– От сумы и от тюрьмы не зарекайся, – вздохнула я. – Мне совсем не обидны слова Геннадия Борисовича, всякое в жизни случиться может. Если понадобится, сама возьму в руки швабру с ведром. Не важно, кем человек работает, главное, каков он по сути. Честная прислуга вызывает у меня уважение, а вот вороватый губернатор нет.
Красные щеки хозяйки начали потихоньку принимать нормальный цвет.
– Спасибо, я уж подумала, что вы теперь с нами разговаривать не пожелаете, а с соседями надо поддерживать хорошие отношения.
– Верно, – согласилась я. – Потому я и пришла. Марфа импульсивна и, как многие тинейджеры, склонна делать скоропалительные выводы. Она решила, что я украла дорогой медальон. До этого момента мне все ясно, непонятное начинается дальше. Зачем она поехала в «Желтуху»? Наговорила владельцу издания глупостей?
Мария Ивановна опять покраснела, а я продолжала:
– И теперь бульварный листок хочет взять у Марфы интервью.
– Господи! – ужаснулась бабушка. – Зачем?
– Чтобы его напечатать, – пояснила я. – Издание существует за счет скандалов. Думаю, Геннадию Борисовичу не понравится, когда фото его племянницы, имеющей одну фамилию с ним, украсит первую страницу «Желтухи».
– Сын подобные газеты не читает, – пробормотала старуха. – Он интересуется только книгами по истории, интерьерам, альбомами с репродукциями картин.
– Но господин Демидов все равно узнает о разговоре Марфы с папарацци, ему кто-нибудь непременно про публикацию расскажет, – возразила я. – Кроме того, после выхода статьи мне придется подать на Марфу в суд за клевету. А поскольку у нее никаких доказательств того, что я воровка, нет, я выиграю процесс.
– Боже! Нет, – перепугалась Мария Ивановна, – умоляю, не делайте этого. Геннадий может потерять заказчиков, не всех, конечно, но некоторых точно. Очень вас прошу, давайте решим дело миром. Ну зачем нам процесс?
– Мне он точно не нужен, – кивнула я, – поэтому я и пришла. Сегодня-завтра Марфе позвонит главный редактор «Желтухи» Андрей Локтев, ему велено взять у нее интервью. Если девочка откажется беседовать с журналистом, он не будет настаивать и все закончится, не успев начаться. Но если Марфа согласится на интервью, вот тогда стартуют неприятности, и все они будут вашими.
– Поговорю со своей внучкой, запрещу ей даже думать о газетчиках, – пообещала Мария Ивановна. – Объясню: если она втянет семью в свару с соседями, не видать ей лета в Италии, останется в Москве, все каникулы с репетиторами прозанимается. Тройки у нее в дневнике теснятся, учителями из милости поставлены.
Но слова пожилой дамы меня не успокоили.
– Уж простите за откровенность, но после общения с вашей внучкой у меня создалось впечатление, что вы для нее не авторитет. Вот дядю она побаивается. Думаю, лучше подключить к делу Геннадия Борисовича.
Мария Ивановна встала.
– Да, конечно, вы правы. Я решу проблему. Марфа никогда ни слова не скажет никому из «Желтухи». Кофейку?
Я тоже поднялась.
– Спасибо, но мне пора домой.
– Провожу вас, – засуетилась хозяйка.
Мы вышли вместе в сад.
– А где Трикси? – поинтересовалась я. – Собака ни разу не заглянула в гостиную.
Демидова вынула из кармана носовой платок.
– Умерла. Старенькая была. Двенадцать лет. Мне казалось, что она бодрая, ела с аппетитом, по саду носилась, анализы были хорошие. И вдруг в одночасье ушла. Я в спальне читала, Миша пришел такой грустный, сказал: «Мама, Трикси умерла. Наверное, у нее сердце не выдержало, у собак тоже инфаркт может случиться». Я расстроилась, хотела пойти проститься с йорком, но Михаил запретил, сказал: «Мама, лучше запомни Трикси живой». Я ему очень благодарна за это. Миша прав, надо вспоминать, какой она веселой была, а не мертвой. И сын сам ее домик унес, все вокруг вымыл, никому не доверил, натянул резиновые перчатки и все убрал, избавил меня от переживаний. Непросто лежак умершей собаки на помойку оттащить. Не физически, а морально. Слава богу, не мучилась Трикси.
– Очень жаль, – расстроилась я.
Мария Ивановна спрятала платок.
– И не говорите. Ой, а вот и ваш мопс! Такой проказник! Частенько к нам забегает.
Я обернулась, хотела спросить: «Хуч, как ты пролез к соседям?» и поперхнулась. По дорожке, весело виляя хвостом, дефилировала Мафи.
– У моей подруги мопсиха, – продолжала Демидова, – совсем на вашего мальчика не похожа, пухленькая, короткошеяя. А Хуч прямо лань.
– Скорее уж мы видим сейчас лошадь породы владимирский тяжеловоз, – протянула я. – Это Мафи, девушка пагль и отъявленная хулиганка. Мафи, каким образом ты проникла к Демидовым? Забор у нас закрыт сеткой, между прутьями пролезть невозможно, калитка заперта.
Собака остановилась, развернулась, юркнула в кусты и исчезла.
– Понятливая, – засмеялась Мария Ивановна, – сообразила, что хозяйка сердится. Симпатичная псинка! Люблю таких толстеньких. Кто такой пагль?
– Ветеринар велел ей худеть, – поддержала я разговор. – Мафи урезали порцию, но она парадоксальным образом стала еще толще. Небось ворует втихаря еду, но вот вопрос: где она ее берет? На столе мы, после того как все уйдут, ничего не оставляем, кладовка закрыта на шпингалет. Загадка просто. Пагль – это название породы, помесь мопса и бигля.
Глава 7
Покинув участок Демидовых, я пошла по дороге, одновременно набирая номер Локтева, но Андрей не отвечал. Дойдя до нашей калитки, я увидела на парковке машину Игоря и приуныла. Маша, Феликс и Александр Михайлович умчались по делам, а Гарик, любимый сыночек Зои Игнатьевны, остался. Он очень упорный и не отстанет от меня со своей съедобной втулкой. Я опять схватилась за мобильный, но на сей раз набрала домашний номер. Из открытых окон особняка донеслась трель.
Пришлось долго ждать, пока домработница отзовется, я почти потеряла терпение, когда наконец раздалось:
– Алло!
– Люся, слушай внимательно! – велела я.
– Хозяев нету, все умчались, – закричала домработница, – когда вернутся, не знаю. В столовой один Игорь. Могу его позвать.
– Люся, это я, Дарья.
– Ее нет.
– Я здесь!!!
– Где?
– В телефоне!
– Не могу вам ее мобильный дать. Скажите, кто хозяйку ищет, звякну ей сама, если разрешит, вот тогда…
– Люся! Успокойтесь!
– Так я и не нервничаю. Чего дергаться?
– Людмила! С вами разговаривает ваша хозяйка Дарья Васильева.
– Вы дома? Незаметно вошли. А чего по телефону звоните?
– Я во дворе, если посмотрите из окна гостевой комнаты, то увидите меня.
Через пару секунд Людмила свесилась наружу.
– Думала, кто-то шутит, прикидывается вами.
Я, успев подойти к окну, попросила:
– Пожалуйста, говорите тише, не хочу, чтобы Гарик услышал.
– Ладно, – зашептала Люся.
– Где сейчас гость?
– Телик глядит в столовой. Ждет, когда вы вернетесь.
– Понятно, – вздохнула я. – Сделайте одолжение, поднимитесь в гардеробную, там на комоде черная сумка, рядом с ней кошелек того же цвета, принесите мне обе вещи, не говорите Гарику, что я в саду, хочу незаметно на машине уехать, а денег и прав с собой нет.
– Не волнуйтесь, – утешила меня домработница, – соберу вам котомку в лучшем виде.
– Если можно, побыстрее, – попросила я.
– Вихрем обернусь, – пообещала Людмила и улепетнула.
Через пятнадцать минут, когда «вихрь» так и не вернулся, я опять начала терзать телефон.
– Дарья! Уже бегу! – заорали из окна второго этажа. – Вещички ваши старательно сгруппировала. Тороплюсь изо всех сил, ща прилечу.
Через некоторое время входная дверь открылась, но из дома вышла не помощница по хозяйству, а Игорь. Я одним прыжком метнулась в туи, росшие вдоль изгороди, и спряталась в их зелени. Гарик начал озираться. Я замерла, боясь пошевелиться. Если Игорь меня заметит, он опять заведет речь о спонсировании его очередного гениального бизнес-проекта, начнет с аппетитом грызть втулки от рулонов туалетной бумаги, заставит меня тоже ими полакомиться. Небось у него багажник забит креативным пипифаксом с ароматом и вкусом свежей колбасы. Игорь не отстанет, пока я все не слопаю. Сбоку донеслось натужное сопение. Я повернула голову и обомлела.
Когда Ложкино только строилось, жильцы решили, что у всех будут одинаковые заборы. Ну, согласитесь, некрасиво, когда у вас пятиметровые кирпичные ограждения, у соседа справа пластиковые щиты, а слева дом с белым штакетником. Поэтому участки оградили коваными решетками, расстояние между прутьев у них узкое, человеку не пролезть, а собаке запросто. Чтобы наши псы не сбежали, мы завесили забор мелкоячеистой сеткой и посадили вдоль всего периметра туи. И вот сейчас Мафи, не видя меня, карабкалась вверх по рабице. Собака орудовала как профессиональный скалолаз. Она перемещала попеременно вверх передние лапы, цепляясь когтями за гнезда сетки, ловко подтягивалась, поднимала задние. Я стояла с разинутым ртом. До сих пор думала, что на подобные действия способны исключительно кошки, ан нет! Мне понадобилось секунд двадцать, чтобы прийти в себя, и этого времени Мафи хватило, чтобы добраться до наверший решеток. Меня охватило любопытство. Хорошо, Мафи достигла конца пути, и как она поступит дальше? Понятно, что псина решила удрать, но каким образом она перелезет через пики? Этот трюк даже такой хитрюге, как неудавшаяся охотница за трюфелями, не под силу. Сейчас безобразница свалится вниз.
Хулиганка замерла, потом отцепила задние лапы от сетки и подтянулась на передних. Морда безобразницы очутилась выше остроконечных пик. Собака опять перестала двигаться. Я захихикала. Да, дорогая, столько усилий и все зря, долго тебе так не провисеть, придется плюхаться на землю и брести домой, побег не удался.
Неожиданно задние лапы Мафуси взметнулись вверх, ее тело изогнулось дугой… Я опять обомлела. В историю советского спорта золотыми буквами вписано имя гениальной гимнастки Ольги Корбут, исполнявшей на брусьях уникальный элемент, носящий ее фамилию. Петля Корбут настолько сложна и травмоопасна, что сейчас она запрещена. Но даже тогда, когда упражнение можно было демонстрировать на соревнованиях, никто на это не решался. Лишь хрупкая, удивительно талантливая, упорная и трогательная Ольга с волосами, по-детски собранными в два хвостика, с улыбкой проделывала невероятное.
То, что сейчас совершила собака, надо назвать «петлей Мафи». Псина ловко кувыркнулась в воздухе, оказалась по другую сторону изгороди, приземлилась на четыре лапы, встряхнулась и помчалась по дороге.
– Вот вы где! – закричала Люся. – В зеленке притаились.
Я шикнула из ветвей:
– Тсс!
– Он ушел, – радостно объявила домработница. – Спросил, где вы, я соврала, что в беседку за домом почапали. Удирайте, пока парень не вернулся.
– Мафи убежала за ворота, поймайте ее, – попросила я.
– Все же закрыто, – удивилась Людмила. – Как она умудрилась смыться?
Мне на секунду стало тревожно, что-то не так! Но на то, чтобы разбираться в собственных чувствах, времени не было.
– Если расскажу, вы мне не поверите, – скороговоркой выпалила я, схватила ридикюль и поспешила к машине. Села за руль и выехала из поселка, составляя в уме план действий: сначала поеду в большой торговый центр на МКАДе, куплю запас губок для мытья посуды, потом заеду в другой магазин за книгами. Вчера на бензоколонке я увидела новый роман Милады Смоляковой, бросилась к стеллажу, но какая-то резвая девушка опередила меня, и я осталась без интересного детектива. Или лучше сначала поехать за книгой, а потом приняться за хозяйственные покупки? Еще нужно съездить в лавку, где продают товары для собак, посмотреть на матрасики, потому что Мафи сгрызла все лежаки.
Плавное течение мыслей прервал вой сирены. Я взяла правее, мимо пронеслась машина ДПС, резко вильнула перед капотом моей машины и сбросила скорость. Моя нога резко нажала на педаль тормоза, малолитражка замерла, я стукнулась грудью о баранку и разозлилась. Гаишники с ума сошли? Разве можно так себя вести на дороге? Из служебной машины вышел парень в форме, подошел ко мне и потребовал:
– Документики на машину и права.
– Представьтесь, пожалуйста, – сердито сказала я.
– Милый сержант, – произнес парень.
У меня сразу улучшилось настроение.
– Хорошо, что вы не противный, но фамилию назовите.
– Милый, – повторил юноша. – Сержант Милый. Документы и права.
Я с запозданием сообразила, что у парня фамилия «Милый», хихикнула и вытащила из бардачка портмоне.
– Что же вы, Мария, на украденной машине катаетесь, – вздохнул полицейский. – А с виду приличная женщина.
Я хотела сказать, что меня зовут Дарья, но тут же поняла, что произошло, и стиснула зубы. В свое время Манюня привезла из Лондона два одинаковых очень удобных кошелька. Справа в них отделения под кредитки, посередине отсек для бумажных денег, а слева в прозрачных кармашках можно хранить разные документы. Гардеробная у нас с Марусей общая. Сегодня она схватила мой кошелек, а Люся соответственно притащила мне тот, что остался. Неужели гаишник не посмотрел на фото в правах? С первого взгляда видно, что я старше, чем девушка на снимке, и лицо у меня другое.
– Документики на «Кантримен», – сказал сержант, – а вы на «Мини-Купере» разъезжаете, который в розыск объявлен. Угнали колеса и думаете, что вас не поймают?
– Вы ошибаетесь! – воскликнула я.
– Мария, ваш номер шесть восемь один, – терпеливо сказал сержант, – так?
Наверное, следовало заметить, что женщинам пока порядковые номера не присваивают, но, учитывая ситуацию, я просто кивнула.
– Автомобиль, зарегистрированный с этим знаком, угнан сегодня утром из поселка Ложкино, – продолжал парень. – И понимаете, Мария, самое неприятное то, что его настоящий владелец занимает высокий пост в полиции. У нас все на ушах из‑за него стоят. Вынужден вас задержать до выяснения.
– Дегтярев! – подпрыгнула я. – Он забыл, что его драндулет в сервисе, поднял шум, велел объявить план «Перехват». Александр Михайлович все забывает, он не мог вспомнить номер своей машины, его ему Гарик подсказал, еще похвастался, что обладает фотографической памятью. Да уж, отличная у него память. Господин Сладкий, сейчас мы все уладим. Игорь сообщил номер моего автомобиля.
– Милый, – безо всякой агрессии поправил парень.
– Ой, простите, – смутилась я. – Честное слово, я не ворую тачки, живу в Ложкине. О пропаже машины заявил полковник Дегтярев. Поговорю с ним, и недоразумение уладится. Мы близкие друзья.
Юноша вздохнул.
– Ладно. Вы вообще-то на преступницу не похожи, выглядите ну прямо как моя бабушка.
Бабушка? Я опешила и поинтересовалась:
– Сколько вам лет?
– Двадцать, только со срочной службы пришел, а что? – удивился гаишник. – Зачем вам мой возраст? Я его участнику движения сообщать не обязан.
– Из простого женского любопытства поинтересовалась, – протянула я, рассматривая себя в зеркало заднего вида и производя в уме нехитрые расчеты. Предположим, бабушка этого Сладкого родила его мамашу лет ну в восемнадцать, а сам гаишник появился на свет, когда родителям было столько же. Сейчас парню двадцать, сложим цифры и получим пятьдесят шесть. Нет, мне результат не нравится. Хотя… может, бабуля гаишника отличалась безголовостью и отправилась в родильный дом в шестнадцать, а ее дочь не отличалась от мамаши. Что имеем тогда? Два раза по шестнадцать плюс двадцать… пятьдесят два. Уже лучше, но все равно как-то нехорошо. Четырнадцать! Обе женщины обзавелись потомством еще на школьной скамье, бабушке сейчас сорок восемь лет. Нет, они родили детей в одиннадцать! А что? Такое случается! Недавно по телевизору о чем-то подобном рассказывали. Бабушке Медового сорок два!
Я выдохнула, набрала номер полковника и услышала:
– Занят. Не сейчас.
Дегтярев явно хотел бросить трубку, но я не сдалась:
– Ну уж нет! Из‑за тебя меня собираются в КПЗ запихнуть!
– Какого черта? – заорал полковник.
Я объяснила суть дела.
– Где ты находишься? – зашипел Дегтярев.
– На повороте к Новорижскому шоссе, – отрапортовала я.
– Стой, не двигайся, сейчас прибуду, – пообещал Александр Михайлович.
– Может, не надо? Я хотела по магазинам прокатиться, нет ни малейшего желания ждать несколько часов, пока ты, собрав все пробки, приедешь. Может, просто объяснишь Мармеладному, что к чему, – попросила я.
– Милому, – поправил сержант.
– Стоять, – скомандовал Дегтярев. – Я уже рядом с тобой паркуюсь.
Я высунулась в окно, увидела толстяка, который вылезал из своей машины, и не смогла затоптать любопытство.
– Ты не поехал на службу?
– Я при исполнении, – отмахнулся полковник и обратился к парню: – Сержант Прекрасный?
– Милый, – апатично уточнил юноша.
Дегтярев велел ему объяснить, что происходит.
Когда джигиты пытаются договориться, девушке лучше помалкивать. Я молча сидела за рулем, наблюдая за колоритной парой. Пузатый полковник и тощий гаишник никак не могли достичь консенсуса. В конце концов Александр Михайлович схватился за телефон.
– Паша! Объясни своему дражайшему сержанту Очаровашке, что Дарью надо отпустить. Да, сейчас передам ей от тебя привет. Ну, конечно, она привезет тебе из Парижа твой любимый чай. И парфюм! И салями! И сыр!
– Паше от меня поцелуй, – пискнула я, сообразив, с кем общается Александр Михайлович. – Притащу ему весь Монпри[4] вместе с фермерским рынком Сен-Жермен, не хочу в КПЗ, пусть меня отпустят.
Дегтярев протянул свой мобильный полицейскому:
– С вами хочет побеседовать Огурцов.
Юноша указательным пальцем ткнул вверх:
– Тот самый?
– Да, – пробурчал полковник. – Меня не понимаешь, может, высшее руководство тебя образумит. Помнишь, как надо обращаться к старшему по званию?
Гаишник кивнул.
– Начинай, – приказал Александр Михайлович.
Гаишник взял трубку и заорал:
– Сержант Очаровашка! То есть Милый. Ага, ага, ага, господин Помидоров.
Я не выдержала и рассмеялась. Конечно, мы с Дегтяревым натуральные свиньи, постоянно путали фамилию парня, но и сам он хорош. Только что назвался Очаровашкой и обратился к генералу Огурцову «господин Помидоров». Александр Михайлович погрозил гаишнику кулаком, тот сообразил, что совершил глупость, и попытался исправить ситуацию.