестройным, истеричным хором люмпен-интеллигенции. Перекошенные, некрасивые физиономии носатых теток и небритые, одутловатые хари «свободных художников» раздражали брезгливого комсомольского вожака. Однако таковы реалии политической борьбы. Вскоре он стал одним из молодых лидеров влиятельного демократического движения. Разумеется, не без помощи кураторов с Лубянской площади. По большому счету Муравьеву было плевать и на лубянских «хозяев», и на «неизбежную победу российской демократии над силами реакции». Он всеми силами старался остаться на плаву, не утонуть, не сгинуть в пучине рыночно-базарной вакханалии. Победят чекисты и реакция – скромный вклад Муравьева в их победу непременно будет оценен. Ну а возьмут верх либералы и западники – опять же имя митингового «дирижера» у всех на слуху.
В 91-м году случился малопонятный путч, совсем не предусмотренный ни лубянскими кураторами, ни митинговыми визгунами. Вот уж поистине – человек предполагает, а Бог... Когда толпа «победителей путча» собралась возле памятника Дзержинскому и готова была двинуться на приступ здания комитета, Муравьев нешуточно перенервничал. Сумел добраться до телефона и, на свою удачу, соединился с куратором.
– Здравствуйте, это Опоссум, – пробормотал в трубку Альберт Борисович.
– Привет, – как ни в чем не бывало отозвался куратор.
– Тут это... Такие события, – нервно зачастил Муравьев. – Как у вас... дела?
– С минуты на минуту наше здание возьмут штурмом твои соратники по демдвижению, – опять же как ни в чем не бывало проговорил куратор.
В трубке послышались какие-то шумы, и Муравьеву показалось, что это лязгают автоматные и винтовочные затворы.
– Ты где сейчас? – спросил куратор.
– На площ-щади, рядом с-с вами.
– Орешь?
– Что?! – не понял Опоссум.
– «Ельцин-свобода-долой КГБ!» – орешь? – уточнил куратор.
– Нет, – пролепетал Муравьев. – А что... надо орать?
– Надо, – ответил куратор. – Только не очень громко, а то можно сорвать голос. А он тебе еще пригодится.
– Хорошо, – согласился Муравьев. – А... как же...
– Все в порядке, Опоссум, – твердым, можно сказать, бодрым голосом проговорил куратор. – Тебя интересует, не захватит ли революционная толпа наш агентурный архив, где ты значишься под номером 74?
Да, именно это волновало Муравьева больше всего.
– Во-первых, здание никто штурмовать не будет, – успокаивающе произнес куратор. – А во-вторых, архив давно вывезен и находится в надежном месте... Давай митингуй, ори. Дня через два созвонимся.
Демократия победила, реакция в лице незадачливых гекачепистов посрамлена, памятник Дзержинскому снесен под визгливое улюлюканье. Тем не менее куратор сдержал свое слово. Позвонил ровно через два дня.
– Поздравляю с окончательной победой, – начал разговор комитетчик и тут же задал совершенно неожиданный вопрос: – Слышал, ожидаешь первенца?
И в самом деле, супруга Муравьева была на седьмом месяце.
– Твой сын будет ровесником демократической России, – без тени иронии произнес куратор. – Кстати говоря, ты слышал – детям теперь дают новые модные имена. Например – Ебелдос.
– Какой... Дос? – переспросил ошарашенный таким имечком Альберт Борисович.
– Е-бел-до-с. Сокращенно – Ельцин, Белый Дом, Свобода. Неужели не нравится?
– Нет. А что... вам угодно от меня? – набравшись храбрости, спросил Муравьев.
– Ничего... Просто хочу предупредить тебя, чтобы ничему не удивлялся... Не нравится Ебелдос, есть еще Забелдос – Защитник Белого Дома и Свободы.
На том они и распрощались. А не прошло и пары месяцев, как Муравьева вызвали в Кремль.
– Вам оказано высокое доверие, – сказал ему влиятельный в те годы госсекретарь, неформальное второе лицо в государстве. – Вы назначаетесь начальником КГБ по Москве и Московской области.
– Я??! – изумился Муравьев-Опоссум.
– Да, вы! – торжественно подтвердил госсекретарь. – Ваша задача возглавить и реформировать столичные органы госбезопасности. Очистить их, так сказать, от былых пережитков в виде репрессий и преследования инакомыслящих.
Альберт Борисович не смог отказаться от такого предложения. Вскоре он уже занял просторный, но скромно обставленный кабинет начальника московской контрразведки. В конце первого рабочего дня в этот самый кабинет без стука вошел подтянутый мужчина в форме генерал-майора КГБ, при многочисленных орденских планках.
– Ваш первый заместитель по оперативной работе Прохоров Сократ Иванович, – представился генерал-майор.
Впрочем, он мог и не представляться. Своего куратора Муравьев-Опоссум знал преотлично.
– Очень рад, что будем работать вместе, – сказал Прохоров.
– Я тоже, – изрядно покривил душою Муравьев.
– Вы будете следить, чтобы я и мои подчиненные не допускали репрессивных мер и удушения свободы, а я буду следить, чтобы реформы органов госбезопасности двигались в нужном ключе, – подвел итог Сократ Иванович.
– Надеюсь, сработаемся, – кивнул Муравьев. – Как говорится, Платон мне друг, но... Сократ дороже, – неожиданно скаламбурил он.
– Совершенно верно.
Девяносто первый и девяносто второй годы прошли для новоявленного демочекиста под трехцветным знаменем борьбы с красно-коричневыми. Муравьев требовал от своих подчиненных и от временно отданных под его командование бойцов столичного ОМОНа самых жесточайших мер к распоясавшемуся контрреформаторскому отребью. Результатом стали позорные избиения пенсионеров и ветеранов ментовскими дубинками, нападения и похищения оппозиционных лидеров. Однако Сократ Иванович не слишком усердно выполнял возложенные на него оперативно-разыскные функции. Красно-коричневую гадину давил, но как-то вяло...
Поначалу Муравьев был штатским руководителем. Как бы очень демократичным, в мятом пиджачке и с незастегнутым рубашечным воротом. Но вскоре он почувствовал, что руководить генералом и полковниками можно только при золотых погонах с большими звездами. Через президентскую администрацию Альберт Борисович затребовал себе генеральское звание. Не прошло и двух недель, как Муравьеву вручили шикарный, только с иголочки, генеральский мундир с двумя большими звездами на каждом погоне. Таким образом, тридцатидвухлетний Альберт Борисович стал выше своего недавнего куратора не только по должности, но и по званию. К сожалению, генеральский мундир украшала всего одна медалька – «Защитнику Свободной России». Муравьев получил ее за то, что не пощадил голосовых связок при сносе памятника Железному Феликсу.
Однако долго красоваться в генеральском качестве Муравьеву-Опоссуму было не суждено. Наступил девяносто третий год. Отношения между президентскими структурами и парламентом обострились настолько, что вылились в серьезный конфликт. Со дня на день в столице могли начаться вооруженные столкновения. Получив указания свыше, Муравьев начал всячески накручивать подчиненных.
– Я получил данные, что в город просочилось около двухсот вооруженных боевиков. Сейчас они рядом с Краснопресненской набережной, вот-вот прорвут оцепление и разблокируют парламент, – заявил он на оперативном совещании.
– Откуда такие данные? – вопросил первый оперативный зам Прохоров.
– У меня своя агентура, – коротко отрезал генерал-лейтенант.
– Ну что же... – пожал плечами Сократ Иванович. – Как я понимаю, вы будете требовать...
– Штурма и только штурма! – почти по-гитлеровски топорща жидкие усишки, воскликнул Муравьев. – Парламент должен быть взят, а его депутаты арестованы или... По обстановке, Сократ Иванович.
Тем не менее подписывать спецдокладную о положении в городе Прохоров не торопился. А второго октября случились известные всему миру трагические события. Сторонники парламента прорвали милицейское оцепление и вырвались в город.
– Колонна автобусов с вооруженными людьми двигается в сторону Останкинской телебашни, – доложил генералу Прохорову дежурный офицер.
– Колонна автобусов с вооруженными людьми двигается в сторону Останкинской телебашни, – доложил генералу Прохорову дежурный офицер.
Ничего не говоря, Сократ Иванович двинулся к кабинету начальника и без стука распахнул его.
– Альберт Борисович! – с порога сказал Прохоров. – Парламент разблокирован, в городе красно-коричневые. По непроверенной информации, часть войск перешла на их сторону.
– Что?! – встрепенулся Муравьев.
– А по проверенной – через пятнадцать-двадцать минут к нашему зданию подойдет казачий батальон, – не моргнув глазом, произнес Сократ Иванович. – Прикажете занять оборону?
– А?! – точно ослышавшись, переспросил Опоссум, и в этот самый момент раздался телефонный звонок.
Звонил крупный чиновник из Кремля, соратник Муравьева по демдвижению.
– Алик, что происходит? – взволнованно спросил он. – Нам тут стало известно...
– Красно-коричневые и казаки в городе, войска переходят на их сторону, милиция разбежалась, – сообщил Муравьев, с трудом сдерживая колотившую его дрожь.
– Что же делать? – почти взвизгнул ошарашенный соратник.
– Съеб...ть, – только и произнес генерал-лейтенант.
Далее события развивались следующим образом.
– Займите оборону и свяжитесь с подразделением «Альфа», – мужественным тоном приказал своему заместителю Муравьев. – Я ненадолго отлучусь, скоро вернусь.
На самом деле возвращаться Опоссум не собирался. Он бежал. «Съеб...л», по собственной же рекомендации. Целых две недели он столь усердно стряпал липовые спецдокладные о наводненной красно-коричневыми боевиками Москве, что сам теперь в них поверил. Генерал-лейтенант Муравьев-Опоссум попал на крючок собственной «дезы». На выходе из управления Муравьев окликнул прапорщика комендантского отделения, охранявшего вход:
– У вас, кажется, есть «Москвич»? Немедленно дайте мне ключи!
Прапорщик недоуменно пожал плечами, но ключи отдал. По дороге Муравьев выбросил в урну служебное удостоверение. Забрался в прапорщицкий, видавший виды «москвичонок». Да, удирать нужно только на нем, ни в коем случае не на собственном «Мерседесе». Вот только куда?! В посольство США? Оно ведь рядом с парламентом, там сейчас идут бои. Возможно, красно-коричневые громят его. Тогда к посольству Великобритании. Оно рядом со сквером имени Репина. Туда красно-коричневые, возможно, еще не добрались... Есть шанс прорваться! Собрав все имеющееся в наличии мужество, Альберт Борисович тронул чужую машину в путь. Его остановили на подъезде к Каменному мосту шестеро бойцов ОМОНа. Генерал Муравьев был в столь взволнованных чувствах, что не мог связать и пары слов.
– Да он пьяный, – брезгливо выматерился омоновский старшина.
– Ты сам пьяный! – смог-таки произнести Муравьев, вспомнив о своем нешуточном чине. – Как стоите передо мной! Я генерал-лейтенант!
– А мы фельдмаршалы, – оскалил металлические зубы в недоброй усмешке черноусый кавказец с сержантскими погонами.
– Быдло, – Опоссум зло обвел взглядом всех шестерых. – Вы ответите...
Договорить он не успел. Кавказец-сержант решил делом разъяснить, кто здесь быдло, а кто генерал. Через считаные мгновения Муравьев валялся в луже с разбитой физиономией. Старшина и молодой рядовой врезали ему по почкам и по затылку, а еще один сержант обшарил карманы. Сейчас Муравьев очень сожалел, что выбросил в урну удостоверение. Зато омоновцам достался кошелек, туго набитый зелеными бумажками.
– Ребята, возьмите все, только отпустите! – заныл Муравьев, боясь поднять голову из лужи.
Кошелек ребята забрали, но самого Муравьева препроводили в районное отделение, сдав хмурому, здоровенному капитану.
– Я генерал-лейтенант контрразведки! – с новой силой начал было Альберт Борисович.
Капитан без всяких слов так врезал демочекисту, что тот волейбольным мячом влетел в распахнутую клеть милицейского «обезьянника»...
На следующий день Муравьева вызволили-таки из ментовской неволи соратники по демдвижению. Вид он имел весьма непрезентабельный, и от него очень нехорошо пахло. Узнав, что так называемый парламентский бунт был задавлен в самом начале, Муравьев был теперь одержим только одним желанием – отомстить шутнику Прохорову. В Кремль было направлено не менее пятнадцати писем о генерале Прохорове, саботирующем оперативные мероприятия по нейтрализации бунтовщиков и испытывающем явные симпатии к ним. Прохоров был уволен, а вскоре и сам Муравьев покинул генеральский кабинет, забрав на память шикарный китель с единственной медалью.
С тех пор утекло немало воды. Кем только не побывал Альберт Борисович Муравьев, но всегда оставался на плаву. Теперь он являлся скромным правительственным советником по гуманитарным вопросам, но был вхож в Кремль. Сократ же Иванович занимал скромную должность консультанта по безопасности в не самом крупном столичном банке.
Они столкнулись неожиданно. На официальном закрытом кремлевском мероприятии.
– Сократ Иванович? – не без высокомерия удивился встрече Муравьев. – Кто вас сюда пустил? Вы же теперь трудитесь вахтером, как я наслышан.
– Было такое дело, – все тем же бодрым голосом отозвался Прохоров. – Однако времена изменились, и сейчас я вновь в контрразведке. Кстати, догнал вас в звании.
– И что вы возглавляете, генерал-лейтенант? – не удержался от вопроса Муравьев.
– Управление по борьбе с экстремизмом. Вот такие дела, Опоссум.
М-да, вот такие на сегодняшний день были дела. Кажется, вновь победили чекисты. Неужели Альберту Борисовичу опять придется служить двум господам?!
Или трем?! Это было непросто, но бывший дипломированный комсомольский функционер освоил и эту задачу.
...Сейчас он бежал. Бежал, пригибаясь, падая и тут же поспешно поднимаясь на ноги. Так и бежал бы, но его окликнул властный голос:
– Откуда взялось это чучело?!
Альберт Борисович очутился пред очами страшного человека, которого в глаза и за глаза именовали Гиммлером. И ментовский генерал этим прозвищем гордился.
То же самое время. Астролог и Гелий Арнольдович Дранковский
Энвер, бывший контрразведчик, нынешний начальник службы безопасности у господина Дранковского, деликатно постучал в дверь кабинета своего патрона. Визит этого «колдуна» Корш-Зарецкого был незапланированным, и Гелий Арнольдович очень разволновался, когда экстрасенс сообщил, что хочет срочно переговорить наедине. Энвер оставил их, но через минуту решил вернуться и потревожить уединившихся. Лучше нагоняй от хозяина, нежели более крупные неприятности.
– Войдите! – неожиданно ответил голос Астролога.
Энвер привел в боевое положение свое оружие и вошел в кабинет. То, что он там увидел, заставило его немедленно вытащить пистолет.
– Я спешил предупредить Гелия Арнольдовича, но не успел! – развел руками понурый Никита Илларионович. – Его подстерегала смерть... Внезапная, накануне практически не читаемая в звездах. И вот...
Безжизненное тело господина Дранковского, его перекошенная предсмертной гримасой физиономия говорили о том, что экстрасенс опоздал. Или НЕ ОПОЗДАЛ?! Энвер тут же навел пистолет на Никиту Илларионовича, следя за каждым движением «придворного астролога».
– Что произошло? – спросил начальник службы безопасности.
– Сегодня утром, снимая очередной прогноз, я отчетливо увидел, что нашего общего патрона ждет скорая смерть от дерева. Я немедленно примчался сюда и... Мы начали разговор, Гелий Арнольдович поднялся с кресла, сделал всего шаг и вдруг подскользнулся и ударился виском о край стола.
Край стола и в самом деле был выступающим и не слишком тупым. Стол был сделан на заказ мастером-краснодеревщиком из особых древесных пород. Смерть от дерева! Энвер бросил взгляд на амулеты-обереги, стоявшие на самом видном месте. Они хранили лишь от пули, яда, ножа и огня... Казалось, роковое дерево само нашло Гелия Арнольдовича. Однако Энвер был воспитанником школы КГБ, а там суеверных не жаловали.
– Руки за голову и к стене! – скомандовал Энвер, свободной рукой берясь за мобильный телефон, чтобы вызвать подкрепление.
Никита Илларионович со скорбным видом выполнил команду, но тоже чуть оступился, однако на ногах устоял, лишь сильно ударившись носком своего правого ботинка о стену. И в ту же секунду послышался тихий хлопок, и чуть ниже колена начальника службы безопасности вошла пуля. Однозарядный пистолет был вмонтирован в высокий каблук ботинка Никиты Илларионовича как раз для таких внештатных ситуаций. Второй ногой Астролог тут же выбил оружие из рук оказавшегося на полу Энвера...
Никита Илларионович покидал кабинет без вздохов и сожалений. Однако он захватил с собой амулеты – Череп, Ежа и Клыки. Он не слишком верил в их магическую силу, но ему еще предстояло покинуть охраняемую со всех сторон резиденцию. Впрочем, науку покидать подобные места Никита Илларионович преотлично изучил в отдельном учебном центре КГБ под Балашихой. Так некогда готовили диверсантов «штучной сборки».