Тогда она тоже взлетела на стену, пригнулась — и швырнула оставшиеся монеты в человека внизу. Он мгновенно оттолкнул их, разметав в разные стороны, но монеты были лишь отвлекающим маневром. Вин приземлилась за спиной противника, выхватывая из ножен стеклянные кинжалы. Она пригнулась, готовясь к удару, но противник почему-то отпрыгнул назад.
«Что-то не так».
Вин метнулась в сторону, когда горсть блестящих монет — ее собственных монет — вдруг помчалась к тому человеку. Он повернулся и швырнул их в Вин. Она, тихо взвизгнув, уронила кинжалы и выбросила вперед руки, чтобы оттолкнуть монеты. И тут же отлетела назад, потому что сила ее толчка оказалась равной силе толчка противника.
Одна из монет зависла в воздухе, дергаясь из стороны в сторону. Остальные разлетелись.
Вин на лету воспламенила сталь и услышала, как противник хрюкнул, будучи отброшенным назад. Он ударился о стену. Вин врезалась в дерево, но подожгла свинец и не чувствовала боли. Зато дерево помогло ей удержаться на месте, и Вин продолжала толкать.
Монета дрожала в воздухе, попав между двумя противоборствующими алломантическими силами. Давление увеличивалось. Вин стиснула зубы, ощущая, как за спиной начинает сгибаться тонкая осина.
Противник тоже давил, не ослабляя усилий.
«Ну нет… не выйдет!» — подумала Вин, поджигая одновременно сталь и свинец и с тихим стоном вкладывая все силы в монету.
Мгновение стояла полная тишина. Потом Вин резко отбросило, потому что дерево с громким треском сломалось.
Вин повалилась на землю, а вокруг нее веером рассыпались щепки. Даже олова и свинца оказалось недостаточно, чтобы удержать ее мысли в порядке, когда она катилась по булыжникам мостовой. Темная фигура приблизилась в ореоле развивающихся лент плаща рожденного туманом. Вин с трудом поднялась на ноги, тщетно пытаясь отыскать на поясе потерянные кинжалы.
Кельсер сбросил капюшон и протянул Вин ее оружие. Один кинжал оказался разбитым.
— Я знаю, что это инстинктивное движение, Вин, но незачем выбрасывать вперед руки, когда ты толкаешь что-то… и тем более незачем ронять то, что ты держишь.
Вин скривилась, потирая плечо, и забрала кинжалы.
— Неплохой фокус ты проделала с кошельком, — сказал Кельсер. — Даже на мгновение застала меня врасплох.
— Рада стараться, — проворчала Вин.
— Ты тренируешься всего несколько месяцев, — весело продолжал Кельсер, — и, если учесть все обстоятельства, должен сказать, что ты просто фантастически продвинулась вперед. Но я бы все-таки посоветовал тебе избегать таких вот единоборств, если противник весит больше тебя. — Он помолчал, оценивая невысокую, худощавую фигурку Вин. — А это, видимо, означает, что тебе вообще ни с кем не следует бодаться.
Вин вздохнула и выпрямилась. Да, синяков у нее прибавится.
«Ну и ладно, их все равно никто не увидит».
Сейчас, когда с ее лица окончательно исчезли следы побоев Камона, Сэйзед просил, чтобы она была осторожнее. Косметика не скроет всего, а Вин надлежало выглядеть «приличной» молодой леди, если она намеревалась проникнуть в придворные круги.
— Вот, держи, — сказал Кельсер, протягивая ей что-то. — Сувенир на память.
Это оказалась монета, которую они толкали с двух сторон. Она погнулась и стала в два раза тоньше.
— Ладно, увидимся в особняке, — бросил Кельсер.
Вин молча кивнула, и он исчез в темноте.
«Он прав, — подумала Вин, рассматривая монету. — Я меньше ростом, и вес у меня невелик, и учусь я совсем недавно. Если на меня нападет кто-нибудь здоровенный, я пропала».
Впрочем, она знала и другую тактику, из прежней жизни, — нападать тихо, оставаться невидимой… Ей необходимо было научиться использовать алломантию именно таким образом. Кельсер не раз говорил, что она быстро учится. И похоже, думал, что лично обучает Вин, но она ощущала, что тут кроется нечто большее. Туман… тайные ночные прогулки… Вин хорошо чувствовала себя в тумане. И ничуть не тревожилась, успеет ли как следует овладеть алломантией к тому времени, когда Кельсеру понадобится помощь в борьбе с другими рожденными туманом.
Вин беспокоило совсем другое.
Вздохнув, она перемахнула через стену, чтобы отыскать кошелек. В окнах особняка — это был дом не Ренокса, а другого знатного лорда — вспыхнул свет, видно было, как суетятся люди. Но никто из них не решался выйти в ночь. Скаа боялись туманных призраков, знатные люди догадывались, что шум подняли алломанты, а ни один здравомыслящий человек не стал бы вмешиваться в их драку.
Вин, воспламенив сталь, нашла наконец свой кошелек, повисший на одной из верхних веток дерева. Она легонько потянула его, и кошелек опустился ей в ладонь. Потом она выбралась на улицу.
Кельсер, скорее всего, не стал бы возвращаться за деньгами. Однако Вин большую часть жизни попрошайничала, воровала и голодала. Она просто не могла позволить себе расточительство. Даже когда ей приходилось выбрасывать монеты ради прыжков, она чувствовала себя не слишком уютно.
К тому же благодаря этим монетам она скорее вернется в особняк Ренокса — вместо того, чтобы использовать случайные металлические предметы. Манера передвижения рожденных туманом — затяжные прыжки — стала для нее вполне естественной, и она уже не задумывалась, что и как надо делать.
Но вот как выдать себя за знатную леди? Вин даже не пыталась скрыть свои опасения, во всяком случае от себя самой. Камон отлично умел изображать лордов, потому что был крайне самоуверен, а у Вин это качество отсутствовало. Успехи в алломантии, по мнению Вин, доказывали только то, что ее настоящее место — в углах и в тени, но никак не на светском балу.
Однако Кельсер и слышать ни о чем не желал. Он не собирался отпускать ее.
Вин мягко приземлилась на согнутые ноги перед особняком Ренокса и вздохнула от усталости. С легким опасением она посмотрела на освещенные окна.
«Ты и этому научишься, Вин, — постоянно повторял Кельсер. — Ты талантливый алломант, но, чтобы соревноваться со знатью, недостаточно уметь воспламенять сталь. Пока ты не научишься двигаться среди лордов так же легко, как плаваешь в тумане, ты будешь оставаться в невыгодном положении».
Испустив еще один тяжкий вздох, Вин выпрямилась, сняла плащ и спрятала до следующей прогулки. Она поднялась по мраморным ступеням и вошла в дом. Когда она спросила, где Сэйзед, кто-то из слуг указал ей в сторону кухни, так что пришлось отправиться в скрытый от посторонних глаз флигель, где располагались комнаты слуг.
Но даже эта часть дома содержалась в безукоризненной чистоте. Вин понемногу начала понимать, почему подменыш Ренокс выглядел так убедительно: он не терпел несовершенства ни в чем.
И даже если бы он изображал лорда вполовину так хорошо, как следил за порядком в особняке, то и тогда, не сомневалась Вин, никто и никогда не обнаружил бы подделку.
«Однако, — подумала она, — он должен иметь какой-то недостаток, какую-то слабость. На том собрании два месяца назад Кельсер сказал, что Ренокс не выдержит встречи с инквизитором. Может, дело в его скрытых чувствах, может, они способны выдать его?»
Это был не слишком существенный вопрос, но Вин не забывала его. Несмотря на уверения Кельсера, будто он честен с ней, Вин знала, что у него есть секреты. У всех есть.
Сэйзеда она действительно нашла на кухне. Он разговаривал с немолодой женщиной, слишком высокой для скаа, хотя рядом с Сэйзедом ее рост не казался чрезмерным. Вин узнала ее: женщина была из прислуги, ее звали Косан. Вин старательно запоминала имена всех слуг, с которыми сталкивалась.
Сэйзед взглянул на вошедшую Вин.
— А, госпожа Вин! Ты вернулась как раз вовремя. — Он показал на свою собеседницу. — Это Косан.
Косан окинула Вин деловитым взглядом. Вин тут же захотелось вернуться в туман, где никто не смотрел на нее вот так.
— Уже достаточно длинные, мне кажется, — сказал Сэйзед.
— Возможно, — ответила Косан. — Но я не умею творить чудеса, мастер вэхт.
Сэйзед кивнул. Видимо, «вэхт» и было правильным обращением к дворецкому — уроженцу Терриса. Вообще террисане, не будучи в полной мере скаа и в то же время не являясь знатными людьми, занимали весьма странное положение в имперской иерархии.
Вин подозрительно уставилась на обоих.
— Мы говорим о твоих волосах, госпожа, — спокойно пояснил Сэйзед. — Косан должна их немного подрезать.
— Ох… — выдохнула Вин, поднося руку к голове. Волосы уже чуть отросли, и это было не в ее вкусе, но она почему-то сомневалась, что ее ждет мальчишеская стрижка.
Косан жестом указала ей на стул, и Вин неохотно повиновалась. Ей не нравилось покорно сидеть, пока кто-то что-то делает с ее головой, но деваться было некуда.
Косан несколько мгновений перебирала волосы Вин, потом взялась за ножницы.
— Прекрасные волосы, — сказала она негромко, скорее себе, чем Вин. — Густые и такой глубокий черный цвет. Просто стыдно, что за ними совсем не ухаживали, мастер вэхт. Многие придворные дамы все бы отдали за такую шевелюру… волосы пышные и слегка волнистые, но в то же время не настолько вьются, чтобы с ними было трудно работать.
Сэйзед улыбнулся.
— Ну, в будущем мы позаботимся о надлежащем уходе за ними.
Косан продолжала работать, время от времени кивая собственным мыслям. Сэйзед взял стул и устроился в нескольких футах напротив Вин.
— Кельсер еще не вернулся, насколько я понимаю? — спросила Вин.
Сэйзед отрицательно покачал головой, и Вин вздохнула. Кельсер думал, что она еще не готова сопровождать его в ночных рейдах, куда он частенько отправлялся после очередного урока. В течение двух последних месяцев Кельсер, словно призрак, возникал в разных знатных домах Лютадели и Феллиса. Он изменял внешность и почерк преступлений, стараясь посеять смятение в Великих Домах.
— Ну что? — спросила Вин, глядя на Сэйзеда, который с любопытством рассматривал ее.
Террисанин чуть поклонился в ответ.
— Я просто гадал, захочешь ли ты выслушать еще одно предложение.
Вин вздохнула, закатывая глаза.
— Давай.
«Все равно мне больше нечего делать, пока я здесь сижу».
— Мне кажется, я подобрал тебе отличную религию, — заговорил Сэйзед, и в его обычно бесстрастных глазах вспыхнул энтузиазм. — Она называется «трелагизм», по имени бога Трела. Трелу поклоняются нелазане, небольшой народ, живущий далеко на севере. В их краях смена дня и ночи происходит очень странно. В течение нескольких месяцев в году почти весь день темно. А летом, наоборот, темнеет совсем ненадолго. Нелазане верят, что в темноте есть особая красота, а день по сравнению с ней примитивен и даже нечист. Они считают, что звезды — это тысячи глаз Трела, наблюдающего за людьми. А солнце — единственный глаз его завистливого брата Налта. Поскольку у Налта один глаз, он заставляет его гореть очень ярко, чтобы затмить своего брата. Однако на нелазан это не производит впечатления и они предпочитают поклоняться молчаливому, тихому Трелу, который смотрит на них даже тогда, когда Налт захватывает все небо.
Сэйзед замолчал. Вин, не зная, что сказать, тоже помалкивала.
— Это действительно хорошая вера, госпожа Вин, — добавил наконец Сэйзед. — Тихая, сдержанная и одновременно очень сильная. Нелазане — не слишком развитый народ, но они очень решительны. Они составили карты ночного неба, пересчитав все заметные звезды и определив их место. Их верования подойдут тебе… особенно то, что они предпочитают ночь дню. Если хочешь, могу рассказать побольше.
Вин покачала головой.
— Вполне достаточно, Сэйзед.
— Не очень хорошее настроение? — спросил Сэйзед, хмурясь. — Ладно. Мне следует еще немного подумать. Спасибо, госпожа… ты так терпелива ко мне.
— Еще подумать? — переспросила Вин. — Это уже пятая вера, в которую ты пытаешься меня обратить, Сэйзед. Сколько их осталось?
— Пятьсот шестьдесят две, — с готовностью ответил он. — По крайней мере, известных мне. Но, к сожалению, в нашем мире были и другие религии, которые исчезли, не оставив следа, так что мой народ не может включить их в списки.
Вин помолчала.
— И ты что же, помнишь эти религии наизусть?
— Более или менее, — подтвердил Сэйзед. — Молитвы, основные божества, мифология. Многие похожи, потому что их исповедуют секты одного направления.
— Пусть похожи, но как ты все это помнишь?
— У меня… свой метод, — признался Сэйзед.
— Да, но зачем тебе это?
Сэйзед развел руками.
— Мне кажется, ответ очевиден. Человек — великая ценность, госпожа Вин, и так же ценна его вера. Но с тех пор как тысячу лет назад взошел на престол лорд-правитель, многие религии канули в небытие. Стальное братство запрещает верить в кого-либо, кроме лорда-правителя, и инквизиторы уже уничтожили сотни верований. И если кто-нибудь не сохранит их в памяти, от многих религий вовсе ничего не останется.
— Ты хочешь сказать, — недоверчиво начала Вин, — что пытаешься обратить меня в веру, умершую тысячу лет назад?
Сэйзед кивнул.
«Похоже, каждый, кто имеет дело с Кельсером, немного не в своем уме».
— Последняя империя не вечна, — тихо произнес Сэйзед. — Не знаю, разрушит ли ее именно мастер Кельсер, но конец все равно наступит. И когда это случится, когда Стальное братство потеряет влияние, люди захотят вернуться к вере своих отцов. В тот день они обратятся к хранителям, и мы отдадим человечеству забытые истины.
— Хранители? — переспросила Вин, пока Косан присматривалась к ее челке. — Значит, таких, как ты, много?
— Не очень. Но мы есть. И нас достаточно, чтобы передать знание следующему поколению.
Вин задумалась, с трудом удерживаясь от того, чтобы не вырваться из рук Косан. Эта женщина явно никуда не спешила. Когда Рин подрезал ей волосы, ему хватало нескольких взмахов ножницами.
— Может, продолжим урок, пока ты сидишь тут, госпожа Вин? — спросил Сэйзед.
Вин покосилась на террисанина, и тот едва заметно улыбнулся. Он знал, что застал ее врасплох: ей некуда спрятаться, она не может даже пересесть к окну, чтобы глядеть на туман. Ей ничего не оставалось, кроме как сидеть и слушать.
— Ладно, — вздохнула она.
— Можешь перечислить все десять Великих Домов Лютадели, начиная с самого могущественного?
— Венчер, Хастинг, Элариэль, Текиэль, Лекаль, Эрикеллер, Эрикелл, Хот, Урбейн и Бувидас.
— Очень хорошо. А ты сама…
— Я — леди Валетт Ренокс, четвертая кузина лорда Тивена Ренокса, владельца этого особняка. Мои родители — лорд Харден и леди Фелетт Ренокс — живут в Чакате, городе в Западной провинции. Их основное занятие — экспорт шерсти. Моя семья занимается также продажей красок, в особенности темно-красной, которую делают из улиток, их много водится в наших краях, и темно-желтой — из древесной коры. Мои родители отправили меня в Лютадель к дальнему родственнику, с которым ведут дела, так что теперь я могу какое-то время провести при дворе.
Сэйзед кивнул.
— И что ты почувствовала, когда узнала об этом?
— Я была поражена, даже немного подавлена, — послушно ответила Вин. — Я подумала, что люди станут обращать на меня внимание, потому что захотят поближе сойтись с лордом Реноксом. А поскольку я незнакома с правилами придворной жизни, то, боюсь, такое внимание смутит меня. Я решила, что постараюсь снискать расположение при дворе, но буду держаться тихо и ни во что не ввязываться.
— У тебя блестящая память, госпожа, — сказал Сэйзед. — Твой покорный слуга может лишь гадать, каких успехов ты добилась бы, если бы посвятила себя учебе, а не старалась изо всех сил избежать ее.
Вин мрачно глянула на него.
— Интересно, все «покорные террисане» так командуют своими хозяевами, как ты?
— Только лучшие из нас.
Вин некоторое время молча смотрела на него, потом вздохнула.
— Извини, Сэйзед. Я вовсе не избегаю твоих уроков. Я просто… ну… туман… я иногда отвлекаюсь.
— Что ж, к счастью, ты быстро учишься. Однако придворные всю жизнь посвящают изучению этикета. Даже если ты леди из далекой провинции, ты все равно должна кое-что знать.
— Да, понимаю, — согласилась Вин. — Но мне не хочется.
— Другого выхода нет, госпожа. Ты будешь новенькой в свете, к тому же с окраины империи. Тебя обязательно заметят. Мы ведь не хотим, чтобы у них сразу возникли подозрения? Тебя внимательно изучат и перестанут обращать внимание. Но если ты будешь слишком часто совершать ошибки, это может оказаться опасным прежде всего для тебя самой.
«Великолепно! Лучше не придумаешь!»
Сэйзед замолчал, чуть вскинув голову. Через несколько секунд Вин услышала в коридоре шаги. В комнату ленивой походкой вошел Кельсер, и на его лице блуждала самодовольная улыбка. Он сбросил плащ и остановился, глядя на Вин.
— Ну как? — спросила она, распрямляя плечи.
— Неплохая прическа, — ответил Кельсер. — Отличная работа, Косан.
— Ерунда, мастер Кельсер. — Вин по голосу поняла, что та краснеет. — Я просто сделала все возможное.
— Дай зеркало, — потребовала Вин, протягивая руку.
Косан подала ей зеркало. Вин подняла его перед собой — и то, что она увидела, заставило ее замереть. Она стала похожей… на девушку.
Косан не зря трудилась над ее волосами. Вин всегда замечала, что когда волосы отрастают, то обязательно встают дыбом. Но Косан и с этим справилась. Конечно, волосы были еще не слишком длинными, они едва прикрывали уши, — но они, по крайней мере, лежали ровно.
«Они не должны думать о тебе как о девушке», — предостерег ее голос Рина.
И тут Вин впервые захотелось не обращать внимания на этот голос.