Кошка Марфа наконец вырвалась из Алкиных рук и принялась с негодованием умываться.
– Дальше читаем: «я встретил другую женщину», ну, допустим, встретил, так что, сразу уходить?
– Не цепляйся к словам, – разозлилась Алка, – она его понимает лучше, чем я, а что, если действительно так?
– А что его понимать-то? Какие такие у него проблемы? Сексуальные?
– Да брось ты! – Алка махнула рукой. – Какой там секс? Мы же уже старые!
– Ты что? Твоему Петюнчику еще пятидесяти нет, а у мужиков в это время как раз вторая молодость.
– Да? А я и не знала. Все как-то некогда посидеть, подумать, годы бегут, бегут…
– Ну, ладно, дальше в записке: «Поэтому я ухожу к ней навсегда». Уходит навсегда, а вещи не взял, документы оставил, да мужика без военного билета никуда не пропишут! С детьми не попрощался, одежды даже не взял смены белья, это как объяснить? И потом: «собаку забираю с собой», почему после подписи такая приписка? И почему только собаку? Не кошку и не попугая? Поделили животных, да? Одна собака равняется одна кошка плюс один попугай? Неравноценно.
– Это как сказать, попугай очень дорогой.
– Все подорож-жало! – немедленно отозвался попугай.
– Ну так вот, все в записке вранье: и собаку он не забрал, и уходить никуда не собирался, раз вещи не взял.
Надежда еще раз внимательно рассмотрела записку.
– Постой-постой! Вот смотри, записка написана шариковой ручкой, так? А вот тут в слове «поэтому» ручка вдруг перестала писать.
– Ну, паста кончилась.
– Нет, если бы паста кончилась, дальше бы он другой ручкой писал, а тут дальше та же паста, синяя. Есть у тебя шариковая ручка самая простая, лучше синяя для чистоты эксперимента?
– Конечно, есть.
У Алки в сумке всегда был запас простых шариковых ручек для нерадивых и забывчивых учеников. Надежда вырвала из тетради листок в клеточку. Поискала толстый блокнот или книжку, подложила под листок и дала Алке, держа его полувертикально.
– На, пиши записку.
– Какую записку?
– Пиши: дорогая Алла, и так далее, быстрее только.
Алка послушно стала писать записку самой себе, ручка перестала писать на слове «ухожу».
– Вот видишь, это всем известно, что, если шариковую ручку использовать на негоризонтальной поверхности, через некоторое время она перестанет писать. Дай-ка я попробую.
Надежда стала писать ту же записку, и через некоторое время ручка забарахлила на слове «навсегда».
– Все ясно, он писал эту записку в походных условиях, стола под рукой не было. И где же, интересно знать? В этой квартире столов навалом: ваш общий письменный в спальне, Пашкин у него в комнате, здесь в гостиной, стол есть, на кухне, в конце концов. Ну что ты, Алка, молчишь, объясни мне, где он эту записку писал? На улице? Вот прошла мимо другая женщина, когда он с собакой гулял, он в нее влюбился с первого взгляда, мигом написал тебе записку, забежал домой, паспорт прихватил и костюм выходной, чтобы в загс идти и – ходу за ней?
– А собака как же?
– А собаку так за собой и таскал, некогда было отцепить. Тебе самой-то не смешно?
– Не до смеха мне!
– Да пойми ты, Алка, не такой твой муж человек, чтобы вот так уходить! Не в его это характере. Таким образом мальчишка семи лет может из дому сбежать, чтобы в Африку поехать на львов охотиться или в космонавты, а не солидный мужчина, доктор наук.
– И как же бедный Гаврик оказался там на шоссе?
– Вот, – Надежда стала серьезной, – я тебя к мысли подвожу, что мужа твоего, Тимофеева Петра Николаевича, похитили.
– Что-что? Ты, Надежда, совсем сбрендила, везде тебе преступления мерещатся. Да кому он нужен-то, зачем его похищать? Выкуп за него будут требовать, что ли? Так у меня только триста долларов, больше ни копейки в доме нет. Правда, я за него больше бы и не дала, но и этих жалко.
– А ты подумай как следует. Вот пошел он вечером в пятницу гулять с собакой, оделся попроще, как всегда. Гуляет это он на пустыре, вдруг подъезжает машина сзади, народу там немного, люди могли ничего не заметить, хватают твоего Петюнчика, Гаврюше вкалывают лекарство и заставляют Петюнчика писать тебе записку, чтобы ты его не искала. Запугали человека, он и написал. А они у него отобрали ключи, пошли к вам домой, сделали разгром, костюм выходной забрали, потому что это точно его вещь, по размеру видно – сыновья-то в тебя удались, вон какие высоченные вымахали. Прихватили они еще паспорт и деньги, а колечко и сережки какая-то сволочь просто украла. А про доллары они не знали, муж твой им, естественно, не сказал ничего. И про остальные документы не доперли.
– А рукописи зачем взяли, весь ящик выгребли?
– Вот, может, его из-за этого и похитили, возможно, у него в бумагах что-нибудь было. Ведь не зря он письмо спрятал про эту Анну Руммо.
– Не про нее, а про ее дом, самой Анны-то уже и на свете нет давно. Спасибо тебе, конечно, Надя, за то, что ты за моего Тимофеева так беспокоишься, а только все это ерунда, другая баба у него есть, это точно.
– Да с чего ты взяла?
– Так дня четыре тому назад звонит мне на работу какая-то женщина и говорит, что, мол, ах, простите, мне так неудобно, но не могу молчать, у мужа вашего, говорит, на работе любовница есть молодая, и весь отдел знает, всем неудобно, а они даже не скрываются. Я, конечно, сначала растерялась, а потом и спрашиваю, кто, мол, это со мной говорит, представьтесь, пожалуйста. Она говорит, пожалуйста, Белова Лидия Васильевна, старший научный сотрудник, мужа вашего давно знаю и очень за него переживаю, а мы, говорит, с ним уже лет пятнадцать вместе работаем.
– Вот это да, что же ты мне раньше не сказала, я тут сижу как дура предположения строю. Ладно, пойдем все-таки поедим.
На столе в кухне сидела Марфа и спокойно вылизывала из салата сметану. Алка подкралась и больно шлепнула кошку полотенцем. Марфа улепетнула на балкон. Попугай бурно радовался в клетке.
Они поели и даже выпили по рюмочке сухого вина, которое Алка нашла в холодильнике – помянули бедного Гаврика. Алка опять всплакнула, но уже просто, без надрыва. После обеда Надежда снова стала Алку воспитывать:
– Послушай, у меня в голове не укладывается, как же ты после разговора с той теткой, узнав такое про собственного мужа, и виду не подала.
– Да я хотела с ним объясниться, да ждала, пока Пашка уедет, а потом выпускной, а после я дома не ночевала, думала, как раз на этих выходных поговорим, а приезжаю в субботу утром – его нет, остальное ты все знаешь.
Надежда представила, как ей звонит на работу какая-то посторонняя женщина и говорит, что у ее мужа, Саши, молодая любовница на работе. Какая была бы у Надежды первая мысль? Не может быть! А потом бы сразу к нему, поскандалить, все выяснить и наплевать на всякую психологию.
– Алка, ты потому так спокойно ждала несколько дней, что не поверила, да?
– Да, тогда не поверила, а теперь верю. И потом я мимоходом успела его спросить, работает ли у них Белова Лидия Васильевна? А он замялся так и говорит, что работает, а мне зачем? Ну, я сразу разговор на другое перевела.
– Все-таки странно это. Никогда я за твоим мужем никаких вывертов не замечала, всегда был спокойный, разумный человек.
– Сама же говорила, что к пятидесяти у них вторая молодость наступает, а если по-простому, то бес в ребро.
– Ну ладно, ты мне все же скажи, какие события у вас в семье случились за последние несколько месяцев.
– Ну что, – Алка начала добросовестно вспоминать, – Сашка уехал в Штаты, только это еще раньше было, прошлой осенью, кошку кастрировали, Пашка руку сломал, она уже зажила, компьютер новый купили, унитаз раскололся, всех соседей залили, пришлось не только новый унитаз покупать, но и соседке еще за ремонт тыщу баксов отвалить.
– Ужас, какие деньги! Слушай, это все интересно, но немножко не то. А вот с мужем твоим что-нибудь из этих событий связано?
– Ну, я не знаю. Вот разве когда Марфе после операции было плохо, думали, так и не отойдет от наркоза, я уже отступилась, так Тимофеев ночь не спал, растирал ее, кофе поил, можно сказать, он ей жизнь спас.
– Благородный поступок, ну да я в его благородстве никогда и не сомневалась. А еще что-нибудь было?
– Ой, слушай, что я все про унитазы, свекровь ведь умерла полгода назад в январе! Я просто забыла, думала, что это раньше случилось. Да я ведь тебе про свекровь говорила?
– Да, теперь припоминаю.
Алкина свекровь была по-своему замечательной женщиной. Вырастив единственного сына одна, так как муж ее разбился на мотоцикле, когда Петюнчику было семь лет, она выучила его, дала образование, помогла защитить кандидатскую диссертацию и сдала в тридцатилетнем возрасте Алке с рук на руки. По внешности и по характеру она была полной противоположностью своей будущей невестке, поэтому приняла мудрое решение не жить с ней вместе ни дня. Она дала в приданое Петюнчику их двухкомнатную квартиру, а сама, не тратя времени даром, вышла замуж за своего старого поклонника, который к тому времени тоже овдовел. Общение с невесткой она свела до минимума, то есть навещала семью сына только по праздникам да в каникулы водила внуков по музеям. Таким образом, у Алки со свекровью сохранялись идеальные отношения до самого конца жизни этой мудрой и дальновидной женщины.
– Ну и что, когда мать умерла, муж твой сильно переживал?
– Конечно, переживал, да ведь она болела, там давно к этому шло. Послушай, – Алка озабоченно поглядела на Надежду, – может, это смерть матери так на него повлияла, что он… – Алка выразительно махнула рукой налево.
– Здрасте-пожалуйста, мать в январе умерла, а он надумал только сейчас из дому уходить! На дворе-то сегодня что – июнь! Ты лучше скажи, мать оставила ему что-нибудь?
– Да нет, ничего особенного, она ведь еще раньше, когда мы поженились, квартиру нам отдала, а сама к мужу переехала, Илье Семенычу. Там книги кое-какие, фотографии, Илья Семеныч говорил, чтобы мы забрали, да я не очень спешила, потому что, сама видишь – тесно у нас, книги и так некуда ставить.
– Да, ничего подозрительного тут нет.
Внезапно Надежду осенило:
– Послушай, Алка, что мы голову ломаем? Завтра понедельник, позвоним твоему Тимофееву на работу и все выясним.
– Ты что? Стану я еще унижаться, бегать за ним. Не дождется!
– Ну хорошо, я сама позвоню. Если хочешь, я даже разговаривать с ним не буду, просто послушаю его голос, пойму, что он живой и здоровый, и повешу трубку. У тебя хоть телефон его рабочий есть?
– Был где-то в записной книжке.
Алка нашла свою сумку в прихожей и стала в ней рыться. Сумка у нее была большая, учителю без этого нельзя, нужно, чтобы и тетради помещались, и бумаги всякие, и методические материалы. Видя, что Алка долго не возвращается, Надежда крикнула:
– Ну что ты там возишься? Иди сюда вместе с сумкой!
Алка вошла в комнату с озабоченным видом и вывалила содержимое сумки на диван.
– Ежедневник куда-то подевался.
– Какой он из себя-то?
– Большой такой блокнот темно-зеленый, ох, беда будет, если пропадет! У меня там все дела и телефоны записаны, я без него как без рук.
Они перетряхнули все содержимое сумки, блокнота не было.
– Вспомни, когда ты его последний раз видела?
Алка задумалась.
– В пятницу на педсовете точно он был, я туда кое-что записывала, потом больше никуда не заходила, меня Игорь Петрович в машину прямо у школы посадил и на дачу повез. Вспомнила! Я ежедневник у них на даче оставила! Я тогда в субботу рано утром проснулась, все спят, мобильник не нашла, а спать уже расхотелось. Я и села немного поработать, кое-что записать. Там в комнате стола не было, я на подоконнике устроилась, а потом машина пришла, я быстро собралась и забыла про блокнот.
– Кто тебя обратно отвозил, Игорь Петрович?
– Нет, приехал шофер из его фирмы, и машина была другая.
– А накануне он не мог этого шофера прислать?
– Значит, не мог, что ты, Надежда, людей подозреваешь!
– Потому что получается странное совпадение: как только ты единственный раз в жизни дома не ночевала, так сразу твой муж к другой ушел. Специально он ждал такого случая, что ли? А если бы ты всегда домой вовремя приходила, то он так и прожил бы с тобой до конца жизни? Ну ладно, тебе ничего не докажешь, ищи старую записную книжку, муж твой в своем НИИ много лет работает, телефон у него не менялся.
После долгих поисков Алка обнаружила в столе старую записную книжку со всеми телефонами. Решили лечь пораньше, потому что Алке на работу было к десяти, но утром надо было еще звонить Петюнчику на службу. Перед сном кошку Марфу выудили с балкона из цветочного ящика и заперли в Пашкиной комнате, а попугая выпустили полетать. Он полетал немного, потом уселся на включенный телевизор и стал смотреть рекламу стирального порошка и женских прокладок.
Наутро Надежда поднялась пораньше и разбудила Алку. Алка всю жизнь любила поспать, разбудить ее можно было, только если как следует потрясти и сдернуть одеяло. Надежда в детстве занималась этим довольно часто, когда они с Алкой отдыхали летом в пионерлагере. Интересно, кто будил Алку все эти двадцать лет? Разумеется, Петюнчик. Вспомнив, какая это каторжная работа, Надежда почувствовала к нему сострадание.
С завтраком решили не заводиться, выпили наскоро кофейку, и пока Алка приводила себя в порядок, Надежда набрала номер рабочего телефона ее мужа. Она прокашлялась и постаралась вложить в свой голос максимум приветливости.
– Алло! – раздалось в трубке.
– Добрый день, могу я попросить к телефону Петра Николаевича? – пропела Надежда с восходящей интонацией.
– Не можете! – Женщина на том конце говорила мужским басом.
– А почему? – растерялась Надежда.
– Нет его, и не будет! – В трубке раздались гудки.
Алка выглядела удовлетворенной.
– Вот, слышала, он велел нарочно так по телефону отвечать, чтобы я его не разыскивала.
– Глупости, это же учреждение, просто попалась хамская баба, я потом перезвоню и все выясню. Ты собирайся, а то опоздаешь.
Алка накрасилась, причесалась, надела синий костюм в мелкий беленький цветочек, и завуч старших классов Алла Владимировна Тимофеева торжественно отбыла на работу. После ее ухода Надежда немного прибралась в квартире, покормила животных, натянула осточертевшие джинсы и поехала домой, чтобы там переодеться, полить цветы, забрать кое-какие вещи и вернуться обратно к Алке, потому что Алка решила ехать на дачу и выцарапать свой блокнот во что бы то ни стало – без него она как без рук. При вопросе Надежды, почему бы Алке не позвонить Игорю Петровичу и не попросить привезти блокнот, выяснилось, что Алка телефонов Игоря Петровича не знает, ни домашнего, ни служебного, и единственный ориентир – это дача на Выборгском шоссе, которую Алка собиралась искать по памяти. Разумеется, Надежда не могла отпустить эту сумасшедшую одну.
Дома Надежда с грустью посмотрела на обшарпанную прихожую, выбросила засохший клей вместе с тазиком в мусоропровод, вспомнила, что телефон не работает, и опять расстроилась по этому поводу, собрала необходимые вещи, тщательно заперла двери и ушла, по дороге заглянув к соседке Марии Петровне и вкратце обрисовав ей ситуацию.
Алка вернулась раньше нее и уже успела что-то приготовить на обед. Вообще работа повлияла на нее очень благотворно, она вернулась бодрой и энергичной, словом, это была прежняя Алка, которую Надежда помнила с детства. После обеда Надежда опять подошла к телефону, хоть Алка и была против. На звонок ответил интеллигентный мужской голос, но на просьбу позвать к телефону Петра Николаевича голос слегка замялся, а потом ответил, что Тимофеев Петр Николаевич не работает у них с февраля месяца. Надежда растерялась:
– Как это не работает? А где же он работает?
– Этого я вам сказать не могу. Он уволился по собственному желанию.
– А вы не можете мне дать его служебный телефон?
– Он никому не оставил своего служебного телефона, сказал, что там маленькая фирма, в то время они переезжали. Вы позвоните ему домой, если он вам так нужен.
– Спасибо, – грустно ответила Надежа, – там никто не отвечает.
Она вдруг вспомнила одну вещь и почти взмолилась:
– Прошу вас, не вешайте трубку, скажите, у вас работает Белова Лидия Васильевна?
– Раньше работала, но она уже два года на пенсии, только она не Лидия Васильевна, а Любовь Ивановна.
Надежда подумала секунду и попросила домашний телефон правдолюбки и моралистки Лидии Васильевны, то бишь Любови Ивановны Беловой. Бывают же такие люди, сама на пенсии, а до всего ей дело! Вместо того чтобы спокойно сидеть на даче с внуками и растить там зелень и цветочки, эта мымра звонит Алке на работу и портит настроение разговорами про молодую любовницу! Хотя как это она могла узнать про любовницу, если, во-первых, сама давно на пенсии, а во-вторых, Петюнчик-то уже полгода как на другой работе. Тем более интересно с ней побеседовать.
Надежда поблагодарила любезного обладателя приятного голоса и повесила трубку. Алка, которая не удержалась и подслушала весь разговор, смотрела на нее в полном обалдении. Надежда решила ее не щадить, что это такое в самом деле, ничего про собственного мужа не знает.
– Ну что ты мне можешь сказать по этому поводу?
– Ничего, ничего я уже не знаю! – В Алкином голосе прозвучали истерические нотки.
– Да уж, если он полгода скрывал, что на другую работу перешел, то мог и бабу завести у тебя под носом, ты бы все равно ничего не заметила, – безжалостно добавила Надежда, набирая телефон Беловой.
Ответил молодой женский голос и на просьбу позвать к телефону Любовь Ивановну рассмеялся.
– Теперь только в сентябре. Она в деревне в Псковской области на все лето. Как уехала в мае, так теперь до осени.
– А позвонить туда можно?
– Что вы, какое звонить! Там глушь такая, сто километров до поселка, где почта есть.
– Слышала? – спросила Надежда, закончив разговор. – Не она тебе звонила. Она спокойненько живет в деревне и знать не знает, что кто-то ее именем прикрывается.
– Да какая разница? – безучастно ответила Алка.
От ее энергии не осталось и следа.
– Ну ладно, – Надежда уже жалела подругу, – собирались ехать, так давай, а то уже четвертый час, хоть и белые ночи, а все равно не хочется за городом поздно бродить.