Он ускоряет шаг, почти машинально поворачивая на длинную бетонную лестницу между двумя многоэтажными зданиями. «Многоквартирник» — вспоминает он английское слово. Еще одно. Интересно, английский акцент тоже вернется? Гудмунд постоянно просил его «поговорить по-британски», причем сказать не что-нибудь, а…
Боль утраты пронзает снова. Сильно. Слишком сильно.
«Иди, не останавливайся, — велит он себе. — Иди, и все».
Лестница выходит на тротуар, который тянется к построенной на возвышении станции. Ее видно отсюда. Чтобы добраться до огородов, нужно пройти насквозь, потом по мосту над путями на дальнюю платформу. В предвкушении Сет входит внутрь, не задумываясь перепрыгивает через турникеты и взбегает по невысокой лестнице на первую платформу…
Где дожидается поезд.
Состав короткий, всего четыре вагона, электричка, курсирующая между этим городком и соседним. Кажется, вот-вот откроются двери и на платформу хлынут приехавшие или, наоборот, поезд плавно покатит прочь.
Ни того, ни другого, конечно, не происходит. Поезд стоит, как стоял, молчаливый, словно скала, покрытый неизменной пылью. Сорняки пробиваются из трещин в платформе и кое-где даже из желобков на крыше поезда. Он уже давно не трогался с места, как и машины вдоль тротуаров.
— Эй? — зовет Сет.
Подойдя вплотную, он заглядывает в окно, но там ничего не разобрать, да и окна такие пыльные, что почти не пропускают свет. Сет нажимает кнопку на ближайших дверях, но электричества нет, и двери не реагируют.
Он смотрит в сторону головного вагона. В кабине машиниста двери открыты. Сет идет туда и, вытащив фонарик из рюкзака, просовывает голову в кабину. За пультом только одно сиденье — неожиданно. Он-то думал, там по два, как в самолетах. Стекла приборов либо потрескались, либо затянуты пылью, лампочки не горят.
Из кабины ведет дверь внутрь состава, и она тоже открыта. Сет залезает в кабину и светит фонариком вдоль центрального прохода по вагону.
Оттуда пахнет. Сюда явно заглядывали звери. Воняет мочой и навозом, пыль на линолеуме размазана, по ней тянутся разные подозрительные потеки. Сет представляет притаившихся под сиденьями лис, которые наблюдают за ним из темноты и ждут, что он сделает дальше.
Пока он только оглядывается, переполненный воспоминаниями. Яркое солнце пробивается даже через пленку пыли на окнах, расписанных непонятными граффити, и в тусклом свете можно различить рисунок на голубой обивке сидений — мелкую диагональную клетку. Сет проводит рукой по спинке, рыхля ворс кончиками пальцев.
Поезд. Поезд.
Он не ездил на поездах после Англии. Ни разу. На Западном побережье Америки не пользуются поездами. Там ездят только на машинах. Повсюду. Его нога в буквальном смысле слова не ступала на подножку поезда с тех пор, как они перебрались за океан.
А ведь сколько значил для него поезд в детстве! Поездки в Лондон, к морю удовольствий, которые обрушивает большой город на шестилетнего, потом семилетнего и восьмилетнего мальчишку. Зоопарк, колесо обозрения, Музей восковых фигур, другие музеи (поскучнее, потому что без восковых фигур). Или в противоположную сторону, к настоящему морю, с замками из песка и большими белыми утесами, на которые мама не пускала ни его, ни Оуэна. И галечными пляжами. И паромами до Франции.
Когда тебе восемь, поезда всегда катят навстречу приключениям, помогая вырваться из наскучившего круга одних и тех же домов, одних и тех же лиц, одних и тех же магазинов. Глупо, наверное, прыгать от радости из-за обычной поездки, которую миллионы людей совершают ежедневно, но Сет чувствует, как губы расплываются в улыбке. Он идет по вагону, светя фонариком на решетчатые полки для вещей и кресла, составленные то по два, то по три в ряд, и в дальний конец вагона, где за дверцей скрывается жуткий туалет, куда Оуэну неизменно приспичивало через пять минут после отхода поезда от станции в любом направлении.
Сет мотает головой. Он почти забыл о существовании поездов. Подумать только, какой экзотикой они казались ему в детстве…
«А вот так вот. Поезд».
Именно в эту секунду дверь туалета распахивается с треском, и оттуда прямо на него с ревом несется чудовище.
21
Заорав от ужаса, Сет бежит назад по проходу, лишь разок отважившись оглянуться…
Огромная черная туша несется на него…
Остервенело вереща и подвывая…
Два горящих злобой глаза смотрят прямо на него.
Сет влетает в кабину машиниста и, врезавшись в пульт, вскрикивает от боли в бедре. Карабкается через кресло, на какой-то ужасный миг цепляясь за что-то лямкой рюкзака, но успевает вырваться, как раз когда жуткая туша вваливается в кабину.
Выскочив из поезда, Сет несется по платформе со всех ног, роняя по пути фонарик. Взгляд через плечо — туша реактивным снарядом выстреливает из кабины, хлопая болтающейся на петлях дверью, потом разворачивается и пускается вдогонку.
Она бежит гораздо быстрее, чем Сет.
— Блин! — вопит он, энергично работая руками и вспоминая кроссы, хотя тогда был бег на длинные дистанции, а не спринт, и он еще совершенно не восстановился после…
За спиной раздается визг.
(Визг?)
Взлетая на мостик между платформами, Сет бросает еще взгляд через плечо.
Туша оказывается громаднейшим, мерзейшим, грязнейшим диким кабаном.
«Кабан? — изумляется Сет, перебирая ногами ступени. — За мной гонится кабан?»
Зверюга следует за ним по пятам по платформе, затем по ступеням, уже видны желтые щербатые клыки, которыми она в два счета вспорет тебе живот.
— БЛИН! — Сет с воплем топочет по мостику, но он так устал и так слаб, что от кабана ему точно не удрать. Зверюга догонит его еще до спуска на вторую платформу.
«Меня задерет СВИНЬЯ. В АДУ».
Это так нелепо, так возмутительно, что у Сета все вскипает внутри, и он едва не упускает шанс спастись.
Мостик — узкий коридор над путями, огороженный с обеих сторон панелями матового стекла с металлическим поручнем на уровне пояса. Две крайние панели около спуска на противоположном конце вывалились.
Дыра как раз достаточного размера, чтобы Сет смог протиснуться.
За спиной снова раздается визг: кабан в каких-нибудь пяти шагах, — и Сет не успеет добежать до дыры, не успеет, не…
Он ныряет в дыру, и кабан с размаху впечатывается лбом ему в подошвы. От толчка Сет чуть не улетает дальше, чем нужно, — несколько жутких секунд ему кажется, что он сейчас рухнет на пути, до которых лететь этажа три. Но в последний момент он успевает ухватиться за вертикальную планку между панелями, удержаться одной ногой на металлическом карнизе и, отчаянно взмахнув свободной рукой и ногой, все же не упасть.
А потом чуть не слетает оттуда снова, когда кабан в бешенстве долбит головой в панель у его ног.
— ЛАДНО! ЛАДНО! — кричит Сет.
Деваться некуда, только наверх. Ухватившись за водосток, он подтягивается и карабкается на крышу мостика. Зверюга продолжает таранить ограду. Сет закидывает ноги на крышу и, тяжело пыхтя, перекатывается на спину, неуклюже приминая собственным телом рюкзак.
Отчаянно пытаясь отдышаться, какое-то время он просто лежит. Кабан старается изо всех сил, с визгом, хрюканьем и сопением налетая всей тушей на ограду. В конце концов он высаживает соседнюю с дырой стеклянную панель, и она летит вниз, разбиваясь на тысячу осколков.
Свесив голову через край, Сет смотрит на кабана, который сердито на него фырчит. Кабан огромный, гораздо массивнее, выше и шире, чем обычная свинья, просто карикатура какая-то. А еще он косматый и весь вывалян в грязи. Снова раздается злобный визг.
— Что я тебе вообще сделал? — недоумевает Сет.
Провизжав что-то в ответ, кабан опять набрасывается на ограду.
Сет перекатывается обратно на спину и смотрит в небо.
Он вроде слышал как-то про убегающих из питомников и потом дичающих кабанов, но думал, это так, байки. И вообще не факт, что он ничего не путает.
«Да, но это же ад», — напоминает он себе.
Он лежит на крыше, дожидаясь, пока восстановится дыхание и перестанет колотиться сердце. Вытащив из-под спины рюкзак, он достает бутылку воды. Судя по звукам внизу, зверюга наконец сдалась. Похрюкав, посопев и презрительно фыркнув напоследок, кабан тяжело топает обратно по мосту. Сет видит, как он спускается на платформу и исчезает за составом, без сомнения возвращаясь к себе в логово, то есть в вагонный туалет.
Сета разбирает смех. Он смеется все громче и громче.
— Кабан! Непотребный кабан!
Он отхлебывает воды. Смотрит с крыши в ту сторону, откуда пришел, — картина обнадеживает. Тогда он встает, балансируя на покатой крыше мостика, — надо же, отсюда видно верхние этажи магазинов на Хай-стрит. Его собственный дом закрыт другими зданиями, но соседние кварталы просматриваются.
— Кабан! Непотребный кабан!
Он отхлебывает воды. Смотрит с крыши в ту сторону, откуда пришел, — картина обнадеживает. Тогда он встает, балансируя на покатой крыше мостика, — надо же, отсюда видно верхние этажи магазинов на Хай-стрит. Его собственный дом закрыт другими зданиями, но соседние кварталы просматриваются.
Слева оттуда, за домом, начинается пустырь, который тянется до самой тюрьмы.
Сет задерживает на нем взгляд. Колючая проволока и заборы на месте, между ними голая земля — совсем голая, даже сорняков почти нет. Саму тюрьму не видно. Она в ложбине, за густой рощей, колючей проволокой и кирпичной стеной.
Но Сет знает, что она там.
От одной мысли в животе что-то екает. Словно тюрьма смотрит на него в ответ. Наблюдая, что он будет делать. Дожидаясь, когда он подойдет поближе.
Он смотрит в другую сторону, надеясь отсюда разглядеть участки и понять, как проще до них добраться. Приставляет ладонь козырьком ко лбу, прикрывая глаза от солнца…
И видит, что по другую сторону от путей все — и спортивный комплекс, и огороды, и десятки улиц и домов, уходивших за горизонт, — сожжено дотла.
22
На той стороне местность идет под уклон, спускаясь в неглубокую, почти плоскую ложбину шириной в несколько миль. Она тянется и тянется, улица за улицей, до самого Мейсонова холма (теперь Сет вспомнил название), единственной на всю округу возвышенности. Лесистый бугор торчит посреди, словно шишка, срезанная с одного края, — на этом уступе в пятнадцати метрах над дорогой то и дело ловили подростков, кидающих камнями в проезжающие машины.
Теперь от станции до этого холма — сплошное пепелище.
От одних кварталов остались только груды закопченного щебня, от других — кирпичные остовы, без дверей и крыш. Даже дороги вздыбились и покоробились, местами сливаясь с остатками зданий, которые они прежде разделяли. На месте спортивного комплекса (если Сет ничего не путает) пустырь и большой квадратный котлован, видимо бывший бассейн, наполовину засыпанный головешками и заросший сорняками.
Хотя там сорняков гораздо меньше, чем на этой стороне. И они куда ниже. Остальное пепелище тоже все в заплатках травы и сорняков (Сет присмотрелся), но вид у них намного более чахлый, чем у здешних, а какие-то давным-давно пожухли.
От огородного поля даже следа не осталось. Вроде бы что-то похожее просматривается там, куда указывает память, но среди всего этого пепла, обугленных бревен и вспучившегося бетона сложно понять, память это или воображение.
Пепелище и разруха тянутся на долгие мили — в обе стороны, насколько хватает глаз в этом жарком мареве. Пожар (или что это было? ядерная бомба, не иначе) выжег все до самого Мейсонова холма, остановившись у подножия, как здесь остановился у насыпи с железнодорожной станцией. Такое количество голого бетона огню оказалось не по зубам.
Сет смотрит на выжженную пустошь. Которая, кажется, уходит в бесконечность.
«Вот откуда вся эта пыль», — приходит первая внятная мысль. Многослойная, словно покрывалом укутавшая все улицы за спиной. Это не просто пыль, это пепел, налетевший с огромного пожара и не смытый.
Гораздо больше Сета волнует то, что пожар, получается, уже в прошлом. Что-то загорелось или взорвалось, или что там еще, огонь разбушевался, пожирая всю округу, пока не выдохся.
То есть тут существовало время «до пожара», «при пожаре» и «после пожара».
Да нет, что здесь такого тревожного? Глупости. Сорнякам вот тоже нужно время, чтобы разрастись, и продукты не в одночасье протухли… Но это другое, это все плавно, постепенно.
А пожар — событие. Которое происходит в конкретный момент.
И если было событие, то был и этот самый момент.
— Когда, спрашивается? — размышляет вслух Сет, прикрывая глаза от солнца и шаря взглядом по руинам.
Потом оборачивается к своему кварталу по эту сторону путей.
Что, если бы пожар вспыхнул тут, а не там? Если бы его собственный дом сгорел дотла, а не все эти чужие и пустые?
Он бы вообще очнулся?
«А может, это подсознание пытается мне что-то сказать?»
Потому что выжженная земля похожа на границу. Место, где ад заканчивается. Он отправился на разведку и дошел до рубежа, где впору ставить табличку «Прохода нет».
Что-то вроде стены.
Мир — здешний мир — внезапно сжимается.
Сету больше не хочется сегодня ничего разведывать. Он молча скидывает рюкзак на мост и слезает с крыши вслед за ним. Спустившись по ступенькам, он осторожно, на цыпочках, подбирает фонарик, стараясь не разбудить огромную свирепую зверюгу, что притаилась в поезде.
А потом, засунув руки в карманы и нахохлившись, бредет домой.
23
— И как прикажешь это понимать? — кипятилась мама. — Как нам, спрашивается, реагировать?
Отец, сидевший напротив Сета, со вздохом забросил ногу на ногу. Они втроем собрались на кухне, потому что (интересно, они сами-то хоть замечали?) именно там проходили все «разборы полетов», особенно с его участием.
Оуэну доставалось куда реже.
— Сет, мы не то чтобы… — папа уставился в пространство, подыскивая слово, — против…
— Как это? — рявкнула мама. — Разумеется, мы еще как против!
— Кэндис…
— Ну да, я чую, куда ветер дует. Ты уже наполовину его простил…
— Прощение здесь ни при чем…
— Вечное попустительство, вечно тебе плевать, лишь бы поделки твои драгоценные не мешали мастерить. Стоит ли удивляться, что сынок дурью мается?
— Я не маюсь, — огрызнулся Сет, скрестив руки на груди и глядя на свои тенниски.
— А как еще это называется? — рявкнула мама. — Неужели ты не понимаешь, что сам вырыл себя яму? Ты же знаешь, какие они все здесь…
— Кэндис, довольно, — уже резче попросил отец.
Мама всплеснула руками, показывая, что сдается, и уставилась в потолок. Отец повернулся к Сету, и тот с ужасом осознал, как странно, когда папа смотрит в глаза. Словно памятник вдруг ожил и поинтересовался, который час.
Главное, что мама-то, по сути, права. Насчет ямы. Фотографии нашли. Все раскрылось. Выдал тот, от кого они никак не ожидали. С другой стороны, чего они вообще ожидали? Глупо же надеяться что-то скрыть в этом безнадежно тесном мире.
— Сет, — продолжил отец, — мы хотим сказать, что… — Он снова замолк, подыскивая слова. Сет даже испугался на секунду, что придется ему помочь и договорить за него. — Какой бы выбор ты ни сделал, мы все равно твои родители и по-прежнему тебя любим… Независимо ни от чего…
Повисла долгая неловкая пауза.
«Независимо ни от чего, — подумал Сет, но вслух не повторил. — Независимо от того, что произошло восемь лет назад. Было, сплыло и, получается, как будто не происходило».
— Но эта, — отец снова вздохнул, — ситуация, в которую ты угодил…
— Я знала, с этим парнем дело нечисто, — покачала головой мама. — Я знала, что от него добра не жди — с первого взгляда поняла. Одно это дурацкое имя…
— Не смей так о нем, — тихо проговорил Сет, но ярость в его голосе заставила замолчать обоих родителей. Он успел сегодня увидеть Гудмунда лишь на пару секунд, чтобы предостеречь, но Гудмундовы предки тут же его прогнали. — Никогда не смейте!
Мама в изумлении открыла рот.
— Как ты со мной разговариваешь? Как тебе хватает наглости… — взвизгнула она.
— Кэндис, — остановил ее папа, поднимаясь из-за стола.
— Уж не думаешь ли ты, что вам разрешат видеться?
— Попробуйте запретить! — выпалил Сет, сверкнув глазами.
— Хватит! — закричал отец. — Прекратите оба!
Сет с мамой, вскочив, секунду сверлили друг друга взглядом. В конце концов мама сдалась и села на место.
— Сет, — начал отец. — Подумай, может быть, тебе попить антидепрессанты или что-нибудь посильнее…
— Замечательный выход. — Мама застонала от отчаяния. — Предлагаешь ему взять пример с тебя и забыться? Может, вы теперь вдвоем будете тихонько строгать свои доски до конца жизни?
— Просто предложил, — начал оправдываться отец. — Сета явно что-то мучает…
— Ничто его не мучает. Он просто пытается привлечь внимание. Завидует, что с младшим возятся больше, вот и выкидывает фокусы. — Мама покачала головой. — Сет, ты вредишь только самому себе. Тебе ведь в школу в понедельник, не нам.
Сет почувствовал спазм в желудке. Умеет мама ударить по самому больному.
— Можешь не идти, если не хочешь, — вмешался отец. — Пока не рассосется. Или переведем тебя в другую школу…
Мама только простонала сквозь зубы.
— Я не хочу менять школу, — ответил Сет. — И я не перестану видеться с Гудмундом.
— Даже имени его слышать не желаю! — вставила мама.
Отец страдальчески сморщился:
— Сет, тебе не кажется, что пока рановато принимать такие глобальные решения? Заниматься… этим… с… — Он снова не договорил, не в силах произнести «с парнем».