– Импоссибль, Райка! Итс ми, Джейн Болтон!
– Джейн?!
– Собственной персоной. Мне нужно с тобой поговорить, обстоятельно и серьезно.
Взволнованный Иволгин мертвой хваткой вцепился в потолочный поручень салона.
– Допустимая скорость в пределах городской черты – шестьдесят километров,– машинально, ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил он.
– На спидометре всего пятьдесят девять, ты просто волнуешься и не привык к автомобильной езде! Успокойся.
– Я спокоен. Внутренне... Джейн, куда мы едем?
– Туда, где мы сможем спокойно поговорить.
– Это касается КГБ?
Джейн снова усмехнулась. Жестко и зло:
– Уже успели?
– Да, я только что с Литейного.
– Тебя вызывали?
Вадим усмехнулся:
– Некоторым образом. Шел по улице некто Иволгин, и вдруг рядом с ним затормозила черная «Волга». Так что, похоже, все разведки мира обеспокоились нынче желанием выработать у меня привычку к автомобильной езде.
– У тебя хорошее чувство юмора.
– Благодарю вас, мисс Болтон! Но разрешите напомнить о своем вопросе.
– Мы едем за город. Или? – Джейн отвлеклась от дороги, тревожно и вопросительно посмотрев на Домового.
– Следите за трассой, пожалуйста, меня ждет дома молодая жена.
– Не волнуйтесь, барин. Может быть, пока расскажете, о чем беседовали с вами господа опричники?
– Это вы зря, сударыня. На опричников эти товарищи не похожи, а вот на знаменитые «голубые мундиры» – вполне.
– Они – на «мундиры голубые», а ты – на кого? На «послушный им народ»?
– Это из курса русской литературы?
– Нет. Специальный семинар «История русских спецслужб». Читал, кстати, самый настоящий князь Оболенский.
Машина давно выскочила из города и петляла по серпантину прибрежного шоссе. Стремительно проехав по Сестрорецку, Джейн притормозила у вокзального переезда и после секундного раздумья свернула налево.
Мелькнули кованые ворота посаженных Петром Алексеевичем «Дубков», и после непродолжительного пробега по прямой, как стрела, аллее автомобиль выскочил на безлюдный пляж. К самой воде.
Они немного посидели молча. Джейн вышла первой, обошла автораритет и оперлась на капот. Усталым жестом сняла очки.
– Превращение резидента,– Иволгин присоединился к англичанке.
– Что, раньше я была лучше?
– Лучше – в смысле красивее?
Девушка утвердительно кивнула.
Домовой неопределенно пожал плечами.
– Вадим, мне нужна твоя помощь...
Гудящий, как улей, пивной бар «Вена», свято хранивший пивную традицию вот уже вторую сотню лет, довольно равнодушно отреагировал на появление небольшой компании молодых людей.
Верный Сагиров, явившийся из прекрасного алма-атинского далёка и приведший с собой главную ныне достопримечательность приснопамятной «Аленушки» – Серегу Красина, профессионально занял угловой столик. Иволгин, привыкая к шумной суете и табачному смогу, брезгливо осматривал столешницу: на широких мореных плахах дрожали пивные лужицы и озерца, явно оскорбляя его представления о санитарии и гигиене в большом городе.
– Не кручинься, детинушка! – Сагиров был все такой же – бездна обаяния, ноль уныния.– Сейчас мы Зоеньку позовем, и настанет здесь у нас шик-блеск-красота! О, великодушная Зоэ! – Костик обратился к пожилой толстухе с кипой влажной ветоши в руках.– Снизойдите до бедных студентов! Приведите их скромный стол в соответствие с торжественностью момента! И ваш подвиг,– он проворно опустил в карман халата уборщицы рубль,– будет достойно вознагражден!
Великодушная Зоэ, кокетливо играя выцветшими очами, с грацией описанной Ремарком женщины-бегемота честно отработала свой целковый.
– Прошу садиться, мсье! Пиво сейчас прибудет!
Иволгин устало плюхнулся на мореную скамью.
– А теперь давай вещай, как не уберег друга от беды и женщины,– шутливый тон Сагирова испарился.
Они молча разобрали принесенные Красиным кружки и тарелки. Первый, стартовый глоток прошел в полной тишине. А далее, пока Вадим, сбиваясь и подбирая нужный тон, плел восхитительную чушь про первое настоящее чувство, которое не выбирает сердца своих жертв, ни слушатели, ни рассказчик к пенному напитку не притрагивались. С развитием печального сюжета все более и более крепли интонации и мрачнели лица молчавших. Закончив свой рассказ на событиях знаменитого автомобильного дня, Домовой замолчал.
– Такой мужик пропал! Куда только Родина-мать смотрела?
– Мимо...– Красин, как всегда, оппонировал Костику.
– Это точно! – Сагиров поднял кружку с геральдическим владимирским львом, широким жестом приглашая собравшихся присоединиться.
Последовала серия из мелких, чуть торопливых глотков. Наконец Домовой отставил пузатую кружку и, смачно облизав влажные губы, спросил Костика:
– Ты не слишком торопишься попрощаться с Кирой?
– Женатый человек практически потерян для вольной жизни! Это я авторитетно заявляю!
– Ну спасибо тебе!
– Не за что. А если серьезно, Вадимыч, то сам посуди – жили вы себе спокойно, горя не знали. Стоило только с тетками связаться и – опаньки! – получите: дурку с кагэбэшниками и розовощекого младенца. И, знаешь, братец, сдается старому Сагирову, что это далеко не все сюрпризы, что приготовила жизнь тебе и Кирюхе. Скажи, Серега?
Гигант важно кивнул.
– Итак, слово для доклада предоставляется товарищу Иволгину!
В обстоятельном рассказе Вадима лишь один-единственный раз была упомянута принадлежность англичанки к британской разведке, а про страшный и всесильный КГБ упоминалось раз тридцать. Получался у Домового, как у писателя Шварца, этакий дракон – традиционная для выходца из кругов технической интеллигенции сумма знаний о службе специального назначения.
Предстоящее мероприятие он описал по-деловому кратко, в основном касаясь вопросов массового участия в нем всех сколько-нибудь знакомых четверке организаторов, включая отсутствующую Кису, студентов и представителей рабочей молодежи. Их, то есть молодых сверстников, ленинградцев и, как было принято говорить, иногородних, надлежало вывести на берег Пряжки и устроить под стенами психиатрической больницы шумную манифестацию. С плакатами и прочими атрибутами святого дела борьбы за человеческую свободу, за право личности любить и быть любимым.
Когда же на место проведения митинга прибудут иностранные дипломаты и корреспонденты, каждый из собравшихся должен уметь четко и толково изложить историю Кирилла Маркова, несчастного ленинградского юноши, чей внутрисемейный конфликт поколений вылился в уродливую форму принудительного заключения в психбольницу. Про любовь товарища следовало упоминать, но особо не распространяться. Мол, имело место быть большое и сильное чувство к иностранной студентке, но сохранилось ли – о том никому неведомо, а что послужило оно причиной всех несчастий молодого человека – сомнений нет. Поскольку родитель его – «ба-а-альшой человек». Иной конкретики быть не должно – ни «Джейн Болтон», ни ее англичанство оглашению не подлежали.
В заключительной части доклада собравшимся было предложено обсудить вопросы организации митинга, технологии привлечения участников и распределить организационные обязанности.
– Офигенно! – только и смог проговорить Сагиров. И жадно, в один глоток, опустошил вторую кружку, словно пиво могло помочь боксерской душе избавиться от удивления.
– Да...– солидарная реакция Красина прошла «по-сухому».
– Ребята! Это же все только кажется сложным и невыполнимым! На самом деле все просто: никто не ожидает от нас подобных действий и поэтому, когда мы все вместе потребуем выпустить Киру, им не останется ничего другого! Мы застанем их врасплох!
– Ага.– Костик притянул к себе третью кружку.– А дяденьки на черной «Волге» просто так, пожалев бедного пешехода, покатали его на своей бибике до Литейного и обратно...
– Обратно я сам добирался,– обиженный Иволгин обмакнул жидкие усики в не менее жидкое пиво,– ты просто невнимательно меня слушал.
– Невнимательно?! Серый, ты слышал этого деятеля освободительного движения?
Красин, задумчиво хрустевший соленой сушкой, утвердительно кивнул. Иволгин обиженно всматривался в полупустую кружку.
– Тогда скажи мне, друг Серега, каким это образом удастся нам собрать такую толпу тихой сапой, когда, даже не посоветовавшись с нами, этот олух наприглашал иностранных дипломатов и журналистов?
– Да, мля, кисляк...
Компания приуныла.
– Привет, орлы! – Киса появилась внезапно. Легко скользнула за стол, под исполинскую бочину Красина, и, коротко чмокнув гиганта в щеку, бросила веселой скороговоркой:
– Чего носы повесили?
– Вовремя приходить надо!
– Какие строгости, Сереженька! – Пара Красин—Кисс сложилась после окончательного ухода из «Аленушки» Переплета-Акентьева.– Или теперь, при совместной жизни, у нас всегда так будет: кто не успел – тот опоздал?
Красин насупленно замолчал.
– Губит людей не пиво...– Философская последовательность Сагирова несколько ослабила напряжение.– Слушай, прекрасное созданье...
В кратком изложении Костика просвещение припозднившейся Кисы не заняло много времени. В основном, это касалось уже решенных технических вопросов, к каковым относились: изготовление транспарантов «СВОБОДУ КИРИЛЛУ МАРКОВУ», место и время проведения да флотский вымпел «СБОР ВСЕХ ЧАСТЕЙ», закрепленный на стволе старой береговой липы – явочный сигнал для всех участников. Где было творчество таинственной англичанки, а где романтическая самодеятельность Иволгина, не уточнялось, но, слушая рассказ, Кисс снисходительно улыбалась.
Несколько раз в темных глазах девушки вспыхивали россыпи золотистых и зловещих искорок, а ее веки многозначительно и недобро сужались. Происходило это именно в те моменты, когда Сагиров, старавшийся беспристрастно говорить об отношениях между Джейн и Кириллом, а также о причинно-следственных связях в семейной драме Марковых, выдавал интонацией свое смущение. Домовой именно в эти моменты отводил глаза, а Серега, сжав на столешнице огромные кулаки, сидел не шелохнувшись.
– Н-да, а говорят,– девушка пригубила пива из красинской кружки,– что мужики умные.
– Ты это о чем?
– Да о своем, Сереженька, о девичьем.– Голос девушки, с глумливой ленцой, изрядно смутил всю троицу.
«Она в такие моменты на рысь похожа – значит, до сих пор любит Кирилла. Я так и знал, что тогда с Акентьевым это у нее напускное было, бравада одна была. Говорил же Косте, не надо ее втягивать...» – Дим-Вадим поискал моральной поддержки в сагировском взгляде. Костик, видно, устав малодушно смущаться, ответил обычной открытой улыбкой. Мол, все нормально, не энурезничайте, доктор! Папирус не тонет. Серега же молча потягивал пиво.
– Вот непонятно мне, молодые люди,– Кисс нарочито медленно, грациозно и эротично обняла могучее плечо Красина. Нежно куснула мочку исполинского уха и, призывно стрельнув глазами, хрипловатым голосом закончила вопрос: – Вы тут собрались былое вспоминать или про будущее думать? Если кому интересно: мы с Марковым для того и расстались, чтобы каждый мог начать новую жизнь. Но соображение мое будет следующее: зачем так патетически все усложнять?
Иволгин всем корпусом подался вперед. Сагиров подмигнул смущенному, с заалевшими щеками, Красину.
А Киса, нарочито продлив паузу еще с полминуты, вновь обескуражила заговорщиков вопросом:
– Слушай, Серега, а ты меня действительно любишь?
Вопрос прозвучал бесстрастно и серьезно. Щеки Красина запунцовели еще сильнее, и впервые в жизни он решительно и при свидетелях заявил о своих чувствах:
– Скажи, чего нужно – все сделаю.
В среде дискотечного ленинградского бомонда Светочка-Кисс и ее нынешний бойфренд Серега Красин были людьми известными и некоторым образом популярными.
Красин и Кисс продолжительное время поддерживали приятельские отношения без малейшего намека на интимную близость. И только однажды ночью ситуация радикально изменилась, когда припозднившемуся с работы Красину самым натуральным образом пришлось отбить Кису у агрессивных «товарищей с Востока», запримеченных «жестоко танцующими» чуть раньше, в «Аленушке».
Они сами не заметили, как разоткровенничались по дороге к дому Кисы. С уходом Акентьева, исчезновением Маркова и отъездом Сагирова закончилась определенная эпоха в жизни дискотечного заведения и, увы и ах, в их жизни тоже. Обоим не хватало общества людей, которые ввели их в этот мерцающий мир, и оба чувствовали себя покинутыми.
Таково было начало, в самые короткие сроки переросшее в тесные отношения, где главной составляющей была искреннейшая, чуть ли не родительская, забота друг о друге. Но окружающий мир не желал видеть в этом внезапном сближении большого чувства – слишком давно Киса и Красин были на виду, слишком многие и многое знали о них и не допускали даже тени мысли, что привычная картина может изменяться.
В основном, это касалось девушки. Количество претендентов на ее благосклонность не уменьшалось, и Сереге, человеку терпеливому и немногословному, порой было сложно удержать праведный свой гнев в жестких рамках социалистической законности. Он исправно «зажигал фонари» и сворачивал скулы, периодически сминал корпуса и выбивал «режики» из полублатных и псевдоуркаганских ручищ и, виновато сопя, замывал бурые пунктирные дорожки, проложенные в вестибюле «Аленушки» слабыми носами гостей из Финляндии и пятнадцати союзных республик.
Одним из наиболее настойчивых преследователей Кисс был Арвид Озолс, студент из Лесгафта. Родитель его правил нефтеналивной фирмой под названием «Вентспилс», а единственное чадо, пополнив ряды золотой молодежи города на Неве, готовилось получить образование, дававшее ему право заправлять латвийским спортом. Или – некоторой его частью.
После разрыва с Кириллом Киса пару раз позволила Озолсу воспользоваться своей благосклонностью, резонно считая, что девушка свободная имеет на это право. Своеобразие латвийского темперамента и мелкотравчатая заносчивость номенклатурного отпрыска не пришлись ей по душе, и в дальнейшем она предпочитала избегать общества товарища Озолса. Как и Серега, курляндец был боксером, и боксером достаточно удачным. На межвузовских соревнованиях он не раз сходился с Красиным на ринге, поскольку оба были в одной весовой категории, а количество побед и поражений с той и с другой стороны было равным. Отношения между сторонами вне ринга были, скорее, «никакими», но стоило только сопернику одержать уверенную победу над вышеупомянутым девичьим сердцем, как латыш будто с цепи сорвался. Качество домогательств в отношении Кисс и провокаций, направленных в сторону Сереги, резко возросло.
Все эти обстоятельства и послужили основой для корректировок, которые внесла Кисс в купчинско-британский план освобождения Кирилла, резонно предположив, что на условно смертельный поединок ради обладания женщиной, да еще между двумя столь известными персонами, как Озолс и Красин, народ собрать – особых проблем не составит...
Солнышко светило, как и положено ему вести себя в прекрасной стране, согласно представлениям юных нахимовцев. Добавочное обстоятельство – субботнее утро – обеспечивало полнейшую тишину на территории строительного треста, плотно подпиравшего психбольницу с левого фланга, и гарантировало полное невмешательство рабочего класса в пресловутом «случае чего».
Народу собралось немного, человек пятьдесят, что называется – все свои: оба дуэлянта в сопровождении секундантов, болельщики с обеих сторон, представлявшие собой ярко одетую массу молодых людей с заспанными лицами, и группа поддержки из «Аленушки», бодрствовавшая вторые сутки кряду.
Сбор происходил под старой липой, на которой заботливой рукой Иволгина предыдущим вечером был водружен памятный знак – сигнальный вымпел «СБОР ВСЕХ ЧАСТЕЙ». Руководивший приготовлениями к матчу Костик Сагиров был медлителен, то и дело украдкой поглядывал на часы. Невозмутимый Красин разминал мышцы, в ложных атаках нападая на своего секунданта и товарища по команде Влада Дольского, а латыш-соперник посматривал на его действия надменно и оценивающе, пытаясь замаскировать естественный мандраж «лесного брата» надменной ухмылкой гитлеровского недобитка. Ведь именно к нему как к «цивилизованному человеку, способному понять», обратилась позавчера Кисс с предложением вызвать на поединок Красина и в честном мужском бою разрешить все сомнения мечущейся девичьей души. И то, как обалдел этот русский, когда Арвид довольно нагло и развязно, в устной форме и самолично, доставил картель сопернику, вселяло в балтийского поединщика нешуточную уверенность в собственной победе.
Зрители и болельщики, разбившись на отдельные группки, не проявляли особого интереса к процессу подготовки, достаточно шумно и весело дожидаясь начала. Теснясь у синих «Жигулей» с хлебосольно распахнутым багажником, прибывшие из «Аленушки» подкрепляли силы, подавая пример по-сибаритски правильного предвкушения зрелищ.
Когда до намеченного времени начала поединка оставалось всего несколько минут, всеобщее внимание привлекла шикарная «Победа»-кабриолет, плавно притормозившая рядом с Красиным. Под восхищенные комментарии публики из машины царственно вышла Кисс и чуть погодя – Иволгин с темноволосой незнакомкой. Многие из присутствующих подтянулись поближе к раритетному авто, восторженно осматривали салон, пробовали на ощупь теплую кожу верха, обменивались впечатлениями и строили предположения о личности темноволосой владелицы этой антикварной красоты.
Арвид Озолс и его секунданты будто бы выпали из событийного сценария и с недоумением наблюдали, как Кисс с самой обворожительной улыбкой приветствует знакомых, а Сагиров, позабыв про обязанности распорядителя, суетится вместе с прибывшими и достает из машины бумажные рулоны. Никто из присутствующих так и не понял, в какой же именно момент цели собравшихся изменились.