Как правило, маэстро жил или в гостинице, или в отдельном коттедже на территории части, принадлежавшем местному генералу или полковнику. Артистов же заселяли в пустующую казарму, а то и просто в медицинский изолятор. Иногда нас просто селили в клубе, где мы должны были выступать. Солдатики освобождали несколько комнат, ставили туда кровати из расчета от двух до четырех на помещение, и к приему клиентов, то есть нас, отель был готов. Но поскольку народа оказывалось много, то чаще предлагался «казарменный» вариант. Правда, казармы ГСВГ были отнюдь не советского образца. Во многих случаях они достались нашим в наследство от вермахта, так что там по большей части все было устроено по-человечески: комнаты на несколько человек, чистые и ухоженные туалеты, душ и все прочие блага цивилизации.
О гарнизонных магазинах я уж и не говорю. В местных военторгах все товары были, естественно, немецкие, причем все цены были значительно меньше, чем на остальной территории Германии. А уж если нам, благодаря авторитету Кобзона, удавалось добраться до центральных складов и торговых баз в крупных частях, то тут уж просто глаза разбегались от разнообразия и дешевизны предлагаемого ассортимента. Даже товары из ФРГ продавались там за «восточные» марки, стоившие из расчета 45 копеек за единичку.
Вспоминается анекдот того времени про звонок по телефону: «Алло, это база?» – спрашивает человек с еврейским прононсом. «Да, база», – отвечает ему твердый голос с совсем не еврейскими интонациями. «А мне бы уже директора…» – «Я – директор!» Через паузу: «Это что, военная база?» Скажу честно, люди, причастные к военторговской системе, в то время были одними из самых богатых в ГДР. Круче их стояли только генералы, которым все полагалось по должности.
Клубы имелись в каждой части, причем начальство устраивало соревнования с соседями: кто лучше примет артистов, кто лучше обставит концерт, лучше накормит-напоит…
Принимали Кобзона везде «на ура». И немудрено. Ведь все солдаты и офицеры были воспитаны на его песнях. С самого детства они видели по ТВ монументальную фигуру маэстро, который исполнял свои хиты во всех концертах, на фестивалях, конкурсах, в музыкальных и развлекательных передачах. Он и без того велик, но с таким, как говорят сейчас, пиаром можно было из кого угодно сделать суперзвезду. И делали. Сколько их, бывших советских звезд, угасло, как только они перестали появляться на ТВ! А Кобзон был, есть и будет. Всегда.
Работы оказывалось много, поскольку Кобзон старался охватить своим творчеством как можно больше советских военнослужащих, оторванных от Родины. Поэтому, когда у нас выдавался выходной, он интересовался у генералов: «А кто у нас еще не охвачен культурно-просветительной работой?» И если выяснялось, что какая-то дальняя маленькая часть осталась без «сладкого», мы отправлялись туда, хотя гораздо проще было бы привезти сотню солдат на паре автобусов или грузовиков в какой-нибудь большой клуб. Это были так называемые «шефские» концерты, за которые специально никто не платил. Да и вообще система оплаты во время наших поездок в советские времена была странной: мы получали дома свою зарплату в «Москонцерте» рублями, а за пребывание в зарубежной поездке нам платили суточные, с одной стороны, не очень большие, но с другой, учитывая наше полное обеспечение всем необходимым довольствием, а также военторговскую дешевизну, весьма весомые. К тому же мы тащили в поездки все, что можно было выгодно продать. В «Москонцерте» существовал негласный «прайс-лист», который определял наиболее хорошо «уходившие» в разных странах товары и их продажную стоимость. Москонцертовские «зубры» не скрывали ни цен, ни мест, где можно осуществить тот или иной «гешефт». Так что заблаговременно приобретенные дефицитные в ГДР электротовары: утюги, кипятильники, обогреватели – «улетали» просто с «треском». Купленный в магазине «Свет» за три рубля утюг стоил в Германии 10–15 марок. На эту сумму можно было купить целый мешок колготок, которые были дефицитом в СССР, а в ГДР имелись в изобилии. Ими даже иногда давали сдачу. Любая загранкомандировка советских артистов приносила им ощутимый побочный доход. Еще один анекдот на эту тему.
Наших солдатиков выпускали из-за забора, наверное, раз в месяц, причем организованной группой. Мы же могли свободно гулять по Восточной Германии. Как-то раз, когда я гастролировал в ГСВГ уже с «Машиной», в Лейпциге вижу я в известном на всю Европу местном зоопарке группу наших воинов. Они что-то оживленно обсуждали. Прислушался: «Вот классный зоопарк! Слонов видели, тигров видели, ослов видели, даже Макаревича живого видели!» А выйдя из зверинца, я тоже увидел Макара. Он мнил себя охотником и купил в спортивном магазине кожаные сапоги местного производства, которые зашнуровывались от подъема до колена. Ну и решил их разнашивать. А сапоги, сделанные из толстенной кожи, видимо, от павшего в зоопарке слона, не гнулись вообще. Представляете себе, как выглядит человек, у которого не гнутся голеностопные суставы, а колени сгибаются чуть-чуть? И при этом он гордо пытается ходить, причем в тридцатиградусную жару. Вот это и был Макаревич. Как цапля, поднимал то одну ногу, то другую, и передвигался, удивляя своей походкой даже флегматичных немцев. Чем-то он неуловимо напоминал Робокопа из одноименного фильма. Увидевший его Макс Капитановский тут же перешел на другую сторону, а я не успел. Макаревич заковылял ко мне, призывно размахивая руками. Пришлось сделать вид, что я его не заметил, и нырнуть в ближайший универмаг «Кауфхоф».
А вот во время поездок с Кобзоном нам часто давали автобус, гида, и мы уезжали в ближайший город «осматривать достопримечательности». Побродив для вида по развалинам замка и зайдя минут на десять в музей, мы пытали гида относительно самых дешевых магазинов, поскольку в военторгах было много чего, но не все. По списку, который имелся у каждого, говорилось гиду, кому что надо, и начинался «шопинг». Я помню, как во время одной их таких поездок в 1987 году, когда моя жена Светлана была беременна и лежала на сохранении, решил я приобрести детские товары. В СССР кроме пеленок ничего приличного достать не удавалось. В ГДР же было все, за исключением разве что памперсов, которые, хотя и были изобретены в конце сороковых, туда еще не дошли. Честно говоря, я не знал, кто у меня родится, поскольку с ультразвуковой диагностикой тогда было еще сложновато, поэтому решил, что «хорошего много не бывает», и стал набирать в магазине детских товаров все вещи по два-четыре комплекта, вплоть до детских комплектов посуды. Мне упаковали все это в гигантскую картонную коробку, размером с телевизионную, правда, весом полегче, которую я и привез в Москву. Когда жена с тещей стали распаковывать привезенные подарки и увидели эти «парные» комплекты, они спросили меня, откуда я узнал, что у нас родится двойня. Я сделал загадочное лицо и изрек: «Сердце подсказало». После чего мой рейтинг как супруга и семьянина резко скакнул вверх.
Вообще, иначе как дикостью отсутствие детской одежды, игрушек и прочих детских принадлежностей в СССР назвать было нельзя. Конечно, КПСС заявляла: «Все лучшее – детям!» Но вопрос в том, что именно считать лучшим… Владислав Третьяк, наш великий хоккейный голкипер, в свое время рассказывал Алексеичу, как он, чтобы иметь возможность купить сыну настоящие игрушки, где-нибудь в Штатах или в Европе продавал каким-то барыгам полученные в качестве призов «Ролексы» стоимостью в пять-десять тысяч долларов за тысячу.
Правильно говорят философы: «Все познается в сравнении». Поэтому, когда мы впервые попали за Берлинскую стену, уже с «Машиной времени», поняли, что восточногерманские магазины были ниже уровнем, чем западные, примерно настолько же, насколько наши сельмаги и даже универмаги не дотягивали до торговых точек стран народной демократии. Нынешнему молодому поколению, видимо, не понять, как можно было зайти в обувной магазин и, осмотрев несколько десятков пар отечественной обуви, не выбрать ни одной. Не потому, что она не подходила по размеру, нет, размеры были все, и в пятилетних планах партии всегда отмечался рост количества пар кожаной обуви, тем более в расчете на отдельно взятого гражданина СССР. Просто любой здравомыслящий человек мог надеть ее лишь под страхом наказания или от полной безнадеги. То же самое было и с костюмами, и с пальто, и с прочими «носильными» вещами. Женщины как-то изворачивались с помощью знакомых портних, хотя нормальных тканей тоже не было, а вот мужчинам приходилось совсем плохо. И ходили молодые ребята в стариковских пальто и скороходовских ботинках или ботах «прощай молодость» из войлока и на резиновой подошве. Правда, в восьмидесятые годы изредка «выбрасывали» на прилавки что-то импортное: джинсы или курки «Аляска» – но это все было каплей в море. О терминологии того времени существует один анекдот, связанный с визитом президента США Никсона в Москву в мае 1972 года. Никсон пожелал прогуляться по Москве без сопровождения наших, лишь со своей охраной и переводчиком. Видит громадную очередь. Спрашивает у стоявшего последним, что там такое. Тот по-советски прямо отвечает: «Ковры дают!» Никсон с уважением посмотрел на страждущих. Идут дальше, снова огромный хвост. Снова вопрос, за чем стоят. И ответ: «Обувь выкинули!» Никсону стало интересно, что же за обувь такая. С помощью телохранителей он пробился к прилавку, взял пару на пробу, посмотрел и изрек: «Да, у нас такую тоже обычно выкидывают…»
После каждого концерта, как правило, проводился банкет. Иногда все собирались за одним столом: Кобзон с генералами и полковниками, а мы с офицерами рангом пониже. В отдельных случаях, когда артиста принимало высшее начальство, его «отсекали» и уводили в отдельный зал. Что уж там было, я не знаю, но кормили и поили от души. Даже нам, грешным, перепадали иногда крохи с барского стола в виде икры черной, икры красной, крабов и осетрины с семгой. Все это запивалось хорошими дозами тогда еще не испортившегося, как в девяностые годы, немецкого шнапса «Доппелькорн». Забегая вперед, отмечу, что во время визитов в ГДР с «Машиной времени» нам удалось познакомиться с новым изделием восточногерманских синтетиков-химиков – водкой с ласковым и нежным названием «Прелестная». Ее не смогли пить неразбавленной даже наши рабочие, хотя они – люди закаленные. Да и кто сможет в здравом уме глотать жидкость крепостью в 82!!! градуса, причем с характерным запахом ацетона? Правда, грузчиков к концу поездки все же сблизило с «Прелестной» то, что литр этого напитка стоил около десяти марок. Но, на мой взгляд, лучше обычный спирт купить, развести под руководством Валеры Ефремова – выпускника химфака МГУ – и выпить, что мы и делали. Наши гастроли в советские времена, как правило, привязывались к каким-либо праздникам: 9 мая, 23 февраля, 7 ноября. И в «красный день» наступал апофеоз. Самый большой зал, самый длинный концерт и, конечно, самый обширный и разнообразный банкет. Солдатики тоже не страдали. Их и так кормили вполне прилично, заграница все-таки, а в праздник и дополнительные порции масла, и яйца, и котлеты, и пироги, и пирожные… В общем, праздник желудка – это тоже праздник!
Группы советских войск располагались в те времена не только в Германии. С Кобзоном мне удалось посетить и дружественную Монголию. Если бы не он, я, по всей видимости, никогда туда и не попал бы. А так, сподобился.
Вся Монголия – это сплошная степь. Есть только один город, построенный, как сразу понятно, советскими архитекторами и советскими же рабочими, – Улан-Батор (не путать с Улан-Удэ и Сухэ-Батором). А дальше – степь да степь кругом. Дорог в нормальном понимании этого слова не существовало вовсе. Можно было лишь увидеть какие-нибудь следы, типа «кто-то когда-то куда-то проезжал». Траки эти то появлялись, то исчезали, то сходились, то расходились, а то и вовсе пересекались друг с другом. Куда ехать, нам было совершенно непонятно. Выезд в степь – это все равно, что выход в открытое море – до горизонта один и тот же пейзаж, куда ни глянь. И как наши солдаты-водители находили дорогу – для меня до сих пор загадка. Никаких навигаторов тогда не существовало, да и компасами они, похоже, не пользовались. А так, едешь-едешь по унылой степи часа четыре и вдруг видишь: вдалеке что-то виднеется. Ага! Бетонный забор. Значит, воинская часть уже рядом. Хотя зачем там заборы, тоже было непонятно: убежать в тех местах невозможно, местного населения – не видать, в «самоволку» ходить – некуда.
Поскольку автобусы по степным «дорогам» проехать не могли, то передвигались мы, как обычные солдаты – в военных «Уралах», сидя в кузове. Ощущение, надо сказать, не самое приятное, но я с тех пор зауважал эти машины, поскольку в любую погоду они могли проехать где угодно. Поскольку мы гастролировали летом, то прибывали к месту работы запыленными и грязными. А нам ведь в концертных костюмах выступать. Так что приходилось перед концертом мыться, а потом уже работать. А после концерта или оставались ночевать, или еще часов пять тряслись в кузовах машин до следующей части. Там опять в душ – и спать. А назавтра – концерт и новое изменение дислокации.
Но, как выяснил один мой приятель из Находки, путешествовавший по Монголии, там растет не только трава, но и травка. Через пару километров после границы с нашей страной начинается гигантское поле конопли, говорят, гектаров в 400. А посередине стоит фабрика. И что, вы думаете, она делает? Нет! Неправильно! Она делает из конопли веревки, канаты и прочие изделия подобного свойства. Но пока наши неподготовленные туристы проехали несколько километров по конопле, их «накрыло» так прилично, что и курить не надо. Монголы, кстати, в те времена коноплю не курили. Сейчас, может быть, научились: все-таки прогресс не стоит на месте, хотя какой уж тут прогресс…
Понятное дело, никаких экскурсий и никакого шопинга в Монголии не было и в помине, по одной простой причине: смотреть в степи было нечего, а покупать – тем более. Разве что верблюда какого-нибудь. Лишь в столице можно было купить сувениры, изготовленные местными умельцами, и прочую чушь. Правда, ездившие в Улан-Батор года через два после нас артисты бит-квартета «Секрет» ухитрились, благодаря своей популярности в дружественной республике, приобрести какие-то меховые шапки, а также, пользуясь наступившей в Монголии демократизацией общественной жизни, попробовали вступить в интимную связь с местными дамами. Красотой те, правда, не блистали, зато стоил сеанс любви по-монгольски примерно как чашка кофе. Как тут не вспомнить знаменитую коммунистическую теорию послереволюционных времен о «стакане воды», утверждавшую, что вступить в интимную связь для человека так же естественно, как выпить стакан воды. В Монголии же более популярным казался вариант с кофе. Любая профессиональная монгольская проститутка всегда имела при себе справку об отсутствии у нее венерических и прочих инфекционных заболеваний и была готова принять в качестве оплаты любой бартер, вплоть до батончика копченой колбасы.
В Улан-Баторе мы давали концерт в посольстве. Приехали в город утром. Поселили нас (наконец-то!!!) в гостинице, а не в юрте. Любовь к юртам у монголов в крови. Военные рассказывали нам, что в период заселения Улан-Батора, причем чуть ли не принудительного, степняки ухитрялись втаскивать по частям в квартиру небольшую юрту, ставили очаг, выводили трубу в окно и жили «как люди». Это сильно напомнило мне рассказ о цыганской таборной семье, которой волею судеб пришлось снимать квартиру в Москве. В небольшой «трешке» проживало человек двадцать разного пола и возраста. И почему-то всегда пахло чем-то горелым. Через месяц хозяева квартиры ее не узнали: все обои были содраны и пошли на растопку костра в углу главной комнаты. Туда же «ушел» и паркет. Ванна была наглухо забита деревянной пробкой, и в ней плескались остатки чего-то, напоминавшего рассол. И еще повсюду лежали матрасы с надписью «инфекционный блок», видимо, принесенные цыганами со свалки. Не хватало разве что пары краденых лошадей, но с этим, наверное, оказалось сложнее – двенадцатый этаж все-таки…
Из уланбаторских достопримечательностей следует отметить один из немногих сохранившихся за границей (еще есть в грузинском Гори) памятник Сталину. К нам монголы относились приветливо, причем в городе все говорили по-русски. А на концерте в посольстве присутствовали высокопоставленные монгольские товарищи в дорогих костюмах и галстуках, но с какими-то партийно-государственными значками на лацканах пиджаков. Выглядели они очень солидно и значительно. Правда, рассказывают, что одного из наших высокопоставленных дипломатов отлучили от дипработы за то, что он, услышав в выступлении на каком-то приеме фразу о том, что Монголия – независимая страна, саркастически заметил: «Да, потому что от нее ничего не зависит…» И был, по-видимому, прав.Ну, а самые страшные поездки у нас были по Афганистану. Кобзон, как истинный патриот, а к тому же секретарь партбюро «Москонцерта», никак не мог упустить такой возможности. А почему было страшно? Да потому что могли убить тебя в любой момент, будь ты хоть Кобзоном, хоть Подгородецким. Душманская пуля, она не разбирает, кого из неверных убивать… Даже взлеты и посадки в кабульском аэропорту оказывались своего рода экстримом. Представляете, летим над горами, постоянно отстреливая тепловые ракеты, чтобы сбить с толку возможную «Стрелу» или «Стингер». И вдруг резко пикируем. Это называлось посадкой… А на взлете самолет разгонялся, а потом в паре сотен метров от скал брал круто вверх, делая «свечку». Аэропорт находился в низине между горами, и его окрестности очень напоминали те, что были показаны в первом советском фильме-катастрофе «Экипаж».
В Кабуле мы жили очень цивильно: в маленькой чистой трехэтажной гостиничке с хорошим рестораном. И оттуда ездили по разным «точкам». Тут уж колонна была по-настоящему боевой. Впереди шел БТР, а на броне сидели солдаты с автоматами на изготовку, внимательно изучавшие местность. Другой БТР шел сзади нас. Приятного было мало, поскольку мы знали, что в любой момент можем стать мишенью. Но Бог миловал…
В столице нам разрешали выходить в город, но только в сопровождении вооруженной охраны. Нам объяснили, что афганец может днем широко улыбаться тебе, торговаться по поводу цены на какие-нибудь местные товары, а ночью при первой же возможности отрежет тебе голову, без всякого сожаления, а лишь с чувством выполненного долга. Обычно нас сопровождали ребята – военные переводчики, с которыми я успел в то время подружиться. Они колесили по Кабулу на видавшем виды «фольксвагене гольф» и, естественно, были вооружены. Но даже они говорили, что нельзя поворачиваться спиной ни к кому, будь то старик, женщина или ребенок.