Миссис Норидж нахмурилась. Если все перечисленное объединить в одну картину, то становится очевидно одно: вскоре дом Эштонов ждут новые неприятные события.
Но она вновь ошиблась.
На следующее утро, стоило гувернантке войти в столовую, она увидела бегущую ей навстречу Лилиан. Волосы девочки растрепались, лицо пылало в радостном предвкушении.
– Миссис Норидж! Миссис Норидж! К нам едет папин друг!
Вслед за дочерью подошел мистер Эштон, сжимая в руке письмо.
– Роджер Хинкли, мой старый товарищ по детским играм собирается приехать! – Сэр Генри не мог скрыть волнения. – Бог знает сколько лет мы с ним не виделись! Ох, что-то будет!
Приезд мистера Хинкли взбудоражил всех обитателей. «Ох, что-то будет!» – словно повторяли про себя все. Но каждый вкладывал в эти слова свой смысл.
Кельвин Кози, казалось, потирал руки в ожидании чего-то плохого, и его длинный нос морщился сильнее обычного. Лилиан бесхитростно радовалась. Дэйзи на кухне вдохновенно изобретала новые блюда, такие же малосъедобные, как и обычно. Даже Шарлотта Пирс оживилась. На скулах ее появился румянец, когда она сказала, что помнит Роджера – он был очаровательным увальнем.
Лишь один человек не разделял всеобщего возбуждения. Агнесса Эштон поджимала тонкие губы и хмурилась, слыша о скором приезде Хинкли. Миссис Норидж ловила предостерегающие взгляды, которые Агнесса бросала на мужа. Но сэр Генри был так увлечен воспоминаниями о детских проказах, что ничего не замечал.
В один из вечеров миссис Норидж стала невольной свидетельницей горячего спора между супругами. Гувернантка проходила мимо библиотеки и заметила, что дверь приоткрыта. Когда она подошла, до нее донесся обрывок разговора.
– Не разрешай ему приезжать, Генри! – просила миссис Эштон.
– Но мы должны, дорогая!
– Нет, прошу тебя! Ты навлечешь несчастье на всех нас!
– Ну-ну… Не говори глупостей.
– Это вовсе не глупости! – воскликнула Агнесса с отчаянием в голосе. – Призрак существует, мы оба знаем это!
Мистер Эштон ничего не ответил.
Роджер Хинкли приехал раньше ожидаемого. Все вокруг было еще затянуто густой пеленой тумана. Не успел стихнуть топот лошадиных копыт, увозивших кэб, как тишину сонного сада нарушили четкие бодрые шаги.
Дом насторожился. Он приоткрыл ставни, недоверчиво прислушиваясь. Он обратил все свои помутневшие окна на гостя. А тот, ни о чем не подозревая, приближался к дверям.
Пока чета Эштонов встречала его, миссис Норидж наблюдала в стороне. Она опасалась, что с приездом Роджера Хинкли разыграется последний акт этой пьесы. Необходимо было понять, что за актер вступил на сцену.
Роджер оказался вовсе не милым увальнем. Это был седой, крепкий, коротко стриженный джентльмен с гладко выбритым лицом и умными карими глазами. Он обнял сэра Генри и тепло поздоровался с Лилиан и Агнессой.
Девочке мистер Хинкли тут же вручил подарок. Когда Лилиан развернула пакет, в нем обнаружилась прекрасно изданная книга с иллюстрациями лучших пейзажистов Англии. Не было вернее способа завоевать ее сердце.
– Миссис Норидж! Смотрите, какое чудо!
А Генри уже вел старого друга осматривать поместье.
Мрачные окрестности не произвели на Роджера никакого впечатления – вернувшись, он выглядел по-прежнему совершенно спокойным. Это спокойствие он утратил лишь раз: когда увидел спускавшуюся с лестницы Шарлотту Пирс.
Смущение Роджера Хинкли было вполне понятно. Шарлотта сменила черное платье на жемчужно-серое, и, несмотря на его скромный покрой, казалась прекрасной как никогда. Глаза сияли, кожа порозовела – не то сказочная принцесса, очнувшаяся от столетнего сна, не то сирена, заманивающая путника в свои сети.
– Как будто и не было всех этих лет, милый Роджер, – сказала она, подставляя щеку для поцелуя.
– Для вас, но не для меня, – неловко возразил он. – Шарлотта, вы не изменились.
– А вы стали льстецом. Когда мы виделись в последний раз, мне было всего шестнадцать.
Роджер Хинкли пробормотал что-то невнятное и замолчал.
За ужином он взглядывал на Шарлотту лишь изредка и сразу отводил глаза. А вот миссис Пирс, не скрываясь, рассматривала его. Она казалась удивленной и одновременно обрадованной, словно человек, вернувшийся в места своего детства и обнаруживший, что там все осталось неизменным.
Мистер Хинкли начал пересказывать эпизод из своей военной службы и запнулся, увидев, как пристально она смотрит на него.
– Шарлотта, ты смущаешь Роджера, – заметил Генри Эштон.
– Мне всего лишь нравится слушать его рассказ, – тихо возразила она. – Роджер, вы не возражаете?
– Как я могу быть против?
Он открыто улыбнулся ей.
Супруги Эштон обменялись быстрыми тревожными взглядами.
После ужина Шарлотта без всяких церемоний взяла гостя под локоть и увела на прогулку. Миссис Норидж показалось, что Роджер Хинкли совсем не протестовал. Но Агнесса Эштон осуждающе бросила им вслед:
– Подумать только! Какой напор!
– Шарлотта всего лишь излишне прямолинейна, – попытался оправдать кузину сэр Генри. – Посмотри, она будто ребенок с новой игрушкой.
Миссис Эштон повернулась и проговорила с тихой угрозой:
– Будем надеяться, эту игрушку она не сломает.
И еще один обитатель Эштонвилла не радовался происходящему. Кельвин Кози с появлением мистера Хинкли превратился в тень, шныряющую по углам. Он следил за Роджером и Шарлоттой, и его маленькие крысиные глазки злобно сверкали из темноты.
Миссис Пирс ничего не замечала.
Зато миссис Норидж замечала многое.
И чем больше она видела, тем острее ощущала, как нарастает вокруг напряженность. Сторонний наблюдатель удивился бы, услышав это. Так путник глядит на проплывающий мимо корабль, с которого доносятся веселые голоса, и думает о том, как устойчиво и крепко это судно. А те, кто на корабле, криками и смехом заглушают рокот гигантского водопада, к которому неумолимо несет их течение.
Корзина с яблоками в комнате Эммы почти опустела, а гувернантка до сих пор была далека от разгадки.
Очищая последнее яблоко, миссис Норидж обдумывала, что ей известно.
Итак, бедная сирота Шарлотта вышла замуж в таком возрасте, в котором к женщине уже прочно приклеен ярлык старой девы. Однако муж ее вскоре скончался, и овдовевшая миссис Пирс вернулась обратно в родовое гнездо. Генри Эштон принял ее с теплотой, невзирая на некоторые странности кузины.
Что случилось вскоре после этого? Три человека сошли с ума. Одного из них миссис Норидж видела собственными глазами.
Легенда гласит, что в поместье вот уже сотню лет обитает призрак, просыпающийся лишь тогда, когда под крышей Эштонвилла оказывается убийца. Мистер Эштон не верит в эту историю, зато верит его жена. «Ты навлечешь несчастье на всех нас!» – крикнула она мужу, и голос ее был полон неподдельного страха. Возможно, она знала о Роджере Хинкли то, чего не знали другие.
Однако Генри Эштон не послушался.
Чего же он не должен был делать? Приглашать Роджера Хинкли? Позволять своей кузине очаровывать его?
И что стоит за выходкой Кельвина Кози?
«Я по-прежнему убеждена, что нечто ужасное поселилось в Эштонвилле, и всем, кто там живет, угрожает опасность», – написала взволнованная Кэтрин. Еще три недели назад Эмма Норидж была уверена, что все дело в излишней впечатлительности ее подруги. Но теперь она хорошо понимала ее чувства.
Какое-то звено из цепи событий ускользало от нее. Картина происходящего не складывалась, разбиваясь на отдельные кусочки.
Мать мистера Эштона не разговаривала с племянницей до самой смерти. Шарлотта Пирс зачем-то забиралась на чердак, а еще она оставила красную розу в вентиляционной трубе. Роза для Кельвина Кози… Возможно ли, чтобы красавицу Шарлотту и секретаря что-то связывало?
Миссис Норидж попыталась вспомнить, видела ли она, чтобы эти двое разговаривали друг с другом? Кажется, они обменивались лишь скупыми приветствиями. Секретарь неприятен и склизок, как капустная улитка. Прежде Эмма думала, что он вызывает у Шарлотты лишь антипатию.
Выходит, она ошибалась.
«Я только и делаю, что ошибаюсь», – рассерженно подумала миссис Норидж. Одни лишь вопросы, вопросы без ответов!
И самый главный, не дающий ей покоя: отчего потеряли рассудок прежняя гувернантка, кухарка и дворецкий?
Со дня приезда Роджера прошло уже две недели, а призрак Тимоти Эштона не давал о себе знать. Завывания в галерее прекратились, и Лилиан снова стала крепко спать по ночам. Шарлотта выглядела помолодевшей на десять лет, Роджер Хинкли – влюбленным.
Если и был человек, начавший сходить с ума, то это миссис Эштон.
Что-то странное происходило с женой сэра Генри. Агнесса похудела, в ее глазах поселился страх. Миссис Норидж заметила, что она старается не оставлять мужа одного. Боялась ли миссис Эштон, что месть призрака обрушится на него? Или ей было страшно за себя?
Генри, казалось, не замечал грызущей ее тревоги. Он по-прежнему много работал, закрывшись в кабинете со своим секретарем, а Агнесса часами бродила вокруг.
Ее болезненное возбуждение заметила даже кухарка.
– Миссис Норидж, с нашей леди творится неладное. Вчера пришла сюда и давай меня выспрашивать, не храню ли я у себя каких лекарств.
– А вы храните, Дэйзи?
– Да господь с вами! У меня одно лекарство от всех болезней. – Кухарка подмигнула. – Да только хозяйке-то я это, понятное дело, не сказала. Ничего, говорю, у нас такого не водится.
– Она сказала, какие лекарства ей нужны? – спросила Эмма, нахмурившись.
– Вроде как от бессонницы ей нужны были капли. Хочу, говорит, так спать, чтобы от самого сильного шума не просыпаться. И смотрит на меня. А глаза у нее при этом дикие и будто бы неподвижные. Вот такие!
Дэйзи вытаращила глаза и застыла, плотно сжав губы.
– Я ей говорю, что, мол, к доктору надо за такими каплями. А она смотрит и молчит. Как будто и не слышала. Я, значит, повторяю, а она возьми да крикни: «При чем здесь доктор?!» Схватилась за виски, будто у нее голова разламывается пополам, и ушла. Не нравится мне все это, миссис Норидж, ой как не нравится…
– Не говорите об этом никому, Дэйзи, – предупредила миссис Норидж. Уже выходя, обернулась и добавила: – И запирайте дверь на ночь.
С этого дня гувернантка взяла за правило обходить дом в полночь. Она передвигалась очень осторожно, опасаясь наткнуться на Кельвина Кози или Шарлотту. Но они больше не приходили в галерею. Вентиляционная труба оставалась пустой.
Две ночи прошли спокойно. А на третью случилось неожиданное.
Едва миссис Норидж вышла за порог комнаты, у нее возникло странное чувство. Она прислушалась и поняла: к привычным запахам добавился новый. Вокруг пахло старым деревом, отсыревшими стенами, пыльными шторами, коврами, которые давно не выбивали… Но это все было ей знакомо.
Слабый запах дыма – вот что было новым. Где-то горела свеча.
Ночь выдалась безлунная. Тот, кто шел по дому, ничего не мог разглядеть, и потому зажег свечу.
Миссис Норидж могла бы проделать знакомый путь с закрытыми глазами. Ведя рукой по стене, она неслышно двинулась к лестнице.
Слабый отблеск был виден издалека. Кто-то стоял на втором этаже, прикрывая лепесток пламени рукой, чтобы не погас от сквозняка. Миссис Норидж показалось, что это мужчина. Но не успела она присмотреться, как свет проплыл вперед – и исчез.
Тот, кто шел со свечой, свернул в коридор.
Эмма торопливо двинулась за ним. Она почти бегом поднялась по лестнице и устремилась в левое крыло.
Тусклый свет замаячил впереди. Определенно, человек шел к комнате Шарлотты Пирс.
На миг у миссис Норидж зародилось подозрение, что это Роджер Хинкли. Но она почти сразу вспомнила, что для Хинкли отвели комнату неподалеку. Ему не было необходимости идти к лестнице, чтобы попасть к Шарлотте.
Нет, это не Хинкли. Оставались Кельвин Кози и сам мистер Эштон. Вспомнив розу, миссис Норидж поморщилась. Выходит, это все-таки знак влюбленных?
И вдруг свеча погасла и раздался негромкий удивленный возглас.
– Ты?! Что ты здесь делаешь?
Эмма с неожиданным проворством отпрыгнула за выступ стены. Генри Эштон!
Ему что-то неразборчиво ответил тихий женский голос. Когда миссис Норидж узнала его, на лице ее отразилось изумление.
Это была вовсе не Шарлотта. Это была Агнесса Эштон!
Выходит, сэр Генри встретил собственную жену.
– Агнес, это немыслимо, – шепотом воскликнул Генри. – Ты с ума сошла!
– Это ты сумасшедший! Зачем ты пришел сюда, признайся!
– Я пришел за тобой. Обыскал весь дом, прежде чем догадался, где тебя можно найти.
– Ты лжешь!
– Я говорю тебе чистую правду.
Пауза – и вдруг короткий изумленный вскрик сэра Генри:
– О господи! Что это у тебя?!
Миссис Норидж вздрогнула. Что его так испугало?
– Нож? – с недоверчивым ужасом проговорил мистер Эштон. – У тебя нож?! Агнесса!
В этот миг гувернантка с трудом удержалась, чтобы не выйти из укрытия.
– Я… Я бы ничего не сделала, – запинаясь, пробормотала его жена.
– Как ты могла?!
– Клянусь, Генри!
– Ты понимаешь, что это было бы убийство?
Миссис Эштон заплакала.
– Чш-ш-ш! Ты разбудишь Шарлотту.
– Я бы не стала… – сквозь слезы проговорила она. – Нет, только не убийство!
– Отдай. Отдай мне его. Ты порежешься.
Теперь Генри разговаривал с женой как с ребенком. Послышалось звяканье: Агнесса выпустила оружие из рук.
– Хорошо. Я подниму его, и мы уйдем отсюда.
Горестные всхлипы были ему ответом.
– Прости меня, Генри!
– Ну что ты, дорогая!
– Ох, Генри, я так боюсь…
– Все будет хорошо. Поверь мне, все будет хорошо. Пойдем. Подожди, свеча!
– Где она?
– Сейчас найду. – Недолгое шуршание. – Агнесса, послушай…
– Да?
– Запомни: Шарлотта не должна ничего узнать.
Послышались шаги. Миссис Норидж вжалась в стену. Агнесса и Генри Эштон медленно прошли мимо нее. Генри поддерживал жену под локоть. Агнесса с растрепанными волосами выглядела постаревшей и очень несчастной.
Эмма проводила их взглядом. Но он был прикован не к двум силуэтам, сливавшимся в один, а к ножу в руке сэра Генри. Это был не просто столовый нож, а длинный острый тесак для разделки мяса.
«Завтра Дэйзи обнаружит пропажу», – подумала миссис Норидж.
Не заметив ее, супруги свернули к лестнице, и вскоре огонек свечи растворился в недрах дома.
Только тогда Эмма вышла из тени. Она подкралась к комнате Шарлотты и прижалась ухом к двери.
Тихо. Ни звука.
Первым делом миссис Норидж спустилась на кухню, чтобы проверить свою догадку. Так и есть: одного ножа не хватает. Унесла ли Агнесса его незаметно во время разговора с Дэйзи, или же специально сходила за ним ночью в кухню? Как бы там ни было, нож она взяла и собиралась им воспользоваться.
Но отчего сэр Генри решил скрыть это от Шарлотты? Если Агнесса опасна, не преступно ли оставлять ее потенциальную жертву в неведении?
Миссис Норидж зажгла лампу и наклонилась над ящиком, где кухарка держала яблоки. Ящик оказался пуст. Эмма выпрямилась с коротким возмущенным возгласом.
Что же делать? Сейчас ей как никогда требовалось занять руки, чтобы освободить голову.
Пошарив по корзинам и ящикам, гувернантка отыскала грушу. Выбора не оставалось: она уселась с грушей за стол и сняла с плода первый мягкий слой.
Что случилось этой ночью? Агнесса Эштон пришла к комнате Шарлотты посреди ночи и поджидала под ее дверью с ножом. Генри отыскал жену, отобрал у нее оружие и увел.
«Я бы ничего не сделала», – сказала Агнесса Эштон.
Неужели хозяин поместья все это время скрывал болезнь жены?
Миссис Норидж вспомнила свое первое впечатление от хозяйки Эштонвилла. Нет, тогда она вовсе не выглядела сумасшедшей. Высокомерной и не слишком умной – пожалуй. Но не более помешанной, чем ее муж.
Быть может, Агнесса влюбилась в Роджера Хинкли и приревновала?
Или возненавидела Шарлотту за то, что Лилиан привязана к ней сильнее, чем к матери?
Миссис Норидж раздраженно отбросила ножик. Не то, все не то! Каждое из этих предположений – полная ерунда. А главное, ни одно из них не объясняет, отчего помешались те трое! Даже если Агнесса Эштон безумна, как шляпник, ей не под силу свести их с ума.
И Кельвин Кози с его коробкой не выходит у нее из головы. Будь на его месте другой человек, Эмма заподозрила бы недобрую шутку. Но секретарь ничего не делает без собственной выгоды. Чего же он добивался, пугая обитателей дома?
Миссис Норидж вдруг подумала, что за выходкой Кельвина вполне может стоять мистер Эштон. Странно, что эта мысль не приходила к ней раньше. Генри Эштон – единственный человек, к которому Кози относится с почтением. Он мог исполнять его просьбу…
Но зачем это нужно сэру Генри?
Каждое предположение громоздит над собой лишь новую гору вопросов.
И самый главный по-прежнему остается неразрешенным. Три человека… Три человека!
Как они сошли с ума?
Эмма даже зажмурилась от напряжения. А потом усмехнулась. Пожалуй, подумала она, ей известно, как это случилось. Первым помешался дворецкий, боявшийся призраков с гильотиной. А кухарка и гувернантка обезумели в бесплодных попытках понять, отчего он свихнулся.
Мрачноватый юмор этой версии пришелся по душе миссис Норидж. Гувернантка иногда шутила – когда была уверена, что никто ее не видит. Она признавала лишь один вид смеха – смех наедине с собой.
А главное, эта гипотеза не оставляла сомнений в том, кто станет четвертым помешавшимся. Им будет она сама. Ее бедные мозги вот-вот скрипнут, щелкнут и придут в полную негодность. Тогда-то и разразится Эмма Норидж демоническим смехом, представляя появление следующего несчастного, который попытается разобраться в этой загадке.
– Гм-гм, – вслух сказала миссис Норидж, пристукнув кулаком по столу. – Вернемся к нашему делу.