– «Святой источник», мы всегда рады вам помочь, облегчить страдания и оказать посильную помощь!
Лиля немного растерялась.
– Я... э-э... Мне бы хотелось узнать, чем занимается ваша организация, – пробормотала она, наконец, в трубку. – Дело в том, что ко мне в руки попала ваша листовка...
– Кто у вас болен? – сочувственно поинтересовалась собеседница. – Надеюсь, не вы сами?
– Нет-нет, не я... Мама. У меня больна мама.
Лиля испытала огромное облегчение, едва эта умная мысль пришла ей в голову. Мама все равно уже много лет как в могиле и в любом случае не стала бы возражать против того, чтобы, пусть и косвенным образом, помочь дочери выяснить, с чем едят этот «Святой источник»!
– Чем больна? – голос зазвучал еще мягче: кем бы ни была дама на другом конце провода, она умела разговаривать с людьми – Лиля испытала бы непреодолимое желание поделиться с ней своими бедами, нуждайся она в помощи на самом деле!
– Рак. Рак молочной железы терминальной стадии.
– Какое горе! Как же я вам сочувствую... Это такое несчастье, когда дорогой человек страдает, а вы не в силах ему помочь, облегчить боль... Ваша мама очень мучается?
Голос источал мед, проникая в самую душу и задевая ее самые чуткие струны. Да что ты знаешь о мучениях – ты, сидящая в удобном офисе и «забалтывающая» клиентов до смерти?!
– Д-да, – ответила Лиля, невольно воссоздав в памяти картину того, как однажды появилась дома в неурочное время. Еще с порога она услышала завывания, словно собака плакала по мертвецу. Бабушка пришла в смятение: оказывается, доза морфина, введенная матери, уже закончилась, но вводить новую было еще рано, поэтому Екатерина Матвеевна выжидала время, не подозревая, что внучка прибежит раньше положенного срока. Никогда, до того самого момента, Лиля не представляла, какую боль испытывает ее мама. Мама, которая всегда была такой веселой и жизнерадостной, несмотря на то что семья никогда не жила хорошо. Она была человеком, неспособным на злобу и зависть, человеком, который во всем стремился видеть одни лишь положительные стороны. И тогда Лиля спросила себя: почему именно ее маме выпали такие страдания? Тот же вопрос она позже задала священнику, который, вопреки желанию бабушки, но по предсмертной просьбе матери, отпевал ее в больничном морге. Он легко ответил на него: мученики оказываются ближе к Богу быстрее и легче, чем все остальные люди. Да, согласилась Лиля, но почему именно им приходится так страдать физически? Чтобы возвыситься духовно, невозмутимо отвечал отец Георгий, сложив руки на круглом животе, на котором болтался серебряный крест размером с корабельный якорь. Больше никаких разъяснений Лиле получить не удалось.
– Вы еще там? – с беспокойством вопросил медовый голос, и Лиля мгновенно вернулась к реальности.
– Да-да, я здесь, – поспешно ответила она.
– Мы рады будем видеть вас в любое время. Приходите и приводите свою маму.
– Боюсь, она не сможет прийти...
– Ну, тогда приходите одна, но только не забудьте прихватить историю болезни, хорошо?
– Да кто ж мне ее даст? – недоуменно спросила Лиля.
– Я не так выразилась – конечно, не историю болезни, а карточку, справки какие-нибудь, рецепты. Они же у вас имеются? – в медовом голосе прозвучали нотки беспокойства.
– Разумеется, – ответила Лиля.
– Вот и славно. Кстати, когда решите прийти, позвоните: я дам вам точный адрес. Только позовите Людмилу к телефону – это я.
– Обязательно. Спасибо, Людмила.
– Да, и не затягивайте: такой серьезный диагноз требует немедленного вмешательства.
– И что, правда... можно помочь маме?
– Конечно, дорогая, иначе мы бы этим не занимались! Так как насчет... прямо завтра, а?
* * *Агния знала, что Андрей не одобрит ее действий, но не могла сидеть сложа руки. Она хотела обязательно пообщаться с человеком, обвинявшим Кая во всех смертных грехах. Агния не верила, что парень мог так измениться со времен их совместной работы. Человек, которому плевать на больных, не выберет своей специальностью работу с практически безнадежными пациентами!
Арсений Вакуленко встретил Агнию неприветливо – пришлось солгать, сказав, что она здесь по поручению Отдела медицинских расследований.
– А-а, вы работаете вместе с Комиссией по этике? – уточнил мужчина.
– Не совсем, но мы часто пересекаемся, – осторожно ответила она, входя в квартиру. Как только Арсений закрыл дверь, в коридор выглянула светловолосая головка подростка.
– Кто это, па?
– Иди в свою комнату, Семен, это ко мне – по поводу мамы.
– Но я тоже хочу послу...
– Я сказал – в свою комнату! – тоном, не допускающим возражений, прервал отец, и мальчишка, сгорбившись, поплелся обратно. Агния не могла не восхититься тем, сколь беспрекословно сын подчиняется Арсению. Сама она много лет пыталась бороться с Дэном, устанавливая определенные правила семейной иерархии, но он все равно воспринимал ее скорее как подругу или старшую сестру, нежели как мать. Слава богу, Дэн никогда не заставлял мать жалеть о предоставленной ему свободе. С другой стороны, Агния слышала немало рассказов о том, как дети, подвергавшиеся чересчур сильному прессингу в семье, неожиданно начинали бунтовать.
Арсений провел гостью в гостиную. Обстановка была шикарная, да и сама квартира в доме с подземной парковкой и контрольно-пропускным пунктом говорила о том, что здесь живут люди состоятельные. Агния подготовилась к встрече и выяснила, что Арсений Вакуленко является заместителем директора банка «Росгазнефть», то есть деньги у него водились, и немалые.
Присаживаясь в удобное кресло, Агния мельком глянула в окно: постепенно темнело, и вокруг спортивной площадки, расположенной во дворе, зажглись фонари. Вот уже и июнь прошел, а там и осень не за горами – все-таки жаль, что в Питере такое короткое лето!
– Ну так о чем вы хотели со мной поговорить? – нетерпеливо поинтересовался Арсений. Агния исподволь разглядывала хозяина: невысокий, коренастый, с упрямо выпяченной челюстью боксера-любителя, он представлял собой как раз тот тип мужчин, который никогда ей не нравился. Такие главы семейств воспринимают свою функцию слишком буквально, и любое неподчинение истолковывают как личное оскорбление. Они приходят домой в полной уверенности, что обед на плите, белье выстирано, жилище сияет чистотой, а дети ухожены. Интересно, покойница жена находилась под столь же сильным влиянием Арсения, что и сын?
– Собственно, о докторе Кане Кае Хо... – начала она, но Арсений нетерпеливо взмахнул рукой, прерывая ее. Да за кого он себя принимает – за императора, по одному мановению которого жизнь в королевстве замирает?!
– И слышать не желаю об этом человеке! – жестко сказал Арсений. – Он разрушил мою семью, налаженный с таким трудом быт... Он должен сесть – и надолго!
Так вот, оказывается, в чем дело – не о любимой жене, скоропостижно скончавшейся, вы печетесь, господин Вакуленко, а о своем «налаженном» быте, об удобствах, которые вы утратили с ее смертью? Судя по истории болезни, бедная женщина долго болела, так как же ей удавалось исполнять все свои, судя по всему, многочисленные обязанности по дому?
– Но нам все равно придется о нем поговорить, – спокойно возразила Агния, понимая, что ей необходимо завоевать доверие этого человека. – Вы же сами обратились в Комиссию по этике!
– Я еще и в суд документы готовлю – как только комиссия вынесет решение, я подаю иск!
– Вы так уверены в собственной правоте?
– Да вы на чьей стороне-то? – нахмурился Арсений.
– Я всегда на стороне тех, кто пострадал.
– Я пострадал, разве не видно? Вы посмотрите, что в доме творится, все вверх дном – пришлось в срочном порядке искать домработницу!
Все больше и больше Агния убеждалась в том, что ее первоначальное негативное впечатление о муже покойной не являлось ошибочным. Его жена в могиле, а он все равно считает себя единственным пострадавшим!
– Так почему вы считаете Кана Кая Хо виновником случившегося с вашей супругой? – спросила она.
– Да потому, что этот ваш эскулап только вид делал, что занимается Ритой! Если бы он сказал сразу, что надежды нет, мы бы... мы бы поехали за границу, к примеру...
– Доктор Кан не говорил, что случай вашей жены безнадежен?
– Ну, он что-то такое сказал... Только потом добавил, что в настоящее время существуют методы экспериментального лечения. Всем они, конечно, не помогают, поэтому и не существует универсального лекарства от рака, однако кое-кому становится лучше. И мы поверили этому шарлатану!
– Почему вы называете его шарлатаном?
– Он бросил Риту на произвол судьбы – вот почему!
– То есть?
– Ну, ложилась она к нему раз, ложилась два – ничего же не помогало!
– Сколько времени ваша жена лечилась у доктора Кана?
– Да несколько лет уже... Наверное, два... или три?
– А вам не приходило в голову, что она уже давно умерла бы, если бы не его лечение? Насколько мне стало ясно из истории болезни, у нее была запущенная глиобластома, а с таким диагнозом обычно не живут дольше полутора лет даже по самым оптимистичным прогнозам!
– Почему вы называете его шарлатаном?
– Он бросил Риту на произвол судьбы – вот почему!
– То есть?
– Ну, ложилась она к нему раз, ложилась два – ничего же не помогало!
– Сколько времени ваша жена лечилась у доктора Кана?
– Да несколько лет уже... Наверное, два... или три?
– А вам не приходило в голову, что она уже давно умерла бы, если бы не его лечение? Насколько мне стало ясно из истории болезни, у нее была запущенная глиобластома, а с таким диагнозом обычно не живут дольше полутора лет даже по самым оптимистичным прогнозам!
– Вы говорите мне, что Кан – не убийца моей жены, а благодетель? Тогда почему же он бросил ее, сказав, что больше ничего сделать нельзя? Он ни разу не позвонил, чтобы пригласить ее на химию или радиотерапию, отказался делать операцию...
– Значит, она не была показана.
– Конечно, вы же тоже врач! Своих прикрываете, да?
– Это не так. В задачу ОМР как раз и входит проследить за тем, чтобы никакой медик не смог избежать наказания, но – только если он действительно виноват!
– Кан виноват! – упрямо поджал губы Вакуленко. – Но дело не только в том, что он отказался продолжать лечение Риты. Если б так, я бы смирился, ведь, как вы сами сказали, диагноз у нее был неизлечимый.
– Вы о чем?
– Этот гад вымогал у Риты взятку, и она дала ему столько, сколько он просил, но все равно умерла!
Фраза «Этого не может быть!» застряли у Агнии в горле: она не должна еще больше злить Арсения.
– Погодите, – сказала она, – с чего вы взяли?
Словно не в силах больше оставаться в сидячем положении, Вакуленко вскочил на ноги и принялся мерить шагами комнату.
– С чего я взял? Ладно, расскажу, раз уж начал. Рита сняла с нашего счета большую сумму.
– Насколько большую?
– Почти полмиллиона.
– О! – только и смогла произнести Агния.
– Я не сразу заметил пропажу, – продолжал Арсений. – Она снимала по двадцать-тридцать тысяч каждый раз, чтобы никто не заподозрил неладное. Но, так как я сам работаю в этом банке, мне все равно стало известно о том, что со счета утекают деньги. Я припер Риту к стенке, и она рассказала.
– Рассказала, что отдавала деньги Кану? – уточнила Агния.
– Не совсем, но больше-то некому – она же у него лечилась!
– Нет, Арсений Егорович, мы должны точно знать, что все было именно так, а не строить предположения! – возразила Агния.
– Ну, сами посудите: я потребовал рассказать, куда уходят деньги. Рита сказала, что они ей срочно понадобились на лечение.
– А вы не поинтересовались, почему она не обсудила эту проблему с вами, ведь вы, как и она, были заинтересованы в том, чтобы вашей жене стало легче?
– Разумеется, поинтересовался, но она отказалась отвечать – только плакала и твердила, что теперь лечение обязательно поможет. Рита умерла через две недели после этого разговора, а ваш Кан делает вид, что ничего не произошло!
– То есть Маргарита отдала деньги доктору Кану, а он так и не предложил ей продолжить лечение?
– Вот именно! Он не просто шарлатан, этот врач, он самый настоящий вор, и я заставлю его не только вернуть деньги, но и выплатить солидную компенсацию. У меня есть связи в определенных кругах, и это ему так не пройдет – плюс к тому, что я его посажу и лишу возможности заниматься врачебной практикой, – подытожил Вакуленко тоном, не допускающим возражений.
Сказать, что Агния была ошарашена, значило не сказать ничего. Ну хорошо, она могла допустить, что Кай где-то пренебрег своими обязанностями, недоглядел или ошибся, но то, что он требовал взятку и, получив ее, не сделал ничего для спасения жизни пациентки... Может, пора воспользоваться знакомством с Карпухиным и выяснить, насколько плохи дела? Но прежде нужно поговорить с другими людьми, хорошо знающими Маргариту Вакуленко: пусть Арсений и держал жену в ежовых рукавицах, но должна же она была общаться с кем-то еще, кроме членов собственной семьи?
* * *Екатерина Матвеевна выразила удивление в отношении того, что внучке вдруг зачем-то понадобилась карточка матери, но Лиле удалось убедить ее в том, что это необходимо для работы. По идее, карточку требовалось в свое время сдать в поликлинику ввиду смерти пациента, но Екатерина Матвеевна этого не сделала. Честно говоря, Лиля сомневалась, стоит ли ей идти в «Святой источник», ведь она не верила в россказни «медового голоса» о том, как успешно они лечат от рака четвертой стадии. Возможно, Кай вообще не стоит того, чтобы предпринимать ради него усилия? Тем не менее Лиля уже заинтересовалась. Успела ли Ольга Жихарева обратиться в «Святой источник» вместо того, чтобы продолжать лечение, прописанное Каем, или просто получила листовку где-нибудь у метро или в торговом центре, где обычно раздают такие вещи? Что ж, существовал единственный способ это выяснить, и девушка решилась. Сразу после работы, отклонив сто пятьдесят шестое предложение Алексея сходить куда-нибудь вместе, она села в маршрутку и отправилась на Техноложку. Оттуда довольно долго шла пешком, пока не увидела номер дома, который продиктовала по телефону Людмила. Интересно, что адрес не был указан в листовке «Святого источника» – из предосторожности, чтобы к ним не затесался случайный народ? То, что Лиле предложили принести карточку матери с указанием диагноза, также было призвано обезопасить организацию от проникновения чужаков.
Дверь, в которую постучалась девушка, выглядела непритязательно – железная, обшарпанная, без опознавательных знаков. Открыл невысокий полный мужчина в очках и в форме с надписью на спине крупными желтыми буквами «Вневедомственная охрана».
– Вам назначено? – поинтересовался он. Имя «Людмила» явилось своего рода паролем, после чего охранник заулыбался и распахнул дверь, впуская Лилю внутрь. Помещение, в которое попала девушка, оказалось узким коридором. Скорее всего, охранник как-то предупредил Людмилу, потому что не успела Лиля как следует осмотреться, как одна из дверей в самом конце коридора, открылась, и на пороге появилась женщина лет сорока, невысокая, с тяжелой русой косой, обернутой вокруг головы, как на картинах Кустодиева, и минимумом макияжа на лице.
– Вы – Лилия? – произнесла она с легкой улыбкой. Улыбка эта была не слишком широкой, какой приветствуют важных клиентов в банках, и не равнодушно-пустой, какой, по требованию хозяина магазина, должны улыбаться продавцы любому клиенту, независимо от размера кошелька. Она была именно такой, какой встречает тебя человек, знающий о твоих проблемах и понимающий, что ты не расположен к веселью. Эта улыбка призвана рассеять недоверие, которое может испытывать визитер. Если бы Лиля заранее не относилась к сему месту скептически, Людмиле это, несомненно, удалось бы. Девушка спрашивала себя: что, если бы она явилась сюда, когда ее мама была еще жива, когда от нее отказались врачи и, кроме бабушки, не было ни единого человека, старающегося облегчить ее неимоверные страдания? Не была ли бы она более доверчива, не ждала ли бы чуда, даже являясь законченной материалисткой, не верящей в потусторонние силы?
Людмила провела Лилю через целую анфиладу комнат, ни одна из которых не была пустой – везде находились люди, но девушка не смогла беглым взглядом оценить, чем именно они там занимались. Единственным, что она сумела понять, было то, что внешний вид «прихожан» соответствовал тому, что можно встретить в православных церквах – белые платочки на головах у женщин, длинные юбки и никаких украшений. Кстати, большинство виденных ею людей составляли именно представительницы женского пола. Лиля была так занята разглядыванием интерьеров и людей, что не заметила, как оказалась в широкой, просторной комнате с большими окнами. Несмотря на то что дело близилось к семи часам, они впускали еще достаточно света. Первым, что бросалось в глаза, были многочисленные иконы, расставленные вдоль всех стен. Перед ними горели лампадки и свечи – не тоненькие, что обычно горят в божьих храмах, а толстые, похожие на пресытившихся котов, оплывших от жира. Они медленно плавились, и воск тонкими ленивыми струйками стекал по их внушительным толстым бокам. В воздухе стояло тяжелое облако дыма, которому, так как окна были наглухо закрыты, некуда было деваться. По обе стороны зала висели два плазменных экрана. Людмила указала Лиле на один из многих стульев, рядами расположенных вдоль зала и прижала палец к губам. Только сейчас Лиля поняла, почему: оказывается, кто-то стоял в центре полукруга, образованного стульями, и что-то говорил.
– Слушайте! – едва ли не с благоговением прошептала ее провожатая.
– Но как же... – начала было Лиля, но Людмила, слегка нахмурившись, снова шепнула:
– Слушайте!
Невысокая полноватая женщина, в белоснежном сарафане, надетом поверх тонкой белой блузки, и белом же платке, повязанном вокруг головы, говорила глубоким, низким голосом, и Лиля невольно начала прислушиваться.
– Это – Надежда Услада, – проговорила Людмила, почти прижавшись губами к уху девушки. Голос Надежды, казалось, проникал в самые потаенные уголки сознания, и в голове у Лили мелькнула мысль: они, что, все здесь проходят школу постановки голоса, как оперные певцы? Раньше она считала, что голос Людмилы на удивление приятен и благозвучен, однако разница между ней и Усладой была настолько же очевидна, насколько творения великих художников отличаются от мазни неумелых копиистов. Богатые модуляции, способность к повышению и внезапному понижению интонаций почти до шепота заставляли слушателей подаваться вперед и почти переставать дышать. Плавные движения холеных рук словно бы гипнотизировали зал, который колыхался в такт словам и жестам говорившей, как живое море.