И неожиданно обнаружилось, что с каждым новым покойником темп работ, который мы поначалу взяли очень даже бодро, все больше замедляется. За первых два года мы сумели только возвести воздушный купол диаметром в километр и высотой в пятьдесят метров, да установки микроклимата собрать и отладить так, чтобы даже в самые лютые морозы под куполом поддерживалась комнатная температура.
Зато насчет посылок в контейнерах Прораб не соврал. Каждую ночь в окрестностях стройплощадки падал со звездного неба контейнер, похожий на миниатюрную ракетку, и в нем содержались брикеты пищевых концентратов, медикаменты, белье, бытовые принадлежности. Причем в расчете на количество наличных голов.
Здоровенный негр по кличке Бегемот однажды решил проэкспериментировать и всю очередную смену просачковал, посиживая в сторонке на пустых ящиках. Прораб посматривал на него искоса, но с воспитательными беседами не приставал. А на следующий день в контейнере обнаружилось на одну порцию концентрата меньше, чем следовало.
Бегемот попытался решить проблему с помощью мускулов и отобрал брикет у тщедушного парня по имени Нэгл, приговоренного к «вышке» за неоднократные изнасилования старушек. В этой, казалось бы, тупиковой ситуации Прораб поступил очень просто. Когда Бегемот наотрез отказался вернуть Нэглу концентрат, наш «строительный пахан», как мы его звали, повернулся и пошел в ракету, предварительно объявив во всеуслышание, что сегодня никакой работы не будет.
Не будет – так не будет, пожали плечами мы. Подумаешь, напугал ежа голой задницей!.. Мы разбрелись кто куда и весь день балдели кто как мог.
Однако на следующий день мы остались без еды уже в полном составе, потому что контейнера вообще не получили!
Большинство из нас сделали правильный вывод из преподнесенного нам урока. В тот же день Бегемот, под угрозой быть изгнанным без комбеза в безвоздушное пространство за пределы купола, дал честное пионерское, что никогда больше не будет обижать товарищей по работе. Ни больших, ни маленьких. Он даже прощения попросил. Трижды. Сначала – у Нэгла, потом – у Прораба, а в заключение – у всей бригады. Представляете, до чего нас Прораб и Марс довели? Серийный убийца, который прославился на весь мир тем, что вырывал у своих жертв (иногда еще живых) печень и пожирал ее, который на суде только усмехался, слушая, как прокурор перечисляет его подвиги, просит прощения у таких же, как он, отщепенцев за то, что сожрал не свою пайку!..
Зато отныне Прораб беспрепятственно инспектировал в конце каждой рабочей смены наши неумелые, скособоченные сооружения, похожие больше на детские постройки, чем на дело рук взрослых мужиков, вздыхал грустно и горестно качал головой. Потом строил нас, едва державшихся на ногах, в одну шеренгу, и шел вдоль строя, вглядываясь в наши лица.
Мы не протестовали – знали, что от этого зависит количество порций пищевых концентратов, которые нам доставят ночью в очередной мини-ракете.
Еда эта была не деликатесной и росту жировых складок на теле не способствовала. Но, видно, содержались в концентратах какие-то энергетические добавки, потому что, умяв на завтрак свои брикеты, пахали мы почти без перерыва весь день, как роботы, чтобы рухнуть без сил как раз к сигналу окончания работы.
Со временем мы разбили оранжереи и теплицы, где посадили всякую всячину, начиная от пшеницы и картофеля и кончая зеленью. И опять не кто иной, как Прораб сделал вывод, что пора бы нам перестать зависеть от подачек с орбиты. Мол, у них там, в штабе, запасы тоже не вечные, к тому же переход на самообеспечение был предусмотрен проектом.
И опять он оказался прав.
В один прекрасный день – у нас как раз тогда первый урожай поспел – доставка контейнеров прекратилась. И больше уже не возобновилась. Пришлось нам всем в вегетарианцев превращаться. Хорошо еще, что в числе семян была соя – из нее можно было, если постараться, изготовить нечто вроде мяса. Да и число едоков резко уменьшилось: всего сорок человек нас осталось.
К тому времени Прораб как-то незаметно настоящим паханом для нас стал, хотя он не только руководил нами, но и сам пахал, как проклятый – так, что от его былого животика только складки кожи остались. Первое время мы частенько пререкались с ним по любому поводу. А потом поняли: правда почему-то всегда за ним остается. Что в отношении строительных работ, что вообще по жизни…
И если хочешь вернуться на Землю живым и относительно здоровым – надо во всем его слушаться.
Что мы и делали.
О том, что мы когда-то были преступниками, убийцами, что за каждым из нас, как тень, кровавый след по Земле тянется, мы постепенно стали забывать, а если и вспоминали иногда, то как какой-то кошмарный сон. Работа по десять часов в день высасывала из нас все соки, и на всякие глупости сил уже не оставалось. Какие там карты после ужина, какие наркотики, какие драки?!.. Успеть бы помыться кое-как, добрести до постели да забыться тяжелым сном.
И вот пять лет истекли, а конца строительству еще не видно.
Приуныли мы, а Прораб нам говорит: “Ребята, а вы контракты свои внимательно читали?”.
Ну, читали, и что дальше?
А то, говорит он, что в контрактах ваших указано: пять лет. А каких: земных или марсианских – сказано?
А мы и знать не знали, что какая-то разница есть.
Эх вы, говорит Прораб. Небось, в школе по астрономии у вас одни двойки были. Марсианский год-то двум земным равен.
Ну, тут мы вскинулись, забурлили.
Это что же получается – обвели нас вокруг пальца, как лохов? И нам еще, значит, пять лет корячиться?
Выходит, так, подвел черту Прораб. Тем более, что работы еще – непочатый край.
Ну, покуролесили мы еще, поорали, злость свою выплеснули кто как сумеет, да и опять за работу взялись.
Тем более, что работать под куполом стало одно удовольствие, не то что под открытым небом. И морозы уже не страшны, и тяжелый скафандр не надо таскать на себе. Оказалось, что втянулись мы уже в этот нечеловеческий темп, и даже во вкус вошли.
И ведь вот какое дело прояснилось.
Никому из нас на Земле за всю жизнь не пришлось что-то строить. Наоборот, своими поступками мы постоянно что-то разрушали: замки, двери, чужое имущество, семейное благополучие, счастье и жизни других людей… А тут нам впервые довелось создавать. И, в принципе, для тех самых людей, которым мы всю свою жизнь пакостили.
И почему-то это так на нас повлияло, что мы и сами изменились коренным образом. Строя этот поселок, мы одновременно ломали свое никчемное прошлое и закладывали фундамент для чего-то нового. Даже свои клички, от которых несло вонью тюремной параши, мы все больше стали заменять нормальными именами. Человеческими именами, которые обычно даются человеку при рождении.
Получается, что все мы как бы заново родились на Марсе.
Вот только Прораб так и оставался для нас Прорабом.
* * *
Ну, вот и все.
Я оглядел прощальным взглядом скудный интерьер домика. Кровать-лежак, стол, шкафы – здесь все было сделано моими руками.
Да что там говорить! Это был мой дом, и покидать его было все равно что расставаться с родным человеком.
Вторые пять лет, когда коттеджики стали расти под воздушным куполом, как грибы, один за другим, мы всей бригадой перебрались в поселок из старой, проржавевшей ракеты. Так было, во-первых, удобнее – не надо каждый день терять время на перемещения туда-сюда, а во-вторых, приятно. Ведь в душе-то каждому из нас хотелось хоть на время ощутить себя хозяином своего дома. И кстати, мы не поселились все вместе или по несколько человек. Каждый выбрал себе отдельный коттедж. Видимо, проведя на Земле немало времени в камерах-одиночках, мы не только привыкли, но и стали стремиться к одиночеству…
Интересно, а что со всей этой неуклюжей, но сделанной на совесть утварью будут делать новые хозяева? Поймут ли они, каких трудов мне, бывшему киллеру, стоило изготовить ее или нет? Будут ли они пользоваться этими вещами или пустят их на дрова для камина (который я тоже, кстати, сложил своими руками, пользуясь скудными указаниями Прораба)?
Что ж, дело хозяйское. Пусть распоряжаются всем этим как хотят. Меня все равно уже здесь не будет.
Я поднял с пола тяжелую сумку с инструментами и шагнул через порог, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Я шел по улице поселка, ревностно оглядывая коттеджи, которые построили другие. Глаз у меня уже был наметан и теперь я замечал огрехи и недостатки, на которые десять лет назад просто не обратил бы внимания. Вот тут кто-то недокрасил крыльцо, а вон там, в соседнем домике, едва заметно увело в сторону один угол – видимо, при заливке фундамента в свое время не проверили откосом…
Но это все ерунда, главное – что люди, которые вскоре прилетят сюда, смогут жить хотя бы в таком уюте, а не под открытым звездным небом. Главное – что им не придется начинать с нуля, потому что мы сделали самое основное – подготовили для них плацдарм, с которого начнется завоевание и покорение всего Марса.
Так куда же все подевались, черт подери?
Может, уже отмечают окончание работ? Но тогда почему никто меня не позвал? Ну, если так, я им покажу!.. Как любит говаривать Прораб, как дам по шее зонтиком!.. Будут знать, как забывать товарищей!..
Домики стояли более-менее стройными шеренгами, как вольнонаемные на вечерней поверке. Всего в поселке их было четыре ряда – два по одну сторону “центрального проспекта”, два – по другую. В поперечном направлении тянулись аккуратные проулочки: чтобы в будущем, когда на Марсе появятся транспортные средства, к любому дому можно было подъехать на машине.
В одном из переулков я и увидел толпу наших. Все шестнадцать человек были тут.
Гордон Портер, бывший Бегемот. Нэгл Сентебов, бывший Обмылок. Папаша Глаубер, единственный, кто не открыл народу свое настоящее имя. Зафар Хайдакин, которого почему-то раньше звали Черный Хрен, хотя эта кличка больше подошла бы негру Гордону. Крус Эдвабник, когда-то откликавшийся только на прозвище Гоблин. Радомир Панкрухин, бывший Чмут. И другие, каждого из которых я теперь знаю лучше, чем самого себя…
Только от того, что я увидел, у меня похолодело все внутри.
Ребята не пили самодельное вино из ягод, выращенных в оранжереях. Они не горланили песни от восторга и радости. Они вовсе не праздновали завершение работы.
Сомкнувшись тесным кругом, они сосредоточенно пинали ногами что-то темное, свернувшееся клубком на горячем оранжевом песке. Лица их были угрюмыми и озлобленными. Давненько я не видел мужиков такими.
Самое страшное было в том, что они трудились молча, не издавая ни звука. Видно было, что они не остановятся, пока клубок под их ногами не перестанет шевелиться.
Мысли в голове сразу куда-то пропали, и, бросив сумку на землю, я кинулся к месту избиения.
И уже на бегу понял, чтo – а вернее, кого – они пинают.
Это был наш Прораб.
Это он валялся в пыли, скрючившись в три погибели, истекая кровью, которая текла с разбитого лица, и тщетно стараясь уберечь от ударов лысую голову, живот и пах.
– Стойте! Вы что – с ума сошли?! Да перестаньте же, мужики! – крикнул я.
Мужики молча оглянулись на меня, но никто из них не прекратил пинать Прораба.
Мне пришлось растолкать ребят в разные стороны, чтобы они опомнились и прекратили зверствовать.
– Что случилось? – задыхаясь, спросил я. – За что вы его так?..
– Да его убить мало! – вскинулся Зафар, сверкая своими раскосыми глазками. – Ты знаешь, чтo он нам сказал?!..
– Что?
– Что никто за нами не прилетит! – выпалил Нэгл. – И что это заранее было предусмотрено – оставить нас на Марсе навсегда!
Внутри меня что-то оборвалось и рухнуло в бездонную пропасть.
– Как это – оставить? – непонимающе повторил я. – Зачем?
– А за тем, что мы на хрен никому на Земле не нужны! – рявкнул Бегемот. – Ты что, Ударник, не врубаешься? На кой им тратить деньги, чтобы вывозить с Марса ту кучку дерьма, которым они нас до сих пор считают?!..
Это утверждение звучало, как смертный приговор, но в нем был определенный резон.
Мужики вокруг что-то возбужденно тарахтели вразнобой, их словно прорвало, и энергия, не растраченная на удары и пинки, уходила в слова – но я их не слышал.
Словно тяжелая ватная пелена опустилась на меня, отрезав от всего остального мира и оставив наедине с человеком, который одной фразой перечеркнул наши десятилетние мечты и надежды.
– Прораб, – позвал я его, не слыша своего голоса, – а почему ты нам раньше не сказал?..
Он наконец сумел сесть, скривившись от боли. Потом поднял ко мне свое изуродованное ударами лицо. Как ни странно, но в глазах его, опухших до узких щелочек, не было ни вины, ни раскаяния. Впрочем, обиды и злости в этом взгляде тоже не было.
– Я хотел… – он закашлялся и выплюнул на песок кровь и обломки зубов. – Я хотел, чтобы вы выжили, Бар. Вот и все.
Прораб всегда отказывался называть меня по кличке. Как и остальных, но меня – особенно. “У нас, строителей, – ворчал он, – ударником совсем за другое называют. Не дорос ты еще до этого звания, Бар”.
– Выжили? – повторил я. – Но для чего? Чтобы оставаться в этой пустыне до самой смерти?
– Ты ошибаешься, Бар, – качнул лысой головой он. – Теперь это уже не пустыня. Благодаря вам, Марс никогда уже не будет прежней пустыней. Ведь пустыня там, где нет людей. А теперь здесь есть вы, и вы – молодцы. Вы сами создали себе условия для жизни, а этим может похвастаться не каждый из тех, что называют себя людьми.
– Но ведь этого недостаточно, – сказал я. – Чтобы жить, человеку нужны не только воздух, вода, пища и дом. Ему нужно иметь семью, детей, людей вокруг себя…
– Ты забыл самое главное, Бар, – вновь скривился Прораб не то от боли, не то от несогласия со мной. – Чтобы жить, человеку прежде всего нужна цель. И вы можете и должны жить, потому что перед вами стоит очень большая цель. Превратить Марс из мертвой планеты в мир, где смогут жить люди. Конечно, вам одним не справиться до конца с этой задачей, но вы должны попытаться сделать хоть то немногое, на что способны… А люди… – Он вдруг опустил на щелочки глаз набрякшие веки, словно прислушивался к чему-то внутри себя. – Рано или поздно, люди еще придут к вам. Только неизвестно, будет ли вам от этого лучше…
Внутри меня постепенно поднималось темной волной отчаяние. То, что говорил Прораб, было красиво, но легче от этого мне не становилось.
– Ты с самого начала знал, что мы обречены остаться здесь навсегда?
– Знал.
– Значит, ты врал нам целых десять лет, – сказал я.
– Да, – согласился Прораб. – Тут я перед вами виноват, ребята.
– А твои глаза-телеобъективы? А контейнеры, которые нам спускали с орбиты? Про них ты тоже соврал, да?
– Конечно, – усмехнулся он. Вернее, попытался усмехнуться превращенными в лепешку губами. – Шрам на лысине – это у меня с молодости отметина. Кирпич из кладки вывалился, а я без каски был… Никто за нами не следил – ни с орбиты, ни с Земли. Потому что мы с самого начала были отрезанным ломтем. Басню про глаза и летающий штаб я еще на Земле заготовил. Попросил руководство проекта, чтобы весь запас пищи спрятали в ракете в потайном отсеке и чтобы установили там катапульту. Закладка пайков в контейнер выполнялась автоматами, мне достаточно было ввести количество порций на дистанционном пульте управления и нажать кнопку пуска…
– Зачем? – спросил я. И тут же увидел ответ на свой вопрос. – Чтобы взять власть в свои руки? Чтобы мы слушались и повиновались тебе, да? Ты хотел сделать из нас своих рабов, не так ли?
Прораб опустил глаза, а когда поднял их вновь, взгляд его стал стеклянным от выступивших слез.
– Эх ты, – с укоризной сказал он. – Я-то думал, ты все поймешь… А ты… – Он всхлипнул и отвернулся.
Да нет, тут он ошибался. Наоборот, теперь я все понял.
С внезапной четкостью я разглядел каждую деталь, каждый винтик той мышеловки, в которую нас заманили десять лет назад.
Да, человечеству требовался Марс. Но не как новое место жительства, а как сырьевой придаток, где можно было бы добывать всякие полезные ископаемые. Как гигантская свалка, куда можно было бы эвакуировать с Земли радиоактивные отходы. Как полигон для испытания новых видов оружия массового уничтожения. Да мало ли для чего еще в том же духе?..
Однако, чтобы реализовать эти планы, нужна была хотя бы минимальная база – фундамент, на языке строителей. Кто-то должен был жить и работать здесь – и на роль переселенцев выбрали тех, от кого человечество давным-давно избавилось бы, если бы не всеобщее вето на смертную казнь. Тех, кого обычно не считают за людей. Опасных преступников, отребье, всякую шваль… Не удивительно, что какая-то сообразительная сволочь смекнула: такой вариант освоения Красной планеты – самый дешевый, а значит и целесообразный.
Нас использовали так же, как во время второй мировой войны использовали штрафников – говорят, были такие подразделения, целиком составленные из бывших заключенных. Человечеству был нужен плацдарм на Марсе – и наш штрафной батальон бросили закрепиться на пятачке диаметром в километр и удержать его до подхода основных сил. Мы не знали, не должны были знать, что никакие основные силы к нам не подойдут. Что потом, когда мы все погибнем, нас заменят другими осужденными на жизнь за решеткой. Недостатка в кандидатах не будет, если вселить в обреченных и изуверившихся надежду на избавление от пожизненных мук.
И даже если когда-нибудь не найдется больше идиотов, готовых добровольно отправиться на чужую планету, то можно будет высылать их на Марс с Земли принудительно. Наручники – на руки и ноги, кляп – в глотку, укол какой-нибудь снотворной пакости – в вену, и порядок! Главное – доставить ссыльных на космодром и погрузить их в ракету…
С приговоренными к высшей мере можно не церемониться. Их можно обманывать, их можно посылать на верную смерть, потому что они все равно обречены на медленную гибель в тюремных камерах. Бесполезный балласт для общества. Корми их, понимаешь, пои, одевай – а от них взамен никакой отдачи? Так пусть эта обуза человечества послужит на благо Земле! Хоть что-то сделают – и то, глядишь, польза будет. А вот обратного пути им не будет. Даже если отдельные ухитрятся выжить.