— Что это? — спросил Кельсер, поднимая лист.
— Имена одиннадцати человек, которых ты убил прошлой ночью, — ответил Марш. — Я подумал, ты захочешь их знать.
Кельсер смял лист и швырнул в очаг, где потрескивали поленья.
— Они служили Последней империи.
— Они были людьми, Кельсер! — резко бросил Марш. — Живыми людьми, имели семьи. Некоторые из них были скаа.
— Это предатели.
— Это люди, — повторил Марш. — Люди, которые всего лишь пытались принять жизнь такой, какая она есть.
— Ну, я делаю то же самое, — сказал Кельсер. — И к счастью, жизнь дала мне способность расправляться с людьми вроде них. Если уж они хотят выступать против меня, как лорды, то могут и умереть как знатные люди.
Лицо Марша потемнело.
— Как ты можешь столь легкомысленно говорить о смерти?
— Да так, Марш, — пожал плечами Кельсер. — Чувство юмора — это все, что у меня осталось. Чувство юмора и решимость.
Марш негромко фыркнул.
— Тебе следовало бы радоваться, — продолжал Кельсер. — Я десятки лет выслушивал твои лекции и наконец-то решил сделать нечто, достойное моих талантов. И теперь, когда ты пришел, чтобы помочь, я уверен…
— Я здесь не для того, чтобы помогать, — перебил его Марш.
— Тогда зачем ты явился?
— Задать тебе вопрос, — Марш шагнул вперед и остановился прямо перед Кельсером.
Они были почти одного роста, но поскольку Марш всегда держался очень прямо, то казался намного выше.
— Как ты смеешь заниматься этим? — тихо спросил он. — Я всю жизнь посвятил тому, чтобы разрушить Последнюю империю. Пока ты со своими друзьями-воришками веселился, я был в бегах. Пока вы задумывали очередное ограбление, я организовывал налеты на лордов. Пока ты жил в роскоши, я видел, как храбрые и достойные люди умирали от голода. — Марш наклонился и ткнул пальцем в грудь Кельсера. — Да как ты смеешь?! Как ты смеешь вообще привлекать мятежников к очередной своей «работенке»? Как ты смеешь использовать великую мечту ради собственного обогащения?
Кельсер отвел руку Марша.
— Деньги тут ни при чем.
— Вот как? — язвительно спросил Марш, кивнув на надпись «Атиум» на доске. — Зачем ты затеял эту игру, Кельсер? Зачем втянул Йедена да еще делаешь вид, будто он тебя «нанял»? Ты изображаешь из себя защитника скаа? Но мы с тобой отлично знаем, какова твоя подлинная цель.
Кельсер стиснул зубы, чувствуя, как его покидают последние капли веселости. «Брат всегда умел вывести меня из себя…»
— Ты совсем не знаешь меня нынешнего, Марш, — тихо произнес он. — Дело не в деньгах… у меня уже было денег больше, чем вообще может истратить человек. Смысл этой работы в другом.
Марш стоял все так же близко, внимательно изучая Кельсера взглядом, как будто пытался разглядеть правду где-то внутри.
— Ты всегда был отличным лжецом, — сказал он наконец.
Кельсер тяжело вздохнул.
— Прекрасно, думай как хочешь. Но избавь меня от проповедей. Возможно, когда-то ты и мечтал разрушить Последнюю империю… но теперь ты превратился в хорошего послушного скаа, работающего в собственной лавке и виляющего хвостом перед знатными людьми, когда те удостаивают тебя визитом.
— Я трезво взглянул на вещи, — отрезал Марш. — Как раз это тебе никогда не удавалось. Даже если ты всерьез строишь планы, ты все равно потерпишь поражение. Каждый раз, когда начинался бунт — с налетами, грабежами и убийствами, — он заканчивался поражением. И самые отчаянные наши усилия не вызывали у лорда-правителя даже легкого раздражения.
— Ох, — сказал Кельсер, — я-то как раз умею раздражаться. И раздражен я далеко не слегка. Все мне твердят, что я провалюсь. Но почему бы мне не воспользоваться своим даром, чтобы сделать что-то хорошее?
Марш вздохнул отворачиваясь.
— Да при чем тут «хорошее», Кельсер? Это же просто месть. Ты все такой же. Я верю, что ты не гонишься за деньгами… я даже верю, что ты действительно намерен собрать для Йедена армию, за которую он тебе заплатил. Но я никогда не поверю в твои добрые намерения.
— Вот здесь ты ошибаешься, Марш, — тихо произнес Кельсер. — И всегда ошибался, когда думал обо мне так.
Марш нахмурился.
— Возможно. Но как все началось? Йеден сам пришел к тебе или ты явился к нему?
— Да какая разница? — отмахнулся Кельсер. — Послушай, Марш, мне нужен кто-то, кто может проникнуть в братство. Ничего не выйдет, если мы не найдем способ присматривать за инквизиторами.
— И ты действительно рассчитываешь, что я тебе помогу?
Кельсер кивнул.
— Именно потому ты пришел, что бы ты ни говорил. Ты однажды сказал, что считаешь меня способным на великие дела, если, конечно, я выберу достойную цель. Ну вот, цель найдена… и ты собираешься мне помочь.
— Теперь это не так легко, Кел, — сказал Марш, качая головой. — Одни люди изменились. Другие… других уже нет.
Кельсер надолго замолчал. Повисла тишина, и даже огонь в очаге начал затухать.
— Я очень по ней скучаю, — едва слышно прошептал Кельсер.
— Да, понимаю… но ты должен быть честен с самим собой, Кел. Несмотря ни на что… я иногда жалею, что ты оказался единственным, выжившим в Ямах Хатсина.
— Я сожалею об этом каждый день.
Марш смотрел на Кельсера холодными, недовольными глазами. Глазами охотника. Бронзового туманщика. Как бы то ни было, Кельсер, похоже, добился одобрения Марша.
— Я ухожу, — сказал Марш. — Но ты, кажется, был вполне искренен. Я вернусь и послушаю, какой еще безумный план ты состряпаешь. А потом… ну, потом увидим.
Кельсер улыбнулся. Несмотря на суровую внешность, Марш был хорошим человеком — лучшим из всех, кого встречал Кельсер. Но когда Марш повернулся к выходу, Кельсер вдруг заметил тень, мелькнувшую в щели под дверью. Он мгновенно воспламенил железо, и светящиеся голубые лучи вырвались из его тела, устремившись к ближайшим источникам металла. Марш, разумеется, не имел при себе ни единой металлической крошки — даже мелкой монетки в карманах. Человеку, который выглядит хотя бы относительно состоятельным, опасно ходить по районам города, населенным скаа.
Но кое-кто другой еще не знал, что не следует носить с собой ничего металлического. Голубые лучи были тонкими и слабыми, они не пробивали дерево насквозь, однако их силы хватило, чтобы Кельсер засек пряжку на поясе некоей особы, быстро и бесшумно удиравшей по коридору.
Кельсер улыбнулся. Эта девочка определенно обладала немалым искусством. Однако годы, проведенные на улице, не прошли даром. Кельсер лишь надеялся, что, развивая ее таланты, он постепенно поможет ей залечить и душевные раны.
— Я приду завтра, — сказал Марш, на секунду задержавшись в дверях.
— Только не слишком рано, — подмигнул Кельсер. — У меня были планы на вечер.
Вин притаилась в своей комнате, в темноте, прислушиваясь к удаляющимся шагам в коридоре. Она скрючилась возле двери, решив подождать — ведь следом мог пройти и второй собеседник. Но в коридоре было тихо, и она облегченно вздохнула.
И тут же в дверь постучали — в нескольких дюймах над ее головой.
От изумления Вин едва не упала.
«А он молодец!» — подумала она.
Она быстро взъерошила волосы и потерла кулаками глаза, стараясь придать себе заспанный вид. Расстегнув рубашку, она подождала, пока стук повторится, и лишь тогда открыла дверь.
Кельсер прислонился к дверному косяку. В спину ему светила та единственная лампа, что горела в коридоре. Высокий мужчина критически оглядел растрепанную Вин.
— Ну? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал сонно.
— Что ты думаешь о Марше?
— Не знаю, — ответила Вин. — Я его раньше никогда не видела, да и теперь не успела рассмотреть, ты же всех нас выгнал.
Кельсер улыбнулся.
— Ты не желаешь признавать, что я тебя поймал?
Вин чуть не улыбнулась в ответ. Ее спасла лишь выучка Рина. «Больше всего бойся тех, кто хочет добиться твоего доверия». Голос брата как будто прозвучал в ее голове. Да, этот голос усилился с тех пор, как Вин встретилась с Кельсером, и все ее инстинкты были на взводе.
Кельсер какое-то время изучающе смотрел на нее, потом отступил на шаг.
— Застегни рубашку и пошли со мной.
Вин нахмурилась.
— Куда мы пойдем?
— Начнем тебя учить.
— Прямо сейчас? — изумилась Вин, оглядываясь на окно.
В щелях ставен не видно было ни малейшего признака света.
— Конечно, — усмехнулся Кельсер. — Прекрасная ночь для прогулки.
Вин привела в порядок одежду и вышла в коридор. Если Кельсер действительно собрался учить ее, она не станет жаловаться, который бы ни был теперь час. Они спустились на первый этаж. В мастерской стояла темнота, в тенях притаились наполовину готовые стулья и прочая мебель. Однако в кухне горел яркий свет.
— Погоди-ка минутку, — бросил Кельсер, направляясь к кухне.
Вин замерла в тени и лишь вытянула шею, заглядывая в освещенное помещение. Там за большим столом сидели Доксон, Бриз, Хэм и Клабс со своими подмастерьями. На столе Вин увидела эль и вино, хоть и в небольшом количестве: мужчины ели лепешки, начиненные вареным ячменем, и тушеные овощи.
Из кухни доносился смех. Не тот грубый хохот, к которому Вин привыкла в берлоге Камона, а совсем другой — мягкий, говорящий об искреннем веселье и прекрасном настроении.
Вин и сама не понимала, почему не решается войти. Она колебалась… как будто смех представлял собой некий барьер и намного безопаснее было оставаться в темной, пустой мастерской. Она наблюдала и не могла подавить в себе желание очутиться там, рядом со всеми…
Кельсер вернулся очень быстро. Он держал в руках свой мешок и еще какой-то небольшой узелок. Вин с любопытством посмотрела на узелок, и Кельсер, улыбнувшись, протянул его.
— Подарок, — сообщил он.
В узле оказалась одежда — мягкая, скользящая между пальцами, — и Вин почти сразу поняла, что это. Плащ рожденного туманом. Как и плащ Кельсера, он был сшит из отдельных полос ткани.
— Ты удивлена, — заметил Кельсер.
— Я… его не заработала.
— При чем тут «заработала»? — пробормотал Кельсер, надевая собственный плащ. — Ты есть то, что ты есть, Вин.
Она немного помедлила, потом набросила плащ и завязала его у горла. Плащ вызывал странные ощущения. Он давил на плечи, но ничуть не мешал движениям, легко спадая вдоль тела. Ленты были сшиты внахлест, и Вин могла стягивать их как угодно туго. Она почувствовала себя как будто в надежной броне.
— Ну как тебе? — спросил Кельсер.
— Хорошо, — просто ответила Вин.
Кельсер кивнул, доставая из мешка несколько стеклянных флаконов. Два из них он протянул Вин.
— Выпей один, второй оставь на всякий случай. Я тебя потом научу смешивать металлы.
Вин быстро осушила один флакон, а второй засунула в кармашек на поясе.
— Я велел сшить для тебя новую одежду, — сказал Кельсер. — Ты должна привыкнуть носить такие вещи, в которых нет ни крупицы металла: пояса без пряжек, башмаки без заклепок, штаны без крючков. Может, потом, когда ты немного пообвыкнешься, сообразим тебе платье.
Вин слегка покраснела. Кельсер засмеялся.
— Я просто дразню тебя. Но как бы то ни было, ты теперь вступаешь в новый мир и, вероятно, скоро обнаружишь, что иногда лучше выглядеть как благородная дама, чем как воришка.
Вин кивнула и направилась следом за Кельсером к выходу. Кельсер распахнул дверь, открыв взгляду темную шевелящуюся стену тумана. И шагнул прямо в нее. Глубоко вздохнув, Вин последовала за ним.
Кельсер закрыл дверь. Мощенная булыжником дорога как будто скрадывала звук шагов, и Вин ощущала вокруг влагу. Ничего не было видно, улица словно исчезала в пустоте, она стала дорогой в вечность… И неба над головой не было, лишь на сером фоне кружили серые облака.
— Ну хорошо, давай понемногу начинать, — сказал Кельсер.
Его голос прозвучал очень громко. В тоне Кельсера слышалась уверенность, как будто он бросал вызов туману. Вин такой уверенности не чувствовала.
— Сейчас будет твой первый урок, — продолжил Кельсер, шагая по улице. — Но не алломантии, а отношения к миру, — Кельсер сделал широкий жест рукой. — Все это, Вин… все это принадлежит нам. Ночь, туман — они наши. Скаа боятся тумана до смерти. Воры и солдаты выходят по ночам, но им тоже страшно. Знать делает вид, что ей плевать на все, но и в лордах туман порождает смущение. — Он обернулся и посмотрел на Вин. — Туман — твой друг, девочка. Он прячет тебя, он защищает тебя… и он дает тебе силу. Братство внушило скаа некую идею… Оно утверждает, что рожденные туманом — потомки того единственного человека, который сохранял верность лорду-правителю, пока он еще не взошел на трон. Правда, есть и другие легенды, их рассказывают только шепотом; и они гласят, что рожденные туманом — нечто такое, над чем даже лорд-правитель не властен, нечто возникшее в тот самый день, когда туман впервые опустился на мир.
Вин осторожно кивнула. Ее поразило, что Кельсер говорит обо всем этом открыто и вслух, ведь по обе стороны улицы высились здания, битком набитые спящими скаа. Впрочем, в темноте Вин казалось, что они с Кельсером совершенно одни. Одни в этом перенаселенном городе, одни во всей Последней империи.
Кельсер шел все дальше, и его бодрая походка казалась неуместной в унылой темноте.
— А мы разве не должны опасаться солдат? — тихо спросила Вин.
Ворам всегда приходилось держаться осторожно, чтобы не нарваться на ночной патруль.
Кельсер покачал головой.
— Если даже мы окажемся настолько беспечны, что нас заметят, ни один имперский патруль не осмелится побеспокоить рожденного туманом. Они увидят наши плащи и тут же сделают вид, что нас здесь нет. Помни, почти все рожденные туманом — члены Великих Домов, а остальные принадлежат к чуть менее знатным семьям Лютадели. В любом случае, все они — очень важные особы.
Вин нахмурилась.
— Значит, стражники просто не обратят внимания на рожденного туманом?
Кельсер пожал плечами.
— Это, видишь ли, дурной тон — признавать, что некто, крадущийся по крышам, на самом деле является знатным и уважаемым господином, если не госпожой. Рожденные туманом настолько редки, что на них нельзя распространять обычные светские правила и предубеждения. Они всегда жили двойной жизнью. С одной стороны, они аристократы, допущенные ко двору, а с другой — шалящие по ночам алломанты. И каждая семья тщательно охраняет тайну своего рожденного туманом, чтобы никто даже не заподозрил, например, отца семейства в том, что он может ночью шпионить за соседями. Это, кстати, служит пищей для сплетен и обсуждений в высшем свете — все пытаются угадать, кто есть кто.
Кельсер свернул на другую улицу, и Вин, все еще нервничая, поспешила за ним. Она не знала, куда он ее ведет, а ночью так легко заблудиться… А может, он не вел ее к какой-то конкретной цели, а просто знакомил с туманом?
— Ладно, — сказал Кельсер, — давай учиться использовать базовые металлы. Ты ощущаешь свой металлический запас?
Вин немного помолчала. Сосредоточившись, она отчетливо различила восемь источников силы внутри себя — и каждый из них был мощнее тех двух, на которые успел указать ей Кельсер. С того дня она не использовала удачу. Она начала осознавать, что всегда обладала оружием, силы которого по-настоящему не понимала, — оружием, которое случайно привлекло к ней внимание «стального» инквизитора.
— Начинай поджигать их, по одному, — сказал Кельсер.
— Поджигать?..
— Так мы называем активацию алломантических способностей, — пояснил Кельсер. — Ты «поджигаешь» металл, связанный с конкретной силой. Ты сейчас поймешь, что я имею в виду. Начни с тех металлов, с которыми ты пока незнакома, а с приглушением и разжиганием эмоций мы поработаем в другой раз.
Вин кивнула, остановившись посреди улицы. Очень осторожно она потянулась мыслью внутрь себя, к новым источникам силы. Один из них показался ей смутно знакомым. Может, она и прежде его использовала, сама того не замечая? А что он делает?..
«Проверить это можно только одним способом…»
Не слишком хорошо представляя, что, собственно, должна делать, Вин ухватилась за источник силы, пытаясь извлечь его на свет.
И в то же мгновение в ее груди вспыхнул жар. Ничего неприятного, Вин просто отчетливо и ясно ощущала его. А вместе с теплом пришло что-то еще… как будто все ее тело налилось здоровьем и мощью. Вин словно бы стала крупнее, сильнее…
— Ну, что случилось? — спросил Кельсер.
— Я как-то по-другому себя чувствую, — ответила Вин.
Она подняла руку, и ей показалось, что мышцы реагируют быстрее.
— Тело какое-то другое. Я больше не ощущаю усталости, вроде бы стала подвижнее.
— Ах, — бросил Кельсер, — ну да, это свинец. Он увеличивает твои физические возможности, делает тебя намного сильнее, ты лучше сопротивляешься усталости и боли. Реакции тоже ускорились. В общем, теперь твое тело будет выносливее и крепче.
Вин для проверки несколько раз наклонилась в разные стороны. Ее мышцы, казалось, не увеличились, но появилось что-то новое… не только в мускулах, но и в костях, в коже… Вин снова заглянула внутрь себя и почувствовала, как источник физической силы уменьшается.
— Он догорает, — сказала Вин.
Кельсер кивнул.
— Да, свинец горит довольно быстро. В том флаконе, что я дал тебе, был запас свинца примерно на десять минут непрерывного горения… хотя он кончается быстрее, если заставлять его вспыхивать ярко, и медленнее, если использовать осторожно.
— Вспыхивать ярко?..
— Ты сможешь раздувать горение уже подожженных металлов, когда научишься, — пояснил Кельсер. — Они от этого сгорают быстрее, становятся трудноуправляемыми, зато дают дополнительный прилив сил.