Спина у незнакомца была довольно широкая и крепкая, обтянутая черным шелком. По шелку вился вышитый желтым чешуйчатый змей с бородой.
– Приветствую вас, достойный сэр! – громогласно объявил Принц. – Думается мне, что давно приспела нам с вами пора скрестить мечи и преломить копья!
«Неймется ему! – возмутился Жихарь. – Вот сейчас этот кудесник превратит его в белую красноглазую мышь…»
Незнакомец с места прянул вверх на человеческий рост, приземлился на полусогнутые ноги, выбросил в сторону правую руку, словно бы принимая вызов, но рука была пустая и только делала вид, что держит клинок.
– Я не дерусь с безоружными… – начал Яр–Тур, но досказать не успел.
Незнакомец одним прыжком достал его и сделал выпад пустой рукой. Яр–Тур привычно закрылся щитом и поступил верно: зазвенела сталь и кое–как слаженный бабьими руками щит раскололся.
Жихарь ахнул, но остался на месте: вмешаешься – не оберешься обиды от побратима. Богатырь углядел, что из–под черной причудливой шапки чужака спускается на спину черная косица.
«Баба в штанах, последние времена пришли!» – ужаснулся он, словно бы и не в Окаянии недавно гостил.
Но кем–кем, а бабой незнакомец не был. Он стал теснить Принца к деревьям.
Меч Яр–Тура сам по себе звенел в свободном воздухе, то и дело сталкиваясь с невидимым клинком. Потом с жалобным стоном переломился.
Никогда богатырь о подобном оружии не слыхал, но в смертную для Принца минуту, видно, пришли из ниоткуда в ум сонные наставления Беломора. Жихарь выскочил на поляну и крепко придавил ногой к земле тень, которую отбрасывал незримый меч чужака.
Незнакомец устремился со всей силой вперед, чтобы нанести последний колдовской удар, но из–за Жихарева вмешательства утратил равновесие и полетел носом вниз. Богатырь пал ему на спину и стал отбирать незримый клинок, остерегаясь, чтобы не порезаться. Клинок в руке чужака мотался туда–сюда – это было видно по скашиваемой жухлой траве.
– Так нечестно, сэр Джихар! – заорал Яр–Тур.
Будимир слетел со шляпы и немного поклевал врага, одобряя тем самым действия хозяина.
– А колдовским оружием биться честно? – возразил Жихарь. Он уже отобрал чародейный клинок и, сидя верхом на лягающемся противнике, лихо рубил воздух. Меч был хоть и мнимый, да тяжеленький.
Пока он торжествовал победу, незнакомец так ловко и сильно мотнул головой, что косичка, тоже неожиданно тяжелая, оплела Жихарю шею и стала давить.
Глаза богатыря полезли наружу, а Принц попросту растерялся от наглости побежденного. Жихарь хрипел. Он со зла решил отрубить хитрым мечом чужую башку заодно со зловредной косицей, но потом пожалел поверженного и попросту приласкал его свободным левым кулаком.
– …Жаль, что вы убили его, сэр брат, – сказал Яр–Тур. – Немало полезного мог бы он поведать нам о нравах и обычаях драбаданских.
– Ничего бы он не поведал – он и сам в Драбадане чужой, – сказал богатырь.
– Пришелец из Чайной Страны, по роже видно.
Пришибленный был молод, желт лицом и раскос глазами. Глаза, как ни странно, продолжали блестеть.
– Да не так уж я его и убил, хоть и перестарался. Дай–ка воды! И чего ты, дурной, на людей бросаешься?
– Хотел бы узнать ваши светлые имена, – произнес чайнец мягким и тонким голосом.
– Живой! – убедился Жихарь. – Тогда знай: поднял ты свой подлый и лиходейный меч на королевича неведомой страны, преславного Яр–Тура. А я побратим его, знатнейший воевода Жихарь из Многоборья, поразивший в смертном бою самих Гогу и Магогу.
– Давно слышал ваши имена. А теперь посчастливилось встретить вас! – заявил незнакомец. – Я же – Лю Седьмой, бедный монах, бредущий по свету под дырявым зонтиком!
С этими словами он извлек из травы и раскрыл над головой зонтик. Зонтик и вправду был дырявый.
– Это где же ты наши имена слышал. Бедный Монах? – озадачился Жихарь.
– Так полагается говорить при встрече с незнакомыми людьми, – отвечал Лю Седьмой. И добавил: – Таланты ваши выше неба и глубже моря!
– Оно так! – согласился Жихарь. – Но об этом пока мало кто знает.
– В пути нам чаще встречались призраки и чудовища, нежели люди, склонные к распространению слухов, – добавил Яр–Тур.
Жихарь развязал заплечный мешок, достал подорожные гостинцы, настряпанные руками многочисленных возлюбленных. Лю Седьмой тоже полез в котомку, где было немало чудес.
– Разве такое едят? – испугался Жихарь.
– Кушанье называется «Битва тигра с драконом», – улыбнулся Лю Седьмой.
– Боюсь, что битва эта и в животе продолжится. А нет ли лучше вина?
Лю Седьмой немедленно вытащил глиняный жбан.
– Когда великий мудрец занимается незначительным делом, он им тяготится и невольно тянется к вину, – оказал Бедный Монах.
– Да ты хороший человек, правильный! – обрадовался богатырь.
Вино было непривычное, но крепкое. Оно быстро исторгло из побратимов их нехитрые сиротские истории, которые Лю Седьмой выслушал со вниманием и почтением.
– Воистину схожи судьбы великих людей! – объявил он. – Некогда в провинции Шао–дябань жила супружеская пара, неустанно возделывавшая рисовые поля и молившая небо о ниспослании наследника в течение пятидесяти лет. Небо вняло их просьбам, и вот однажды на исходе правления под девизом «Целомудрие и животноводство» почтенный земледелец вышел на рассвете из своей скромной хижины, чтобы в очередной раз сжечь свиток с прошением Госпоже Великой Бабушке. На самом пороге своего жилища он увидел повитого желтым императорским шелком ребенка. У младенца не было ни головы, ни рук, ни ног, ни глаз, ни ушей, ни прочих отверстий, что, несомненно, указывало на его божественное происхождение…
– Эй, погоди! Как же дед догадался, что это младенец, а не беглый Колобок?
– Так ведь молили–то о младенце!
– А ты здесь при чем?
– Я и был тем самым божественным ребенком.
Жихарь и Яр–Тур с недоверием осмотрели сотрапезника: вроде все на месте…
– Причитания моих приемных родителей настолько растрогали Небо, что оттуда спустился Гао Железное Око с теслом и буравом в руках. Он придал моей бесформенной сущности надлежащие очертания, и тогда почтенные старики увидели, что тело мое поросло рыжей шерстью, а зрачки квадратные…
Жихарь обхватил голову Лю Седьмого руками, а Яр–Тур пальцами расширил узкие глазки.
– Все верно – зеница словно игральная кость! – вздохнул Жихарь и отпустил голову рассказчика.
– Прошло три года, – продолжал Бедный Монах, – и я изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. Видя такую выдающуюся ученость, жители деревни собрали денег и отправили меня в столицу сдавать экзамен на звание чиновника. Уже тогда знал я наизусть восемьдесят три особенности и сто сорок четыре исключения, безошибочно излагал «Книгу о ненаписанном», сложил стихотворение «Пробираясь сквозь заросли конопли, забиваю косяк в ожидании друга»…
– Вы владеете искусством стихосложения?! – воскликнул пораженный Принц.
– С помощью скромных способностей достиг небесного совершенства, – поклонился Лю. – Среди титулов, которые стяжал недостойный, есть и звание Полководца Литературных Достижений.
– Тогда сказывай! – велел Жихарь. Лю Седьмой вскинул особым образом руки и возгласил:
Под горою Мышань Расцвела конопля молодая.
Дикий гусь пролетел, Устремляясь печально на Юг.
У заставы Хунань Я в беседке стоюу, ожидая, Не приедет ли с Запада Верный испытанный друг.
Мы бы выпили чашу Вина чужедальнего Юга И забили косяк Из пыльцы молодой конопли.
Но дорога пуста.
Ни врага там не видно, ни друга.
Только гусь одинокий И стонет, и плачет вдали!
Некоторое время восхищенные побратимы молчали, сопереживая гусю. Лю Седьмой осторожно спросил, поняли его друзья или нет.
– Конечно, добрый сэр Лю! Язык поэзии понятен во всем мире!
– Славная какая Чайная Страна! – похвалил незнакомую землю Жихарь. – У вас в одночасье и конопля цветет, и гуси на зиму улетают – здорово живете!
Только я одно не понял: какой такой косяк ты мечтал забить и куда?
– В глубокой древности, – распевно сказал Бедный Монах, – ни один мудрец или поэт не мог миновать конопляного поля, чтобы не забить косяк–другой.
Ныне обычай этот утрачен, ибо забыта самая его сущность. Некоторые пробовали, правда, прибивать мешочки с конопляной пыльцой к дверным косякам, но из этого ничего не вышло.
– Может быть, имелся в виду косяк гусей? – спросил Яр–Тур.
– Нет, – вздохнул чайнец. – Стихи слагают лишь про одинокого гуся.
– Да пусть себе летит, – отмахнулся Жихарь. – Ты рассказывай, что дальше–то было.
– В учении я преуспел и вскорости обогнал великовозрастных юношей. Особенно сдружился я со студентом У Дэ, приохотившим меня к вот этому рисовому вину.
В пятилетнем возрасте я уже мог перепить прославленных полководцев. А старший товарищ мой не уберегся. Когда он лежал возле винной лавки, забывшись мечтательным сном, двое студентов из числа неуспевающих учинили над ним жестокую насмешку: на лбу нарисовали древесного краба, совокупляющегося с уездным начальником из Циндао, а за каждое ухо воткнули пучок перьев… Когда злосчастный У Дэ проснулся, отчаянию его не было предела. Не в силах перенести позора и желая наказать обидчиков, он повесился невдалеке от их жилища…
– Вот так наказал, – усмехнулся Жихарь. – Я бы таких друзей самих напоил до полусмерти да утащил отсыпаться на погост – то–то было бы им страху среди ночи…
– Студент У Дэ поступил согласно велениям Неба, – развел руками Лю Седьмой.
– Тогда я по малолетству этого не понимал, вот и пришел в такой сильный гнев, что позеленел и на три дня потерял сознание.
– Но вы, надеюсь, разочлись с обидчиками? – забеспокоился Принц.
– Не хотелось мне убивать живых людей, но пришлось! – воскликнул Бедный Монах. – Духом я тогда был очень силен, но телом слишком слаб: ел по зернышку, ходил лишь при попутном ветре…
– Маленький, да еще пьяный, – улыбнулся богатырь.
– И тогда я пошел к Совершенномудрому Шэну и начал рьяно, будто в поисках потерянного сына, бить во все неподвижные и переносные барабаны. Учитель Шэн вышел и спросил о моей беде, а потом предложил три меча на выбор.
Первый звался Закаленный При Свете Дня, был он совершенно невидим, и тело не ощущало его удара. Имя второго звучало как Закаленный В Сумерки – его и увидеть можно было только в сумерках, и для врага он также был безвреден.
Третий меч носил имя Закаленный Во Тьме. При свете дня видна его тень, блеска не видно; ночью он блестит, но не видна форма. Коснувшись тела, рассекает его с треском, но рана сразу же заживает, остается лишь боль, и к лезвию кровь не пристает.
– Толку от такого меча!
– Слушай дальше. Взяв меч, я отправился к старшему из обидчиков, которого звали Вэй Черное Яйцо. Он валялся под окном пьяный. Я трижды разрубил его от шеи до поясницы, но Черное Яйцо не проснулся, и я поспешил уйти. Но у ворот встретил его дружка, Гуна, Мешающего Бежать, и трижды рассек его, будто воздух. Гун засмеялся: «Чего это ты машешься, маленький Лю??? Я, тяжко вздыхая, пошел к себе.
Проснувшись, Черное Яйцо стал пенять своему приятелю, что оставил его, пьяного, без одеяла: заболело горло, заломило поясницу. То же самое почувствовал и Гун, Мешающий Бежать. Он догадался, что маленький Лю сокрушил их обоих, но было поздно. К вечеру злодеи скончались в страшных мучениях.
– Для беззащитного ребенка такое оружие в самый раз, – сказал Яр–Тур. – Но пристало ли использовать его мужчине и воину?
Они с Бедным Монахом затеяли спор – что воину пристало, а что наоборот, и Жихарь успел задремать.
– Жаль, сэр брат, что прослушали вы рассказ доброго сэра Лю о его вере, именуемой Дзынь! О, какой удивительной дорогой пошли любомудры Чайной Страны! Они усматривают во всем лишь два начала: Сунь и Вынь, первое из которых обозначает совершенную наполненность, а второе – совершенную же пустоту… Непостижимо!
– Чего уж тут не понять, – сказал Жихарь. – Дело молодое. А вот что ты, приятель, в Драбадане забыл?
Бедный Монах поклонился.
– В познании я, Лю, подобен червяку в жбане с уксусом, – сказал он так, что у Жихаря от оскомы свело скулы. – Прослышав о мудрецах и волшебниках этой страны, я пришел поучиться у них и посостязаться на путях Дзынь. Мечтаю получить из их уважаемых рук очередное звание и диплом. На этой поляне сижу, ожидая прихода тех, кому послал вызов.
Жихарь срочно засобирался.
– Мы, понимаешь, идем сторонкой, чтобы обойти колдунов, а ты сам к ним в лапы лезешь! Пойдем, королевич, а тебе за вино спасибо…
– В самом деле, сэр Лю, – согласился Принц. – Мы всего лишь воины, владеющие жалкими начатками магии. Мы не то чтобы боимся здешних чародеев – они нам просто не нужны, зато могут стать досадной помехою…
– Взялся за ум, – похвалил Жихарь побратима на свою голову – Принц услышал в его словах насмешку.
– Нет! – переменился Яр–Тур. – Мы не вправе оставлять сэра Лю в одиночестве перед лицом явной опасности!
Бедный Монах еще раз поклонился.
– Ничтожный и впрямь рассчитывал на вашу помощь…
Жихарь вопросительно поглядел на Будимира. Петух подошел к Лю Седьмому и приласкал того крылом.
– Ослепительный феникс нередко таится в убогом курятнике. – И Лю в третий раз поклонился. Потом подошел к побратимам и приобнял их.
Жихарь почувствовал, что летит куда–то вниз, а Бедный Монах, напротив, устремляется к небу. Богатырь хотел рвануться отсюда подальше, но не в силах был дрогнуть даже мизинцем. Увядшие травы встали в его рост, их стебли превратились в могучие гладкие стволы. Прямо перед собой он увидел Яр–Тура, но уже переодет был побратим в красивый синий халат и качал головой туда–сюда. Жихарь тоже попробовал, и у него получилось. Жаль только, рот не раскрывался, чтобы высказать Бедному Монаху всю как есть про него правду.
А Лю Седьмой поднял с земли двух фарфоровых болванчиков и перенес на открытое и возвышенное место.
– Отсюда уважаемым будет лучше видно, – пояснил он.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Лувийский ритуалДрабаданских колдунов была сотня без одного: сотого, чтобы не портил магическое число, на скорую руку превратили в корявый пенек, и Жихарь даже пожалел бедолагу, ведь у Жихаря–болванца хотя бы уши и глаза были нарисованы, а у пенька откуда глаза?
Простора для дум в фарфоровой головенке было куда меньше, чем в человечьей костяной, и ходили думы там тяжело, впритирочку, цеплялись друг за дружку и надолго застывали на одном месте.
«Если я мыслю, – туго соображал богатырь, – следовательно, я…» А что «я» – додуматься не выходило. Поэтому он решил просто смотреть и слушать, поскольку делать больше было нечего.
На вид страшные колдуны – люди как люди, разве что мелькнет часом шестипалая лапка с перепонками или подмигнет с покатого лобика третий глаз, или пробегут в миг волнения по толстой морде ярко–красные мурашки. Одеты тоже неброско, в халаты из человеческой кожи, в накидки из косточек пальцев, а вместо шапочки норовят напялить чужой череп, да чтобы глазницы светились.
А так люди как люди.
Колдуны расселись по краям поляны. На Лю Седьмого они до поры вовсе как бы не смотрели – садились по чинам ли, по старшинству ли. Иногда ругались, оживляя собрание снопами разноцветных искр.
К удивлению Жихаря, оказалось, что в Драбадане вовсе не водится царя, короля или хотя бы князя. Каждый год самые сильные колдуны собирались на Совет Нечестивых, чтобы избрать Всем Злым Делам Начальника и повиноваться ему во всем до следующих выборов.
Нынешний начальник носил гордое имя Храпоидол и был нестарым еще мужиком высокого роста с весьма запущенной бородой. В бороде водились всякие змеи и сколопендры, да хозяину до этого дела не было.
Первым делом воззвал он к своим богам:
– О владыки Беспредела и Ералаша – Мироед, Супостат, Тестостерон! О вы, унесенные ветром, отягощенные злом, утомленные солнцем, поднявшиеся из ада, потерпевшие кораблекрушение, нагие и мертвые, павшие и живые, без вести пропавшие, без вины виноватые, опоздавшие к лету, нашедшие подкову, неподдающиеся, непобежденные! Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы! Звери алчные, пиявицы ненасытные! К вам обращаюсь я, друзья мои!
Он долго так разорялся, пока не перечислил всех, кого полагалось.
Потом драбаданские колдуны стали по одному выходить и докладывать, кто как за год успел напакостить по всему миру и во всех временах.
Один поведал, как занимался лютым вредительством: поджигал стога и амбары, подкапывал железные дороги, заражал скотину дурными болезнями, сыпал в масло на маслобойках толченое стекло и гвозди, продавался иноземным державам, устраивал смуты и заговоры, но главное дело – за все это осудили на смерть совсем других людей.
Другой подсказал ученым людям разводить мелких мушек, и ученых за это тоже крепко наказали, да еще и обозвали мухолюбами–человеконенавистниками.
Третий решил уморить жителей страны Неспании, для чего наложил на их поля особое заклятие; заклятие подействовало на славу; целых семь лет мак не родил, а голода, к вящему удивлению колдуна, все равно не было. Но он потом еще что–нибудь придумает.