– Осмелюсь доложить господин генерал, – отчитался покрасневший капитан, – с большей высоты бомбить полевые позиции можно, но соответственно вырастает рассеивание падающих снарядов и падает точность бомбометания.
– А если по вашему аппарату, капитан, залпом выстрелит целая рота, а то и батальон. Что тогда? – это уже генерал пехоты вставил свои пять копеек. – С двухсот метров даже косорукие солдаты по такой большой цели не промажут.
– Ваше превосходительство, – четко ответил командир дирижабля, – мелкие дырки от пуль не нанесут большого вреда дирижаблю. Даже если весь батальон и попадет по баллону, то у нас все равно останется положительная плавучесть, и мы сможем уйти на безопасное расстояние. Небольшой ремонт и мы снова в строю.
– А если они будет стрелять по гондоле управления и выбьют весь экипаж? На таком расстоянии это вполне вероятно, – не отставал от него пехотный генерал.
– Тогда мы все умрем за нашу родину со словами верности нашему императору, ваше превосходительство, – вылез с ответом инженер – лейтенант граф Клевфорт.
– Никто не сомневается в вашей храбрости, лейтенант, – заявил генерал Штур.
– Лучше пойдем смотреть причиненные вами разрушения на месте, – предложил генерал пехоты и как бы раскаиваясь, обратился к Штуру, – Если вы не против, конечно, как приглашающая сторона… раскрыть, так сказать… тайны вашего сюрприза.
– Я только «за», – ответил генерал – адъютант короля, и повернулся к воздухоплавателям. – И вы все за нами не отставайте.
Летуны, наверное, матеря про себя всех возможных генералов на свете поперлись за свитой в грязь в своих щегольских ботинках с крагами. На что сухопутные офицеры только посмеивались – им в сапогах не затекало.
На позициях все выглядело откровенно жалко. А воткнутые в мелкие воронки шесты наглядно показали чудовищный разброс попаданий да еще вдалеке от того места куда воздухоплаватели целили. В сами траншеи попали только три бомбы, да и то вероятно случайно. И одна такая даже не взорвалась. Вообще неразорвавшихся снарядов оказалось почти четверть от сброшенного количества.
– Мда… – завил полковник с Западного фронта. – Не умеете пока.
– Господин полковник, – пылко воскликнул граф Клевфорт, – все дело в несовершенных терочных запалах сбрасываемых снарядов, но мы работаем над их усовершенствованием.
– И поэтому бомбите с двухсот метров, – утвердил генерал артиллерии. – Иначе они у вас в воздухе взрываются. Понятно… Лучше бы вы усердно работали над взрывателем, который срабатывает при ударе о землю. С моряками посоветуйтесь. У них давно есть такие взрыватели, что даже при соприкосновении с водой срабатывают. Им они не нравятся, а вот вам в самый цвет пойдут.
– Будет исполнено, ваше превосходительство, – граф вскинул руку к козырьку.
– Кобчик, – заметил меня генерал Штур и подмигнул мне левым глазом, – а ты что про это все скажешь?
И генерал обвел рукой рассматриваемые комиссией позиции.
– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, у меня пока нет дельных мыслей, так как я не знаю всех возможностей этого дирижабля, – вытянулся я в струнку. – Но судя по оставленным воронкам, инженерное оборудованные полевые позиции инженера – майора Вахрумки с честью выдержали и это испытание. Бомбы меньше пятидесяти килограмм весом и применять по ним не стоит. А учитывая поражение манекенов… то очевидно, что осколочное действие от примененных бомб практически никакое. Даже слабее шрапнели. Пока это просто выброс ресурсов на ветер. Но это мое личное мнение, экселенц, которое может быть и неправильным.
Штур угукнул в ответ и покатал сапогом неразорвавшийся чугунный шарик.
– Это что? Гранаты со старых арсеналов времен республиканской революции у соседей? – грозно спросил он летунов. – От гладкоствольных пушек?
– Ничего другого нам не дали… – развел руками воздухоплавательный капитан.
– Начинка – черный порох?
– Так точно, экселенц, – на командира дирижабля стало неловко даже смотреть.
– Так, – подвел итог Штур. – Бомбардировку укрепленных позиций с воздуха до появления нормальных снарядов считаю преждевременной. Нечего врага смешить.
Генералы с ним согласились, а полковников с летунами никто и не спрашивал.
От как оно… нажил я сейчас врагов себе с этим Штуром на пустом месте. Как пить дать. «Минуй нас пуще всех печалей, и барских гнев, и барская любовь». Гениально сказано.
16
Я все же проявил твердость и убедил Вахрумку отправить моих мажоров в нормальный учебный лагерь на курс молодого бойца, чтобы хоть как-то привести их в военное состояние без постоянного ручного управления с моей стороны. Штаб все же воинская часть, а не детский сад. Прибегнул даже к шантажу: либо моя нормальная ударная работа с его наставлением по полевой фортификации либо мне самому дрючить мажоров до кондиции, что мое время отнимет почти все. А иллюстрации для граверов я и сам могу начертить. Легко. Особенно в отсутствие любимого личного состава.
Показал ему еще свой проект переоборудования чертежного бюро кульманами и прочей новой оргтехникой, что также требует времени на внедрение. В месяц как раз уложусь при должном финансировании.
Но, закралось у меня подозрение, что вопрос мажорами решился быстро и относительно легко только потому, что приезжие имперские генералы выразили Штуру свое неудовольствие по поводу их внешнего вида и возмутительно гражданского поведения. О чем с недовольным видом тот при случае выговорил мне же, как мою недоработку. Так что по горячим следам Штур охотно наложил на мое прошение свою грозную резолюцию. И, как я подозреваю, почти все разборки с их влиятельной родней взял на себя.
При попытках этой родни наехать лично на меня по телефону я включал тупого фельдфебеля – горца. Не положено. Устав. Дисциплина. Идет война. Родина в опасности… Для убедительности в свой имперский язык включал сильный рецкий акцент. Даже адъютант Штура впечатлился их жалобами на меня, о чем мне с восхищением высказал как-то.
На пятый день после полигонных страданий штаб – ефрейтор сопроводил всех моих мажоров по железной дороге в летний лагерь. Штур выбрал им место учебы, дислоцированное подальше от города, в сторону тыла, чтобы чадолюбивым маменькам туда было крайне неудобно ездить, а сердце за кровиночку не болело. И я вздохнул с облегчением. И вообще мне бы в подчиненные кого-нибудь попроще, повульгарнее…
И еще из приятного. Я получил нежданную премию в двадцать пять золотых кройцеров за идею железнодорожных орудий. Целое состояние для простого фельдфебеля, в месяц получающего жалования чуть меньше трех золотых.
Королевские инженеры оказались на высоте. За прошедшее время в городском депо ударными темпами успели наваять пять вундервафлей железнодорожного хода из длинных 48–ми калиберных 120 миллиметровых морских скорострелок, оборудованных гидравлическими накатниками. Морская артиллерия в империи вообще развивалась с большим отрывом от сухопутной. Так что стволы королевским приказом взяли готовые с завода, решив, что новые орудия для строящегося минного крейсера еще успеют поставить на верфь, а оборона столицы важнее. Полевые испытания показали дальность стрельбы чугунной болванкой до девяти километров, а морским фугасным снарядом до двенадцати. Срочно ваяли на патронном заводе укороченный фугасный снаряд для сухопутного применения с усиленным осколочным действием. И большей дальностью выстрела – до девятнадцати километров.
Первое боевое применение вундервафлей на железном ходу прошло успешно, учитывая, что вся стратегия восточного фельдмаршала Смигла сводилась к наступлению его войск вдоль железных дорог, а остальные направления являлись как бы поддерживающими. Две железнодорожные пушки с безопасного для себя расстояния за полчаса превратили захваченную цугулами приграничную узловую станцию в мелкое крошево, чем сорвали новое наступление войск восточного царства, подняв на небо три состава с боеприпасами, которые, детонировав, разнесли в округе все, что не успели уничтожить большие морские снаряды. Командир дивизиона (а каждая такая пушка считалась батареей) стал кавалером «Рыцарского креста». О нем писали в газетах. Остальных также не обошли наградами только без излишней помпы.
С восьмидюймовой мортирой еще шли отладочные работы. Там какие-то проблемы вылезли с устойчивостью платформы из-за большей тяжести орудия. В итоге поставили ее на две многоосные ходовые части от списанных паровозов и нормально утащили на дальний полигон. Результаты пока не объявлялись.
Я не удержался и сказал Вахрумке, что такая мортира хороша будет только в наступлении при прорыве ну… очень серьезных укреплений. А в обороне города ей просто не найдется достойных целей.
На что майор лишь пожал плечами.
– Теперь это любимая игрушка короля.
И вопрос закрылся сам собой. Такая мортира пока была одна, но назвалась уже громко – Первый его королевского величества лейб – гвардии мортирный полк особого могущества. И шефом этого полка являлся сам король. Следует ли думать, что вторая железнодорожная мортира станет вторым таким гвардейским полком, я не знал, но подозревал что такое вполне возможно. Пострелять во врага с безопасного расстояния и при этом числиться крутым фронтовиком немало желающих найдется в придворном окружении. Ну и высокие категории чинов там как бы в обязательном приложении – гвардия. А королю всегда можно будет потом хвастаться, что он даже свою гвардию не пожалел – кинул в прорыв.
Показывал адъютант Штура мне даже эскиз эмблемы новых гвардейских войск. Сквозь серебряное железнодорожное колесо просунуты золотые скрещенные пушки. Обшлага и петлицы черно – красные. Парадный мундир гвардейский уже шьют на первый расчет. К гарнизонной швальне не протолкнуться. Хорошо, что мои заказы успели сделать, а так бы я был хорош. Особенно без шинели в преддверии поздней осени.
Незаметно я солидно оброс барахлом, совсем лишним в быту солдата. Выкроив как-то вечерок, я собрал все шмотки, что у меня относились к рецкому стройбату, и вместе со старым ранцем отослал почтой на гору Бадон – там они целее будут.
За неделю наставление по применению новой полевой фортификации было ударными темпами написано инженер – майором, а я изготовил к тексту все многочисленные иллюстрации и чертежи. Добавил в текст только необходимость построения траншей зигзагом на случай флангового обстрела шрапнелью и обустройства заграждений третьим рядом кольев с колючей проволокой (послезнание – великая вещь). Вахрумка с добавлениями согласился, и поехало все в типографию за авторством инженер – майора Вахрумки, под редакцией генерал – адъютанта Штура. Ну и меня на последней странице упомянули мелким шрифтом там, где выходные данные – «автор иллюстраций фельдфебель С. Кобчик». Вот так вот «в ЦК помирают, и мне нездоровится», как любил приговаривать мой дед.
В день выхода первого тиража «наставления» Вахрумка подарил мне золотые часы плоской луковкой с двумя крышками. Один в один как мой отобранный бароном трофей. Символично. И приятно.
Но мне все не давала покоя нахлынувшая на меня еще на перевале любовь к дирижаблям и тот факт, что ставка главнокомандования восточного царства находится всего в трехстах километрах от линии фронта. Как соблазнительно все это совместить…
Случай часто решает все. В отдел к Вахрумке поступил списанный с флота по ранению моложавый капитан – лейтенант с «Солдатским крестом» в петлице и протезом вместо левой руки – последствиями первого морского сражения с островным флотом на северных морях. Победу в этом сражении каждая сторона приписывала себе. Но как я думаю, стороны просто разошлись каждая при своих повреждениях, когда кончился световой день.
Случайно разговорился со мной моряк в столовой, и что называется – зацепились языками, и результатом нашего совместного творчества стала нормальная авиабомба. Типовой шестидюймовый фугасный снаряд с приваренным к нему примитивным коробчатым стабилизатором. И тем самым бракованным снарядным взрывателем, который срабатывал от соприкосновения даже с водной поверхностью. Тех оказалось богато на складах и моряки сами не знали, что с ними делать. Преждевременный взрыв снаряда на поверхности толстого броневого листа линкора разве что пару заклепок выбивал. Эти взрыватели в настоящее время на флоте активно заменяли на более тугие, что взрывались после пробития броневого пояса корабля.
На заводе в шумном цеху под громкий стук парового молота старый инженер возразил только против газовой сварки на снаряженном снаряде.
– Проще и безопасней, господа, несколько сквозных отверстий на станке высверлить и закрепить на длинные болты заранее склепанный стабилизатор. На него же не обязательно пускать хорошую сталь? Пойдет любая. Изделие же одноразовое.
Ну да, а электрической сварки тут пока нет, – подумал я, – тут еще долго не будет. А газовая огнеопасна.
– Да хоть кроватное железо, – ответил я заводскому инженеру. – Тут главное чтобы этот стабилизатор в падении от сопротивления воздуха не сорвало.
Тем же вечером служебная записка с чертежами и описание нового типа авиабомбы легла на стол Штура. И тот дал добро на производство опытной партии, курирование которого возложил на нашего моряка. И правильно. Я для этой миссии и чином не вышел, и инженерной грамотейки у меня хрен да ни хрена. Все что я умею – внешний вид нарисовать.
Полигонные испытания с разведывательного аэростата показали вполне приемлемую точность и достаточное могущество нашей авиабомбы для разрушения полевой фортификации. Даже блиндажи в три наката не спасали манекенов от сорока восьми килограммового подарка с неба.
По незнанию реалий не отходя от полигона огребли мы с каплеем знатных звиздюлей от инспектора артиллерии королевства, потому как на складах, оказывается, полно хранится старых семидюймовых снарядов от артсистем, которые уже лет десять как сняли с вооружения, а шестидюймовый калибр сейчас самый востребованный на флоте, да и в армии стоит на вооружении корпусной артиллерии.
Ну, нам-то все равно: семь, так семь… Больше оно не меньше. Хотя, как пояснил мне каплей, взрывчатка в старых снарядах сильно слабее по своей бризантности. Но это нам монопенисуально. Все равно переделки это временная мера. Почувствует генералитет вкус к бомбардировкам, станут заводы авиабомбы делать специально. Тут к бабке не ходи…
Бомбу в целом приняли к производству и выделили необходимые ресурсы. Назвали ее «воздушным снарядом капитан – лейтенанта Плотто», а меня поздравили старшим фельдфебелем. Таким образом, с третьей звездочкой в петлицу достиг я своего потолка военной карьеры. Чуть больше, чем за полгода. Надо снова идти к Данко и слать «родне» новый портрет.
Пользуясь случаем, я напомнил своим кураторам о недостроенном в городе большом дирижабле. Штур поморщил лицо, проехался по склочному характеру изобретателя, но дал добро на осмотр его пригодности переделке в бомбардировщик. Но при условии, что это займет разумное время.
В тот день с деревьев стали облетать первые желтые листья.
На восточном фронте образовался стратегический тяни – толкай по принципу «сопка наша – сопка ваша» примерно на линии построенного Вахрумкой укрепрайона, который не давал врагу совершить обходной манер в тыл стационарным фортам, которые прикрывали железную дорогу и мост через реку Слави. Южнее отогузкая пехота не только остановила, но даже несколько потеснила цугулов обратно, хотя и не до границы. Севернее до самого берега моря простирались сплошные болота до зимы непроходимые. Да и то это если зима будет суровой и лед намерзнет достаточной толщины. Там пока даже разведчики не шарились. Ни наши, ни их. Каждая сторона считала этот участок непригодным для маневров сколь-нибудь значимых войск.
По – прежнему оповещение населения о происходящем на фронтах было весьма слабым и фрагментарном. Военных корреспондентов как таковых в местных газетах еще не было. Журналисты предпочитали осаждать только большие штабы.
Для обывателя пока не произошло никакой разницы в образе жизни по сравнению с мирным временем. Разве что людей в военной форме в городской толпе существенно прибавилось. И пару дворцов местная патриотическая аристократия выделила под госпитали. Раненых стало много. Ну и чисто гражданские поезда стали реже ходить. Сам видел, как вагоны третьего класса брали штурмом. Первый и второй класс охраняла полиция, усиленная солдатскими патрулями.
Хорошее осеннее утро. Мешало им насладиться то, что я маялся с похмелья, так как вчера сознательно проставился в фельдфебельском клубе. Уже понял местную службу, где от фельдфебелей часто зависит намного больше, чем от самого высокого начальства. Особенно в части добычи всяческих ништяков и сбора информации. Просто идеальное место для шпиона. Контрразведки как таковой, как я разобрался, тут еще не существовало в принципе. А гриф секретности относился лишь к некоторым документам. Так что если входишь «в круг», то знаешь много.
К тому же ничего особого от местного изобретателя я не ждал. Теплилась робкая надежда, что вдруг он окажется местным Цеппелином? Все что меня интересовало в его аппарате это дальность и грузоподъемность.
Мой ефрейтор как всегда был непробиваем. Направо – направо, налево – налево. Через задницу – и так ему сойдет.
Каплей Плотто был слегка в возбужденном состоянии, предвкушая что-то необычное.
И только Вахрумка выглядел недовольным тем обстоятельством, что и этот проект также посчитали особым и… повесили на него. А кто виноват? Один неугомонный фельдфебель.