— Без лишних? — свирепо глянул Сергей Сергеевич. — Это ты решил, что они лишние?
— Не надо, Сергеич! — тихо, но веско сказал Черепанов. — При парнях моих не надо. Наедине можешь крыть меня как хочешь. И какие тебе еще нужны вопросы? Падла из его бригады полный расклад нам дала. Луку он сдал, про кейс тоже в конце сказал. Без этого Балу могли бы найти. Все, кто там был, все при делах, за что и положили их. Можешь отчитаться перед иногородними, что все наказаны, товар возращен.
— Им наш товар по одному месту! Им расклад нужен и бабки!
— Товар есть, можем и бабки теперь вернуть. Никто не внакладе.
— Наследил ты там, как сапогами в чистой хате после свинофермы! Куда торопился? Почему так грязно сработал? Стрельбу, как на войне, поднял, вся округа слышала! Гора трупов с огнестрельными ранениями. Ногами натоптали, машинами наследили. Своих сколько потерял?
— Двоих. Двое раненые.
— Хоронить не додумался?
— Обижаешь, Сергеич! Я тебе что, сосунок? Раненых в закрытые палаты к Кузенкову положил.
— Он мне уже доложил. Сказал, что легко отделались. Так, в чужом районе наследил, значит, будь добр сам своим бойцам алиби обеспечить. Чтобы комар носа не подточил!
— А чего бояться-то? У нас все схвачено, везде свои люди.
Кадашкин не ответил. Он захлопнул кейс и бросил его на пассажирское сиденье.
— Не расслабляйся, Череп, — сказал он, включая зажигание. — Состояние успокоенности часто приводит к беспечности. Проследи, чтобы все сделали правильно. Пусть родственники твоих убитых начнут беспокоиться, в полицию пусть обратятся. Ты сам не суйся, не наводи на мысли, что они с тобой могли быть. И так уже слухи ходят про «черепановских». Не видел, не знаешь и лично не знаком.
Кадашкин, несмотря на суровый тон, в глубине души был очень доволен. Главное, что товар вернули в целости и сохранности. Теперь очень много проблем снимется само собой. Теперь можно не волноваться, собрать все деньги, какие есть, и заплатить поставщикам. А все эти разговоры на тему «кто за Гасана ответит» не больше чем фразы.
Черепанова пожурил для острастки, чтобы не зарывался, хотя бояться нечего, пока у руля стоит Остапенко. У него связи в краевом правительстве и в МВД и еще выше. Кто-то на днях удачно пошутил, что губернатора края легче посадить, чем Остапенко. Вот и ворота его дома. А чья это машина? А, господин подполковник приехал! Кадашкин плавно въехал во двор и пристроил свою машину у газона. Остапенко с Жондаревым прогуливались вдоль забора и о чем-то оживленно беседовали. «Ну-ну, — подумал Кадашкин, — сейчас я вам настроение подниму, стратеги». Он подхватил кейс с переднего сиденья и вышел на дорожку из дорогого тротуарного камня.
— На этот счет я и не сомневался, — с показным равнодушием сказал Жондарев, когда они уселись в резной беседке у дальней стороны бассейна. — Значит, разобрались со злодеями? Ну и хорошо. А с Лукой, этим приятелем Белозерцева, который в СИЗО сидел, несчастье случилось. Сердце слабое оказалось.
— Туда ему и дорога, — сказал Остапенко. — Ладно, будем считать, что этот вопрос мы закрыли. Осталась, Сергей Сергеевич, твоя протеже — Садовская.
— Да-а? — вскинув брови, весело произнес подполковник и уставился на Кадашкина. — Вон даже как? И что, хороша собой дамочка?
— Михаил Иванович изволят шутить, — напряженным голосом сказал Кадашкин. — Я всегда подбираю специалистов на работу в наш легальный бизнес. Там все ведущие и главные специалисты — мои ставленники. А с Садовской у нас одна-единственная проблема — она могла быть свидетельницей смерти Белозерцева.
— Во-первых, не смерти, а убийства, — поправил Жондарев, продолжая улыбаться. — Извините, предпочитаю точность формулировок. А во-вторых, не могла быть, а именно была свидетельницей убийства. Что бы вы там ни говорили, а она была в машине Белозерцева, провела с ним вечер, и он не для своего удовольствия поперся поздно вечером на строительство коттеджа. Он туда ее повез, показывать, хвалиться.
— Он мог высадить ее около дома и поехать по пьянке разбираться со сторожем. Ведь сторож выпивал на службе, так? — не унимался Кадашкин.
— Мог, — легко согласился подполковник. — Только вы, Сергей Сергеевич, забываете, в каком ведомстве я служу. Я ведь обладаю полной информацией с места преступления. Даже большей, чем следователи прокуратуры, потому что эту информацию я отфильтровал. Следы ее каблучков на земле мои люди нашли. И ведут они прямо со стройплощадки за ближайшие кусты. Кроме того, в лаборатории провели анализ слюны с фильтров окурков ее сигарет. Они оказались в пепельнице машины Белозерцева. А еще в машине на заднем сиденье осталась шикарная роза. Кто-то укололся об один из шипов. След крови мы тоже сравнили, и кровь эта ее.
— Ладно, хватит друг перед другом рисоваться, — остановил споры Остапенко. — Садовская уже за пределами района?
— Я думаю, она еще в Романовском, — ответил подполковник, — на нее на полном серьезе разосланы ориентировки. Водой, железной дорогой ей не уйти. Там полицейские патрули. На попутках или другой машиной ей тоже не выбраться, потому что сотрудники ДПС оповещены. Уверен, она где-то в городе у знакомых прячется. И розыск — просто дело времени. Отработаем все хоть самые незначительные связи и возьмем ее.
— Вот времени у нас как раз и нет, — проворчал Остапенко. — Напрягай там своих, гоняй их как следует, но в ближайшие дни Садовскую надо найти.
— А почему вы так надеетесь на полицейские патрули и ДПС? — усмехнулся Кадашкин, рассматривая облачко в небе. — Можно изменить внешность, переодеться. Женщины горазды это делать, и ваши патрульные прохлопают ушами. И на ДПС я бы не особенно рассчитывал. Они что, каждую машину останавливают? Во все подряд багажники заглядывают? Пригнулась в кабине «КамАЗа» перед постом, и весь разговор. Да хоть в багажнике «Жигулей» пять минут полежит, пока пост проедут. А у «Рено Логан» в багажнике четверых можно провезти.
— Вы забыли о ребенке, — напомнил Жондарев, терпеливо выслушавший юриста. — Ребенок — основная примета.
— Да оставит она ребенка у кого-нибудь! Вот проблема!
— Проблема, — возразил подполковник. — И еще какая. Во-первых, я могу с трудом представить мать, которая в этой ситуации оставит где-то свое четырехлетнее дитя. Могу, конечно, но это публика специфическая: алкаши, шизофреники. А во-вторых, на ребенка ориентирован весь личный состав и в городе. Заметить, что в какой-то семье появился маленький мальчик, у какой-то одинокой женщины или бабушки, довольно легко. Это не чемодан, ребенка кормить надо, а это иная, чем у взрослых, пища, его надо выводить на свежий воздух.
— И как вы это заметите?
— А на что участковые? Это и называется у нас профилактикой, работой с населением. Участковые давно уже прошли по своим участкам, побеседовали с кем надо. Они ведь знают словоохотливых, знают старушек, которые постоянно сидят у подъездов и все про всех замечают. У нас, Сергей Сергеевич, масса любопытных людей, людей, которые все за всеми замечают, людей завистливых, людей, всех подозревающих во всех смертных грехах. Надо их просто знать и с ними постоянно работать. А вы думаете, что у нас нет своих технологий?
— Третий рейх, — покачал головой Кадашкин.
— В смысле? — не понял Жондарев.
— Система тотального доносительства внутри страны.
— Ну, до этого еще далеко, — рассмеялся подполковник. — Хотя и хотелось бы. Скорее нас большинство населения не любит. И разговаривают с нами неохотно. Надо хорошо понимать, у кого и как можно получить абсолютно добровольно информацию.
Остапенко смотрел на этот спор и начинал тихо беситься. С одной стороны, это его ближайшие помощники, вскормленные, поднятые из низов, лично преданные и хорошо оплачиваемые. И весь этот спектакль, который они сейчас разыгрывали, был для того, чтобы показать шефу, кто умнее, кто дальновиднее и в конечном итоге кто для него ценнее.
То, что наступит такой момент, когда его помощники начнут играть в «великих», Остапенко понимал. И понимал, что это приведет к неизбежной грызне внутри клана, подсиживанию. И сразу эффективность работы упадет, сразу львиная часть энергии каждого из них будет направлена не на текущую работу, не на реализацию новых планов, а на борьбу друг с другом. И это означало, что ему рано или поздно придется перестраивать работу. Помощников придется разводить так, чтобы их деятельность не соприкасалась и они не пересекались. Сделать это можно лишь одним путем — взвалить на себя часть той работы, на которой граничат контакты помощников. Это очень сложно, физически сложно. Значит, нужно выдвигать еще одного высокооплачиваемого помощника. И дело не в деньгах, которые придется терять. Возможно, даже наверняка, новый человек принесет новую свежую струю, новые проекты, а значит, и новый источник или взлет доходов.
Но всякая палка имеет два конца. Новый человек — это новый посвященный в дела их криминального холдинга. Конечно, выдвигать нового помощника придется из среды тех, кто уже во что-то посвящен, в каком-то объеме уже в курсе дела. Но посвящать его придется в большее, а это опасно.
— Хватит! — резко сказал Остапенко. — Сцепились, как шавки. Ты своим делом занимаешься, ты — своим. Чего в чужие дела лезете, когда вас не просят? Давай, Жондарев, отправляйся! Без Садовской чтобы я тебя не видел.
Подполковник стал пунцовым, но оскорбление снес. Он встал, сухо попрощался и двинулся к воротам, где стояла его машина. Остапенко заметил, с каким торжеством смотрит вслед полицейскому Кадашкин. Этого тоже придется осадить.
— Я тебя назначал заместителем по всем вопросам? — вперил шеф свой взгляд в лицо юриста. — Наглеешь! У тебя за последнее время столько косяков, что пора бы задуматься о том, чем ты на самом деле занимаешься.
— Каких таких уж больно страшных косяков? — попытался возразить солидным тоном Кадашкин.
— Прикуси язык! — заорал Остапенко. — Ты до чего дела довел, юрист хренов? У тебя заговор созрел под крылышком! Твой Рома Белый руку на хозяина поднял. Он чуть все дела не завалил! Вместе со мной. Это, по-твоему, работа? На Сицилии в свое время за такую работу в тазик ставили и бетоном ноги заливали.
Кадашкин заметно побледнел, глаза его забегали.
— Что сопишь? — продолжал Остапенко. — Небось решил сам, со своей бригадой, меня свалить? Об этом сейчас подумал? Обиделся, что на тебя орут? Так запомни, что такие деньги, которые ты от меня получаешь, отрабатывать надо, а не создавать критические ситуации. А бригада эта не твоя, а моя. Я этих гавриков просто временно тебе подчинил для удобства и пользы дела. Заикнись им только про меня, и они же мне твою голову на тарелке принесут. А на другой яйца!
— Михаил Иванович… — Кадашкин смахнул рукой пот с побледневшего лица. — Вы что… вы меня подозреваете в таком! Да я же…
— Ты же! — рявкнул Остапенко. — Вот сиди и помни, что ты «же». Своим делом занимайся и знай, что я тобой недоволен. Зажрался… Что по фирме Борисова?
— По фирме, — начал Кадашкин, с трудом сглотнув подступивший к горлу ком, — все в порядке. Подчищаем задним числом кое-какие обязательства, за два-три месяца банкротим, а потом — как планировали. Я подготовил вам вариант с внебрачной дочерью Борисова. Думаю, лучше ее сделать инвалидом детства. Мать подобрали надежную, подписывать будет все, что надо.
— Это еще зачем?
— На первом этапе нам нужен наследник Борисова, так надежнее с точки зрения закона. Несовершеннолетняя наследница, послушная опекунша. А потом, когда фирма обанкротится, они отойдут в сторону. Я продумал — вариант надежный.
— Ладно, тебе виднее, специалист. Деньги от партнеров пошли?
— Да, как и договаривались, вчера прошел первый транш. Если нужно, то я подготовил вам календарный график всей процедуры до конца года и объемы перечислений от них на ваши счета. Я полагаю, лучше не гнать на один счет, а каждый раз перечислять на другой. Так сказать, держать яйца в разных корзинах. Потом, через год-другой, можно заняться переброской на основной счет, если возникнет необходимость, а остальные оставить как резервные или закрыть совсем.
То, что начальство не отправит его в командировки, Пугачев был уверен. Но ему кроме официальной командировки нужно еще и письмо от своего прокурора. Вряд ли кто станет с ним откровенно разговаривать в соседнем Кочетковском районе, да еще по такому щекотливому делу. Ладно бы рядовое убийство, которое может иметь выход на другой район. Тут каждый следователь сообразит, что обоюдный обмен информацией может привести к обоюдной пользе. А когда ты имеешь десяток трупов, да еще в результате перестрелки, то тут каждый рядовой работник и каждый начальник, независимо от ранга, сто раз подумает, прежде чем вообще с кем-то станет разговаривать. О таких вещах лучше вообще никому не знать. Чем резонанснее преступление, тем больше внимание начальства. А уж вызывать внимание краевого начальства не хочет никто. И кто его знает, этого Пугачева из Романовского района? А вдруг он решит выслужиться, вдруг корни этой стрельбы берут начало в его районе?
А они, по мнению Пугачева, как раз оттуда и были. В деле убийства Борисова он не продвинулся больше ни на шаг. Дело о несчастном случае со смертельным исходом с Белозерцевым отдали другому следователю почти сразу. Пугачев дружил с техникой. Очевидно, что ковши экскаваторов сами не падают, хотя бы по той причине, что они находятся в нерабочем состоянии на земле. Экскаватор — не кран, это у крана стрела всегда задрана.
Первая же мысль, которая пришла Пугачеву, когда он только успел познакомиться с обстоятельствами дела Белозерцева, что был еще кто-то, кто экскаватор завел, поднял ковш, а потом уже… Потом возможны варианты. От убийства по неосторожности до умышленного убийства. Не исключался и вариант, что в состоянии алкогольного опьянения Белозерцев сам завел экскаватор, поднял ковш, а потом вышел из кабины и встал под него. Тут гидравлика и не выдержала. Или рычаг соскочил.
Но на все эти вопросы ответ могла дать экспертиза. А доступа к делу Пугачев теперь не имел. Чутье подсказывало ему, что интересоваться не стоит. И это же чутье намекало — почему.
А еще имело место групповое убийство девятерых иногородних. И опять дело к Пугачеву не попало, а его передали молодому неопытному следователю. И по разговорам на планерках было понятно, что опять там все выводят на несчастный случай. Понятно, что хочется иметь в районе поменьше тяжких преступлений, но не таким же глупейшим способом скрывать их.
Схема в голове Ивана Трофимовича вырисовывалась следующая. Кто-то на территории района убил, имитируя несчастный случай, девятерых человек. Зачем те ехали сюда? Ясно, что повод был связан с криминалом. А ведь ехали из Краснодара. Следом кто-то расстрелял десятерых человек в соседнем районе. И все эти десять, без сомнения, имели отношение к криминалу. Тут и к гадалке не ходи. За что их убили? Наверняка разборка. Значит, в соседнем районе есть банда, которая совершила преступление в нашем районе, но убили тех, кто из Краснодара. А им отомстили. Значит, место совершения преступления, территориально получившееся в Романовском районе, лишь случайность? Да, это самый простой ответ. Только есть одно «но». Те девять человек уже проехали Кочетковский район. Не в Кочетковский район они ехали, а, скорее всего, в Романовский. Значит, ответы тут, а не там. Там только подсказки, и за ними надо ехать.
Иван Трофимович очень долго боролся с собой. Самое сложное было победить мысль — «зачем ему это нужно»? Сформулировать ответ он так и не смог, потому что получалось слишком напыщенно. Вроде бы задолжал он правосудию, закону, своей совести. А еще его очень подмывало взять и просто подделать подпись прокурора на письме в прокуратуру соседнего района и начальнику РУВД. Вытащить бланк из компьютерной базы не проблема, они у каждого на рабочем столе. И письма с запросами готовили все следователи сами, отдавая в секретариат лишь на подпись руководству. Но это была уже слишком серьезная провинность, провинность лично перед начальником. Это уже плевок в колодец, из которого он сладко пил столько лет.
— Володя, — Пугачев заглянул в кабинет следователей. — Что-то я приболел. Я уйду сегодня пораньше, а завтра вызову врача. Если что, на планерке замолвишь словечко.
— Как это вас угораздило в такую жару? — с готовностью вскочил со своего рабочего места Черемисов. — Или сердце?
— Нет, не сердце, — покачал Иван Трофимович головой, старательно изображая недомогание. — Или продуло сквозняком где, или кондиционером. Или чихнул кто на меня. Вот это скорее. Вирусное что-то. Так ты скажешь начальству?
— Конечно, Иван Трофимович! Лечитесь спокойно. А я завтра вас навещу, может, лекарства какие надо будет купить, витаминчики.
— Прошу тебя, Володя, — укоризненно ответил Пугачев. — Только вот этого не надо. Еще ты подхватишь от меня заразу. Если это вирусная инфекция, то у меня сейчас как раз самый заразный период. Все хорошо. Отлежусь, отосплюсь. Ты, наоборот, постарайся, чтобы меня пару-тройку деньков не беспокоили. Ну что это за лечение, когда через каждые тридцать минут телефон трезвонит? Сон — вот самое лучшее лекарство. Договорились?
— Договорились, шеф! — с энтузиазмом отрапортовал Черемисов. — Никто не посмеет тревожить ваш лечебный сон.
— Ну и славно. А как полегчает, я сам позвоню, расскажешь, как дела идут.
Все, этот этап пройден, теперь нужно обеспечить себе хоть какое-то подобие алиби. Пугачев взглянул на часы — половина третьего дня. Путь домой занял всего десять минут. Этого времени хватило для того, чтобы не испугаться задуманного, а, наоборот, уверить себя, что он поступает правильно. Дома он подсел к телефону и набрал номер поликлиники. Вызов участкового терапевта приняли, спросили адрес. Видимо, в регистратуре знали адреса всех ответственных работников, потому что женский голос заволновался и попросил оставить номер телефона. Пугачеву пообещали выяснить, нет ли возможности отправить врача к нему немедленно, и если такая возможность появится, ему сообщат.