— Но у нас больше нет… — начинаю я и сам себя обрываю. На корабле немного запертых дверей, притом большинство из них я могу открыть, используя биометрический сканер. Но есть целый отсек, полный дверей, заблокированных кодом, которого не знал даже Старейшина.
— Двери на криоуровне. Рядом со шлюзом.
Эми кивает.
— Скорее всего.
— Вид-экран у тебя с собой?
Она вытаскивает его из кармана, и я вставляю туда карточку. Эми проводит пальцем по окошку идентификатора. Экран оживает; на нем — лицо Ориона. Поколебавшись мгновение, Эми наклоняется ближе ко мне — так, чтобы видеть экран, но не настолько близко, чтобы нечаянно коснуться.
«запуск видеофайла»Ориона едва можно различить в тени. Он сидит на четвертой ступеньке большой лестницы, которая исчезает из виду за ним. Его правая рука нервно, почти тревожно постукивает по колену.
— Где это он? — спрашивает Эми.
Качаю головой, сосредоточившись на видео.
Камера дрожит — Орион настраивает изображение. Голос его звучит мягко, почти ласково.
ОРИОН: Первым делом я хочу сказать, что мне очень жаль Кейли. Я не хотел ее смерти.
— Это он ее убил? — ахает Эми.
Я ничего не говорю, но в живот мне словно камень падает.
ОРИОН: Я ее не убивал. Но это почти целиком моя вина. Она догадалась. Узнала самую главную тайну Старейшины. То, что он не хотел никому раскрывать.
— Что это могла быть…
— Ш-ш-ш.
Орион, замолкнув, с трудом сглатывает, будто волнение мешает ему говорить.
ОРИОН: Эми, ты должна знать — если решишь продолжать поиски, — что убийство Кейли было предупреждением. Ее уже не вернуть, но кое-что я сделать могу. Поменять замки. Старый дурак их даже не проверил.
Орион резко умолкает. Взгляд его становится рассеянным.
ОРИОН: Я больше не знаю, что хорошо и что плохо. С самой ее смерти. Не знаю, нужно ли остальным на корабле знать то, что узнала она. Не знаю, нужно ли ей было знать правду.
Орион садится поудобнее.
ОРИОН: Не знаю, стоила ли ее жизнь спасения корабля.
Он пожимает плечами, будто допуская, что это убийство можно оправдать или хотя бы понять.
ОРИОН: Может быть, да. Может, Старейшина прав. Правда… не уверен, что она кому-то нужна.
Орион заправляет прядь волос за ухо.
Я заправляю прядь волос за ухо.
ОРИОН: Вот почему нам нужна ты, Эми. Ты поймешь. Потому что ты родилась на планете, но успела пожить на «Годспиде». Ты — единственная на корабле, кто может понять, что делать с этой тайной.
Он смотрит прямо в камеру, и мне кажется, будто мы встречаемся взглядами.
ОРИОН: Я видел оружейную. Старейшина показал. Прямо перед… В общем, я начал задавать вопросы. Например: если мы летим с мирной, исследовательской целью, как он утверждает, то почему вооружены, словно отправляемся на войну?
Бросаю взгляд на Эми, но она полностью поглощена экраном. Камень у меня в желудке, кажется, все увеличивается. Ее никогда не устраивало объяснение Ориона, почему он начал убивать замороженных — она считала мысль, будто они будут эксплуатировать рожденных на корабле, его навязчивой идеей. Вряд ли она даже поверила в то, что оружейная вообще существует, хоть Орион и говорит так убежденно.
Он оглядывается через оба плеча, охваченный внезапным страхом. На лице его то ли стыд, то ли испуг. Или даже и то, и другое.
ОРИОН: Значит, что тебе нужно сделать, Эми. Тебе нужно своими глазами увидеть оружейный склад. Ты жила на Сол-Земле, твой отец — военный. Ты должна разбираться в таких вещах. Подумай и представь, каких размеров арсенал должен быть на таком корабле, как наш. А потом сходи и посмотри.
Орион пропадает из кадра, а потом наклоняется вперед, и лицо его заполняет весь экран.
ОРИОН: А, и еще. Чтобы пройти через запертую дверь, нужен код, так? Так вот что я тебе скажу, Эми. Иди домой. Слышишь? Там ты найдешь ответ. ДОМОЙ.
На этом экран гаснет.
«конец видеофайла»24. Эми
Домой? Домой? Какого черта он имел в виду? На Землю? Ага, сейчас. На новую планету? Тоже нереально.
— Может, он хотел сказать, что следующая подсказка спрятана внутри атласа, например? — предполагает Старший.
Ха-ха, Орион, очень смешно. Мой дом — просто книжка с картами мест, в которых мне уже никогда не побывать.
— Может быть, — отвечаю вслух. — Наверное, проверить стоит.
Старший ставит картину на пол — осторожно, бережно — и смотрит на нее через плечо, пока мы возвращаемся из крошечной спальни в ванную комнату, а потом в большую спальню. Лил все еще лежит на кровати, но, увидев нас, подскакивает.
— Вы ее заберете, да? — выплевывает она.
— Нет, — говорит Старший. — Она твоя.
Моргнув, Лил вперивает в него взгляд.
Секунду смотрит на меня, но тут же отводит глаза, похоже, просто не выдерживает моего вида.
— И я проверю, чтобы тебе доставили еду, — добавляет он. — А еще Дока пришлю. Он там новые пластыри разработал, должны помочь.
Мы уходим; Лил кивает, но не встает с постели. Я спрашиваю себя: интересно, вскочит ли она сейчас, побежит ли проверить свою драгоценную картину? Или ей уже и на это наплевать?
Пока мы спускаемся по лестнице обратно на городские улицы, Старший включает вай-ком и начинает отдавать приказы — сначала про доставку еды, потом про лекарства. Он так сосредоточен, что не замечает, что за нашим спуском следит какой-то хмурый человек.
— Где она? — спрашивает он требовательно и наклоняется вперед, так близко, что Старший пятится, пока не натыкается на перила лестницы.
— Кто?
— Лил. Ты заставишь ее работать? Потому что так не честно — я работаю, а она нет!
— Стиви, она больна. Ей нужно время. Я сообщил Доку…
— Ничего она не больна! Просто ленится! — рычит тот.
Старший поднимает вверх обе руки.
— Стиви, я делаю что могу. Она вернется к работе, когда будет гото…
Но он не успевает закончить фразу и только изумленно распахивает глаза, когда Стиви замахивается и кулаком бьет его прямо в челюсть. Старший отлетает на пол. Только ему удается подняться, держась за перила, Стиви снова обрушивает на него удар. Старший отшатывается, но на этот раз не падает.
Я не понимаю, что вскрикнула, пока сама не слышу звук, который вырвался у меня из горла. Те прядильщики, что сидели позади нас, заметили — вот они встают, бегут сюда, что-то тоже кричат и вдруг медлят, начинают перешептываться, закрываясь ладонями.
Оборачиваюсь.
— Сделайте что-нибудь! — ору я на них. В школе я насмотрелась довольно драк, чтобы понимать, что самой бросаться между ними глупо: оба на голову выше меня, один удар от Стиви — и меня надолго вырубит.
Трое прядильщиков — двое мужчин и женщина, ненамного крупнее, чем я, — выступают вперед. Но они еще далеко, а Стиви вдруг валится на землю, стискивая голову. Прядильщики удивленно останавливаются.
Старший тыльной стороной ладони вытирает кровь с губ.
— Выключи это, — хнычуще требует Стиви.
— Оно автоматически отключится через две минуты, — спокойно отвечает Старший, но в голосе его звучит холодная бесстрастность, от которой мне становится страшно. — К тому времени, думаю, ты поймешь, что бить меня — неудачная идея.
— Что ты сделал? — спрашиваю я. Его губа так кровоточит, что все десны залиты кровью.
— То, чего обещал себе никогда не делать, — бормочет Старший. — Идем.
Но он не возвращается на главную улицу, а поворачивает в переулок, ведущий к теплицам.
— Это просто трюк с вай-комом, — объясняет он, хотя я уже не ждала ответа. — Старейшина один раз провернул его на мне. Очень действенно, если надо кого-то остановить.
— Старший! — рявкают вдруг позади. Старший замирает, потом медленно оборачивается к месту преступления.
Стиви лежит на земле, скуля и хватаясь за голову. Барти, наклонившись над ним, указывает рукой на Старшего.
— По какому праву ты его так мучаешь? — рычит он. — Ты говорил, что ты совсем не такой, как Старейшина, и посмотри на себя теперь! Стоило кому-то не согласиться с тобой, и ты наказал его так, что он встать не может!
Старший, сузив глаза, бросается обратно к ним.
— Слушай! Во-первых, может он встать. Его вай-ком просто транслирует ему в ухо сильный шум. Во-вторых, он меня ударил. Ударил.
Хотя он подошел уже достаточно близко, чтобы можно было говорить нормальным голосом, они не перестают орать. У Барти за спиной болтается гитара, и на одно безумное мгновение мне кажется, что он вот-вот схватит ее и треснет Старшего по голове. Но он снова начинает кричать:
— А что ты сделаешь, когда кто-нибудь снова начнет тебе перечить? Убьешь?
— А что ты сделаешь, когда кто-нибудь снова начнет тебе перечить? Убьешь?
— Да ладно тебе! Кончай преувеличивать!
Но никто больше, кажется, не думает, что Барти преувеличивает. Все смотрят на то, как Стиви стонет и корчится на земле.
— Не так уж это страшно, — говорит Старший Стиви. — К тому же шум должен был уже кончиться.
Но Стиви не поднимается. Интересно, он играет на публику, чтобы привлечь внимание, или ему и вправду так ужасно больно?
— Мы не можем тебе доверять, Старший. — Барти по-прежнему говорит громко, так что слышно всем. Вокруг собирается толпа — все прядильщики поднялись от своих прялок, чтобы посмотреть, что случилось. Перепачканные мукой пекари повысовывали головы из окон. Вышли мясники с рабочими ножами в руках.
— Разве я вам когда-нибудь врал? — спрашивает Старший. — Разве был нечестен с вами?
Я стараюсь не думать о том, что Старший не сказал им об остановившемся двигателе. В конце концов, это не ложь, это… просто не вся правда.
— Все, что есть в моей жизни, направлено на благо корабля, — рявкает Старший.
— Даже она? — спрашивает Барти, указывая мимо Старшего. На меня.
— Не впутывай в это Эми.
Все как один, даже Стиви, смотрят на меня, и я словно врастаю в землю.
Впервые проснувшись на «Годспиде», я отправилась на пробежку и оказалась в Городе, но он тогда был совсем другим. У всех там были бессмысленные глаза и механические движения; они пугали меня, потому что казались пустыми изнутри. Теперь в них бурлят эмоции; страх, злоба и недоверие перемешиваются в одно, выливаясь через прищуренные глаза, скалящиеся зубы, сжатые кулаки.
— Уходи, Эми, — шепчет Старший, бросая на меня тревожный взгляд. Тянусь к нему, и он легонько пожимает мои ладони, потом отпускает. — Возвращайся в Больницу. Найди место, где безопасно.
Но я хочу остаться. Хочу показать Старшему, что я не просто еще одна ошибка, которую Барти может обернуть против него. Я хочу встать плечом к плечу с ним и доказать, что не предам.
И тут вперед выступает человек.
Лютор.
Просто еще одно безымянное лицо в разъяренной толпе. Барти опять что-то кричит, Старший огрызается в ответ, и все снова переводят взгляд на их перебранку.
Все, кроме Лютора.
Его глаза впиваются в мои. Рот кривится в ухмылке, и то, как поднимаются уголки его губ, напоминает мне Гринча, который украл Рождество.
Он что-то говорит беззвучно, и хоть наверняка я не знаю что, но могу угадать слова. Я могу делать все, что хочу.
И я бегу — я мчусь — я сбегаю.
25. Старший
Я рад, что Эми ушла, нечего ей слушать нашу ссору. Меня и так злит, как ловко Барти втравил ее во все это.
И как быстро вокруг нас собралась толпа.
Касаюсь кнопки вай-кома за ухом.
— Марай, спустись сюда. Возьми с собой полицию.
Она начинает что-то отвечать, но я обрываю связь. Нужно сосредоточиться на Барти.
— А, зовешь подмогу? — скалится он.
— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю. — Я думал, ты мой друг.
— Дружба тут ни при чем. — Его голос теперь звучит тише; эти слова только для меня, хоть все вокруг и пытаются подслушать. — Просто у нас появилась возможность превратить корабль в такой мир, в котором мы хотели бы жить.
— И для меня там нет места, значит?
— Там нет места для Старейшины. Даже если он называет себя Старшим.
Краем глаза замечаю, как по гравтрубе несутся темно-синие и черные пятна. Марай скоро будет тут, и с нею примерно полдюжины корабельщиков.
Стиви со стонами и охами поднимается на ноги.
— Все, — говорю я. — Кончилось. Давайте возвращаться к работе.
Кое-кто из толпы разворачивается и отходит. Напряжение потихоньку спадает.
— А ну разойтись сейчас же! — рявкает Марай, спеша к нам.
И вот оно опять, напряжение.
— А, последнее изобретение Старшего — полиция, — издевательски комментирует Барти, снова повышая голос. — Явились убедиться, что мы работаем и примерно себя ведем, а не то…
— Все не так… — начинаю я, обращаясь и к нему, и к Марай.
— Неужели вы не видите? — прорезает вдруг толпу новый голос. Это Лютор. Ну, конечно. Он всегда обожал распри, уже тогда, когда я еще жил в Больнице. Только теперь он даже не пытается скрывать свое удовольствие. — Он боится. Наш Старший боится. Боится вас! Вас! Вы — сила! Всех ему не победить!
— Мы можем делать что хотим! — кричит еще кто-то в толпе.
— Лидера нет, веди себя сам! — подхватывает Барти.
Другие подхватывают и начинают скандировать: «Веди себя сам! Веди себя сам!»
Марай и остальные корабельщики пытаются заглушить крики призывами к тишине. К этим словам примешиваются другие — ругательства, насмешки и угрозы. Корабельщики отвечают тем же. Словесные угрозы перерастают в действия. Марай отталкивает подобравшегося слишком близко фермера, который вдвое превосходит ее в размерах. Другой замахивается на Шелби.
Хлопаю по кнопке вай-кома.
— Вызов: всем в пределах пятидесяти футов от моего местонахождения, — командую я и, как только вай-ком сигналом оповещает о том, что соединился со всеми устройствами в этом квадрате, продолжаю: — Успокойтесь, все. Не нужно.
Несколько человек замирает; видно, что прислушались к вызову. Но этого мало.
— ПРЕКРАТИТЕ, ВСЕ! — кричу я, и мой голос отзывается эхом у них в ушах. — Оглянитесь вокруг! — командую я, и большая часть повинуется. — Это ведь ваши друзья, ваша семья. Вы грызетесь друг с другом. Не нужно. Прекратите. Ругань. Сейчас же.
Глубоко вдыхаю. Толпа практически затихла.
— А как насчет пункта распределения? — разносится в тишине голос Лютора.
— А что? — оборачиваюсь к Марай. — Что не так на пункте распределения?
— Ты не в курсе? — спрашивает Барти с отвращением в голосе. — Как ты можешь называть себя командиром, если даже не знаешь, что прекратили раздачу продовольствия?
Я снова смотрю на Марай.
— Нам было известно об этой проблеме, — говорит она извиняющимся тоном. — Мы как раз собирались тебе сообщить.
Больше я не жду, а сразу отправляюсь к пункту распределения. Толпа вокруг изумленно заволновалась — они не ожидали, что я вдруг ринусь прямо на них. Кое-кто не успевает вовремя убраться с дороги, и я наскакиваю на них, но не останавливаюсь. За спиной у меня шорох голосов и стук шагов по мостовой, но я настолько взбешен, что едва соображаю. Только проблем с питанием мне сейчас не хватало.
Гадство. Гадство, гадство, гадство.
Пункт распределения продовольствия — это огромный кирпично-металлический ангар на самой окраине Города, так далеко, что его задняя стена прилегает к стальному куполу уровня фермеров. Распределение производится автоматически — по крайней мере, так задумано. Добравшись, я обнаруживаю, что Фридрик, управляющий, запер двери на цепь.
Вперив в меня взгляд, он стоит на пути со скрещенными на груди руками, готовый к бою.
Все во мне напряженно застывает — кулаки, зубы, даже глаза.
— Что происходит? — рычу я. Толпа, которая собралась вокруг меня и Барти, теперь окружает нас с Фридриком — и она еще разрослась за это время. Марай и корабельщики стараются подобраться с флангов, призывая людей разойтись и дать нам самим разобраться, но они не слушают. Толпа все увеличивается.
— Я буду раздавать еду вручную, — сообщает Фридрик. — И прослежу, чтобы всем досталось по-честному.
— В каком это еще смысле?
— Он зажимает еду! — раздается женский голос.
— Так неправильно!
— Давайте выломаем двери!
— А ну все успокоились! — рявкаю я, разворачиваясь на пятках и прожигая толпу взглядом. Они не слушаются, но хотя бы орать перестают. — Так, — поворачиваюсь обратно к Фридрику, который заведовал распределением, когда меня еще на свете не было. — В чем проблема?
— Проблемы нет, — отвечает Фридрик. — Когда все разойдутся, я начну раздавать еду.
Бросаю недоверчивый взгляд на запертые двери.
— Он не хочет давать еду всем! — раздается из толпы глубокий мужской голос.
— Только тем, кто заслужил! — кричит кто-то еще.
Рискую оглянуться. Прямо за моей спиной построились корабельщики во главе с Марай — они не дают толпе хлынуть вперед. Вокруг нас собралось сотни две человек, может, даже больше. Они движутся волнами, и волны эти все ближе и ближе к нам с Фридриком.
— Это не твоя еда, — говорю ему, теперь уже специально повышая голос, чтобы слышали все.
— Моя. — Его глаза горят.
— Ты не можешь решать, кому есть, а кому нет, — отрезаю я.
— Запасы истощены.
Это мне известно.
— Так что же мне делать? — спрашивает Фридрик насмешливо. — Уменьшать порции? Или поступить разумно — кормить только тех, кто заслужил?
Толпа вокруг взрывается гневными возгласами, криками одобрения, ругательствами и воплями.