– Согласна...
Заказ был сделан. Боярские блинчики с мясом и брусникой, бутылка красной «Алазани» и огромные десертные башни, украшенные куполами из безе. Невеста засомневалась было по поводу вина, но наставница быстро ее успокоила.
Официантка, выполнив заказ, удалилась.
– Ну, что же, за тебя, Натуль, за твое счастье! – Они пригубили вино.
– Алла Владимировна, вы сказали, что они ждут. Чего?
– Когда ты и Вадим объявите о твоем положении.
– Это так на них не похоже...
– Ты просто привыкла всегда быть для них ребенком. Для родителей тоже нелегкий труд – признавать твое право на самостоятельные поступки. Но, коль скоро тебе повезло, ведь спортивные успехи и учеба в институте – вот твои козыри,– то теперь везти будет постоянно. Только не расслабляйся. Обещаешь?
– Пообещать-то легко... А вот как быть с гимнастикой, если честно,– не знаю. Я ведь, как на меня ни давили, от аборта отказалась...
– Кто давил?
– Да есть тут... заместители семьи и школы, так что, думаю, после родов мне дорога в большой спорт закрыта. На меня же надеялись как на участницу предстоящего чемпионата Европы, а теперь нет у них уверенности, что роды пройдут без осложнений, и я вовремя восстановлюсь. Записали меня в бесперспективные...
– Ерунда какая-то! Это с тобой в Обществе так обошлись?
– Откуда я знаю, где? Навалились, чуть ли не всем городом. А мне и отступать некуда – либо аборт, либо свадьба.
– Это Вадим так сказал?
– Нет. Он так никогда не скажет... Просто так получилось. Сначала я не думала, что беременность так серьезно воспримет... воспримут тренеры. А потом оказалось – поздно уже менять решение. Так что вот так вот: Наталья Забуга – несостоявшаяся чемпионка, преподаватель физической культуры!
– Преподавательница,– машинально поправила ее Зорина, думая о своем. Именно случайная оговорка Натальи легла недостающим звеном в ее анализе непростых событий новой жизни ее лучшей ученицы.
– Наташ, если не хочешь – не отвечай. Но мне это важно знать. Я же прекрасно вижу, что обратиться за поддержкой или советом тебе просто не к кому. Вадим... он действительно отец ребенка?
– Нет...
Алла Владимировна осушила бокал до дна, разрезала блинный конверт пополам, потом каждую половинку еще надвое.
– И знаешь ты его не так уж и долго?
Наталья, утвердительно кивнув, быстро заговорила:
– Я понимаю, что поступаю подло, но рядом с ним, хоть он такой смешной и нескладный, я чувствую себя уверенной. Мне все про него понятно, и от этого становится както надежно и спокойно. Я нисколечко не сомневаюсь в его любви.
– Это не подлость, Наташа. Это инстинкт самосохранения, но никогда не поступай с Вадимом жестоко. Это единственное, на что ты теперь не имеешь никакого права. Постарайся, чтобы этот обман стал последним... Чтобы это не вошло в привычку. Это поможет не потерять себя, не раздвоиться окончательно, не превратиться в опустившуюся мегеру-домохозяйку, вечно ноющую о загубленной карьере... Раз уж я,– Зорина налила себе в бокал вина,– невольная виновница этой печальной повести, то помочь тебе просто обязана.
На следующий же день они посетили профессора Галле. Светило социалистического акушерства, о мастерстве и провидческом даре которого слагали легенды, оказался копией Айболита, с такими же седыми пышными усами и в очках с толстыми линзами. Вот только красный крест на белоснежной крахмальной шапочке отсутствовал.
Пока Наталья собиралась в смотровой, он весело балагурил с Аллой Владимировной в своем кабинете, отделенном старинной застекленной дверью. «Наверное, они старые знакомые»,– подумала девушка, робко покинув смотровую.
– Нуте-с, присаживайтесь. Причин для беспокойства не нахожу. Как принято сейчас выражаться – институт Отта дает гарантию. Визуальный осмотр меня более чем удовлетворил, тазосложение – прекрасное, для обстоятельного обследования еще рановато, но общий тонус мышц соответствует теоретической норме, подкрепленной моим долгим опытом. Единственный каверзный сюрприз, который может подготовить нам мать-природа,– это размер плода, больший, нежели естественное раскрытие родовых путей. Батюшка будущего дитяти – крупногабаритная персона?
Наташа смутилась и кивнула. Зорина сидела напротив и улыбалась.
– Вот и славненько. Предупрежден, значит, вооружен. Значит... Позвольте, Алла Владимировна, подопечная-то ваша не с Дальнего же Востока на консультацию приехала? Или старый доктор все опять напутал?
– Нет, конечно, Николай Николаевич. Наташа живет в Ленинграде.
– Вот я и говорю – славненько. Каждый месяц походите ко мне, понаблюдаем вас и, коль соблаговолите, милости прошу к нам на роды! Возражения, особые просьбы имеются? – Последней фразой профессор всегда завершал лекции и палатные обходы.– Прекрасно, жду вас ровно через месяц. И не переживайте за свою спортивную судьбу, в таких деликатных вещах медицина понимает больше тренеров.
У чугунной решетки клиники их встретил обеспокоенный Вадим. Будущий муж и отец мерил шагами Менделеевскую линию. Засматриваясь на институтский вход, постоянно натыкался на прохожих. Но, увидев улыбающиеся, довольные лица женщин, Иволгин успокоился и расслабился.
– Все хорошо, да?
– Все просто великолепно,– Наташа бросилась ему на шею и расцеловала в обе щеки.– Ты был прав, Домовой, все будет хорошо!
– Посмотри,– Вадим достал из кармана небольшую коробочку из темно-синего бархата.
– Господи, Димка, неужели? – Невеста запрыгала и захлопала в ладоши.
– Нет, ты сначала посмотри, вдруг тебе не понравится,– он повернулся к Зориной: – Алла Владимировна, что там с ней такого делали? Отчего пациентка впала в детство?
– Наташа, будь милосердна к жениху! – В голосе Зориной слышалось одобрение.
– Не буду смотреть, не буду! – Вадим обиженно надулся.– Пускай сам покажет! Сейчас я закрою глаза, сосчитаю до трех и... Договорились?
Иволгин улыбнулся. Наташа плотно зажмурила глаза.
– Раз! – Она выставила вперед руку, чуть приподняв безымянный палец.– Два-а-а! – Вадим открыл коробочку и, достав оттуда блеснувшее белым камнем кольцо, надел его на палец любимой.– Три!
Черные огромные ресницы, как тропические бабочки, взметнулись вверх, и восхищенному взгляду невесты во всей своей красе предстал настоящий дар.
На платиновой ромбовидной подушечке, что геометрическими вершинками покоилась на широком золотом ложе в окружении двенадцати бриллиантовых осколков, гордо и ярко сверкал четвертькаратный благородный камень...
Две красивые женщины и их спутник, весело переговариваясь, голосовали легковушкам у стен Кунсткамеры.
У них все было хорошо.
Глава 4
Главное, что она вынесла из всего курса спецподготовки, который проходила в шикарном и мрачном Эшли-Хаузе, огромном замке на западе Шотландии, укладывалось в два небольших афоризма: «Никто не знает, каким должен быть успешный разведчик» и «Разведка – это искусство».
Особо выдающимися или оригинальными они не кажутся. Но Джейн гордилась не формулировками, а собственно процессом, гордилась обретением жизненного багажа, позволившим проявиться ее таланту к четким оценкам, высшей формой которых стали эти два коротеньких замечания. Речь идет о той череде памятных событий и случайных открытий, которая была известна только ей и доступ к которой был исключительным и единственным – через ее феноменальную память.
Открытие первое. Оно пришлось на погожий летний день, на время субботней семейной прогулки. Джейн – совсем еще маленькая девочка, дожидавшаяся своего пятого дня рождения. Дедушка – высокий, усатый, седой сэр Огастес Глазго-Фаррагут. Мама, тогда еще живая и веселая, красивая и добрая, как фея,– Кэролайн Болтон, урожденная леди Глазго-Фаррагут. И Элиас – старейший и заслуженный производитель дедовской конюшни, вороной, гривастый, как хиппи, крупнобрюхий пони.
Дедушка и мама идут впереди, неторопливо разговаривая, держат в руках разобранные надвое красные кожаные поводья. Элиас, следуя в поводу, важно и осторожно, то и дело встряхивая густой гривой, несет на себе маленькую Джейн.
Холодный ветер с моря, волнующий вересковые поля, и припекающее лицо августовское солнце. Они остановились у самого края высокого утеса, отвесно уходящего в сторону моря. Бескрайняя, глухо рокочущая стихия лежала внизу, перемешивая в беге волн темный индиго и все оттенки остывающей стали, крем и кипень бурунов с безвольной зеленью морской травы и кроваво-красными локонами водорослей.
Мама вскинула руки, и рассыпавшийся букет полевых цветов, подхваченный бризом, жертвенно планировал к бурлящему внизу прибою. Мама смеялась, дедушка скупо улыбался в усы.
– В странное время мы живем, Кэролайн.
– Почему же – странное? Солнце, вереск, море. Твоя дочь, моя дочь – все, как и тысячи лет назад, только вот,– она звонко рассмеялась, погладила конскую морду,– Элиас здесь получается лишний. Но он же не обидится на меня, правда, Джейн? – И она заговорщицки подмигнула.
– Почему же – странное? Солнце, вереск, море. Твоя дочь, моя дочь – все, как и тысячи лет назад, только вот,– она звонко рассмеялась, погладила конскую морду,– Элиас здесь получается лишний. Но он же не обидится на меня, правда, Джейн? – И она заговорщицки подмигнула.
– Странное, потому что нелепое. Разведчики работают по расписанию, на выходные уезжают погостить к родным. Чего доброго, и визитки начнут печатать: «X-Y, резидент». А, как ты думаешь?
– Пап,– мама подбежала к дедушке и обняла его.
– От тебя пахнет лошадью!
– Не самый противный запах, дорогой. Что же касается моих мыслей, то скажу тебе честно – времена Лоуренса Аравийского прошли и не вернутся. Женщины и разведка – более эффективное сочетание. Для нас холодная война, религиозный экстремизм или великий Мао – в первую очередь угроза нашим детям.
– С тобой бесполезно разговаривать серьезно, Кэролайн,– дедушка нахмурился.
– Смотря какую тему для разговора вы изберете, сэр Огастес!
– Ладно, оставим это. Когда ты возвращаешься в Бейрут?– Хочу недельку побыть у тебя, пообщаться с Джейн, но ты же знаешь, сейчас там такая обстановка!
– Знаю, знаю, может, и лучше тебя знаю. Но не кажется ли вам, красивая леди, что вы слишком много внимания уделяете своему старому отцу, в то время как маленькая Джейн жаждет материнского общества?
– Папа! – Мама смутилась.
Вот такой ее и запомнила Джейн навсегда – с заигранными морским ветром волосами, со смущенной улыбкой на загорелом лице. Запомнила слово в слово и странный разговор, что вели мама и дед.
* * *Арчибальд Сэсил Кроу, им, Фаррагутам, седьмая вода на киселе. Похожий на всех героев детских песенок сразу – и на обжору Барабека, и на Шалтай-Болтая,– он вызывал улыбку у любого, кто видел его впервые. Только немногие посвященные, даже в руководящих структурах МИ-5, знали, что этот благодушный толстяк, прячущий за темными линзами очков изумрудно-зеленые глаза Чеширского кота,– главный разработчик вербовочных операций за «железным занавесом».
– Дедушка по-прежнему плох, Джейн?
– Если слушать врачей, то определенно – да.
– Все никак не соберусь навестить его,– Кроу порылся в ящике стола. Там что-то загремело, зазвенело и забулькало одновременно.– Вот,– он поставил на стол бутыль диковиной формы.– Настоящий магрибский абсент. С самой весны каждый понедельник даю себе зарок отвезти старому Фаррагуту подарок, и, представь себе, Джейн, все только собираюсь.
– Вы хотите, чтоб это сделала я?
– Нет, мне пришла в голову более интересная мысль. Ты, кстати, не в курсе, кто у него сегодня дежурит, старуха или эта рыжая бестия?
– Сегодня Элис,– по характеру и интонации вопроса Джейн поняла, что родственничек не то побаивается, не то недолюбливает миссис Харпер – пожилую сиделку.
– Отлично, давай вместе прокатимся к нему? И подарок отвезем...
– Сэр...
– Дядя Арчи, пожалуйста.
– Дядя Арчи, я не уверена, что есть необходимость искушать больного алкоголем...
– Джейн, сэру Огастесу – девяносто четыре года. Поверь, джентльмены его поколения – это настоящие дубы. Они умирают стоя и только в бурю. И если твоему деду не повезло, и его миновал сей геройский удел, он никогда не позволит себе захлебнуться пьяной слюной в кровати. Он просто выкинет эту бутылку или отдаст ее Элис. Собирайся...
В чем в чем, а в автомобилях дядя Арчи разбирался. На всю Британию было только два четырехлитровых кабриолета Bentley MR образца тридцать девятого года, с сибаритскими, сафьяновой кожи, салонами и кузовами работы Ванвоорена. Один из них уносил Джейн и сэра Кроу по графитовому серпантину в сторону Соммерсетшира.
Желтые кубы соломы на бледной зелени скошенных полей; стада, гуляющие по полям последние недели; каменные межевые изгороди, чешуйчатой паутиной расходящиеся по обе стороны дороги...
За закрытой в комнату деда дверью была слышна музыка. Нечто медленное, ритмичное. «Кажется, свинг?» – Джейн неважно разбиралась в музыке. Оставив Кроу внизу разбираться с парковкой, она поспешила наверх, известить об их внезапном, без предупреждения, визите. По обыкновению толкнув тяжелую дверь обеими руками, Джейн остолбенело замерла на пороге.
В полумраке комнаты танцевала какой-то чувственный танец обнаженная Элис. Распущенная грива тяжелых медных волос ртутью перетекала по плечам и мягкому, чувственному рельефу спины. Бедра танцующей женщины совершали томные, исполненные сладострастия движения, а плавные устремленно-знающие руки вольно скользили вдоль совершенных линий стройного тела.
– Леди Годива,– где-то в районе виска раздался шепот Кроу.– Пойдем, я думаю, они скоро закончат.
Дядюшка прикрыл тяжелую дверь и отвел Джейн в холл. Они сидели на обитом полосатым репсом колониальном канапе и неловко молчали.
– Джейн,– очкарик нервно потер ладони.
– Не стоит, сэр. Я все понимаю. Хотите чаю?
– Не откажусь...
К холлу примыкала особая, «чайная», кухня. Крашеные шкафы тикового дерева хранили несметное количество сортов чая, от традиционного дарджалинга до специфического матэ. В застекленных горках, по-бульдожьи раскинувших резные короткие ножки, блестели фарфором и перламутром веджвудские, мейсенские и турские чайные сервизы, переливались насыщенными цветами их азиатские, южно-американские, русские коллеги и соперники.
Джейн поставила воду на огонь и, уткнув подбородок в сжатые кулачки, наблюдала за его пляской.
– Здравствуйте, мисс Болтон,– Элис, с убранными под сестринской косынкой волосами и в белоснежном крахмальном халате, нарушила одиночество девушки.
– Здравствуйте, Элис. Как дедушка?
– Весел и оптимистичен. Попросил меня помочь в приготовлении чая, вы не будете против?
– Нисколько.
Арчибальд Сэсил Кроу помог Джейн и Элис вкатить чайный столик в комнату. Внучка подбежала к деду и поцеловала его в чисто выбритую, пахнущую парфюмом щеку. ,
– Comment сa va, cheriе?
– Грущу по уходящему лету, не хочу заканчивать учебу.
– Что же ты хочешь делать?
– Честно?
– Только так...
– Чтобы вы, сэр Огастес, выполнили свое обещание!
– Неужели я до сих пор причина напрасной надежды? Этого не может быть,– дед нахмурился и сосредоточился.– Ну-ка, говори!
– Кто-то хотел послать докторов к черту, упаковать багаж и, выкрав внучку из Тринити, отправиться с нею на целый год в Тритопс стрелять львов и леопардов,– Джейн вновь поцеловала деда.
– Вот видишь, Арчибальд, насколько кровожадны представительницы старых аристократических семей,– дед улыбался.– Элис уже ушла?
Кроу поднялся и посмотрел в окно.
– Выезжает со двора.
– Досадно. Джейн, Арчи был столь любезен, что привез с собой подарок. Будь добра, сходи в мой кабинет и принеси бокалы.
Девушка кивнула и вышла...
– Ты сам объяснишься с ними. Никто не виноват, что чистюли-буржуа запретили эвтаназию. Наш парламент вечно идет у них на поводу, но меня это абсолютно не касается. Как выпьем, оставьте меня одного. Уведи Джейн вниз и займи чем-нибудь. Я устал, Арчибальд, чертовски устал. После гибели Кэролайн мне с каждым днем все тяжелее и тяжелее просыпаться. Если сможешь, огради мою внучку от разведки. Я знаю, как только она останется одна, твои придурки шагу ей не дадут ступить, пока не завлекут Джейн к себе. Обещаешь?
– Сделаю, что смогу.
– И на том спасибо, доктор Чехов.
Подслушивать – нехорошо, но так получилось.
– Ты помнишь эту ерунду?
– Твой первый проект? Смесь кичливой образованщины и непомерных амбиций?
– Ты строг, Огастес...
– Но справедлив! Прошу, дай мне сосредоточиться...
Джейн, неся на серебряном подносе бокалы из толстого синего стекла, вошла в спальню. По выражению ее лица никто бы и не догадался, что девушка стала, фактически, соучастницей приготовлений к... убийству? Или – самоубийству?
Дед и Кроу оживленно разговаривали, вспоминали какие-то эпизоды из прошлого. Наконец сэр Огастес взял свой стакан.
– Джейн, в кабинете на моем столе лежит веленевый конверт. Будь добра, принеси его, пожалуйста.
Дверь в комнату деда была закрыта. В коридоре, где солнечные лучи, проходя через цветные стекла переплета, превращались в косую радугу, ее ждал сосредоточенный и серьезный Кроу.
– Ты его убил?
Джейн впервые обратилась к сэру Арчибальду на «ты». Он молча вынул из ее рук конверт, разломал сургучные печати с гербами родов Глазго и Фаррагутов и снова передал конверт девушке:
– Это его воля. Я всего лишь исполнитель. Здесь он тебе обо всем написал.
Так Джейн Болтон совершила свое четвертое открытие.
* * *– Знакомьтесь, товарищи! – Фотографии веером легли на генеральский стол.– Молодая женщина – Джейн Болтон, мужчина – Бьерн Лоусон, псевдоним Норвежец.
– Товарищ генерал, а почему – «псевдоним»? Он что, писатель или артист?
– А как ты хочешь, Гладышев? – С подчиненными генерал всегда был обходителен и терпелив.