— А как меня привезут? — спросила Татьяна.
Лидочка не знала, как должны привезти мать Алены.
— Я могу за вами приехать, — сказала она неуверенно. И не потому, что была глуха к страданиям других людей — люди, с которыми она познакомилась вчера, не были ей приятны, и ей не хотелось быть втянутой в круговорот их чувств и поступков.
— Нет, — ответила Татьяна после некоторого раздумья. — Пожалуй, я тебя оставлю в резерве. Сейчас буду звонить в «Мемориал». Должны же они обеспечить транспорт. И, кстати, венок… и материальную помощь. Конечно же, они обязаны предоставить материальную помощь. Я хочу быть уверенной в том, что Алена будет достойно предана земле.
Лидочка хотела сказать, что об этом позаботится институт, но промолчала — не ее дело вмешиваться в эти частности. Хотя, как подумала она, любопытно, что при полном развале Академии, какие-то обязательные функции институты продолжают выполнять — в частности, организацию похорон. На зарплату денег может не остаться, но похороны институт обеспечит, в крайнем случае и Президиум поможет.
— Ты никуда сегодня не уходишь? — спросила Татьяна.
— Еще не знаю.
— Я буду тебе звонить. А ты запиши местный телефон. Если будут новости, немедленно сообщи мне, здесь будут люди — они так добры ко мне. Они добегут ко мне и расскажут. Правда? — Последнее слово относилось к тем, кто стоял рядом с Татьяной. — Вот видишь, — закончила она. — В тяжелые моменты русский человек всегда приходит на помощь слабому и несчастному. До свидания, Лидочка, и спасибо тебе за участие. Я никогда не забуду благородной роли, которую ты сыграла в моей трагедии.
— Ну, что вы, — ответила Лидочка, которая не знала, какую роль она сыграла, она хотела попрощаться, но оказалось, что Татьяна еще не спросила главного:
— Лидочка, а ты не знаешь, какое снотворное выпила Аленка?
— Нет, Соня мне не сказала.
— Ну как же так! Пожалуйста, узнай для меня. Может, милиция знает?
— Я постараюсь, — хотя было совершенно непонятно, зачем ей это узнавать.
— Тогда до свидания, девочка.
Татьяна всхлипнула и повесила трубку.
Лидочка убрала со стола. «Я совсем забыла, что меня саму собирались убить», — подумала она. Отказались они от этой мысли или нет? Надо спросить у коменданта Каликина… Что же не звонит Андрей? Уже давно должен был долететь. Вот он удивится, если узнает, что шкатулка существует, стоит в двух шагах от нашего дома, правда, пустая. А владелица ее, которая, вернее всего, знала, куда делось содержимое шкатулки, покончила с собой сегодня ночью. Как будто судьба погрозила пальчиком и усмехнулась, не желая возвращать Берестовым семейные реликвии.
* * *Странное состояние владело Лидочкой — она не могла заставить себя покинуть надежность квартиры и ступить на лестницу. Как будто была убеждена в том, что нечто страшное ждет ее на лестнице или в подъезде. Она понимала, что в ней накопилось нервное напряжение последних суток. В ней боролись два человека — один требовал действий, утверждал, что, лишь преодолев препятствия, можно возвратиться к нормальной жизни. Так что сначала надо добраться до булочной, затем побывать в издательстве «Наука» и получить там деньги за фотографии… Другой человек, осторожный и запуганный, уверял, что хлеба еще немного есть, гонорар пустяковый, подождет, а вот Андрюша может в любой момент позвонить из Каира, и он очень удивится, что ее нет дома, и будет беспокоиться, к тому же ей самой хочется услышать его спокойный голос…
В результате победил второй, осторожный человек, и Лидочка, убрав квартиру, запустив белье в стиральную машину, села поработать. Телефон она поставила рядом. В течение второй половины дня он почти не звонил — обычно в это время никого дома не бывает, и телефон знает об этом. В шесть позвонил Андрей. Она была счастлива услышать его голос, потому что уже начала строить в воображении ужасные картины авиационной катастрофы, отгоняя их и не в силах отогнать. Слышно было очень плохо. Так плохо, что приходилось кричать, и, конечно, Лидочка ничего не стала кричать Андрею об утренней перестрелке и почти найденной шкатулке — событий было столько, что для объяснений потребовалось бы минут десять. А у Андрея было денег в обрез, и он сам, узнав, что дома все в порядке, закончил разговор. И, только повесив трубку, Лидочка поняла, что даже не спросила, в каком отеле он остановился и какой у него там номер телефона — ведь ей следовало теперь позвонить ему самой.
Ну ладно, подождем следующего звонка.
Почти сразу позвонил комендант. Казалось бы, ему проще заглянуть перед уходом с работы. Но он позвонил и сказал, что не посмел беспокоить, так как еще не достал второго стекла. Что же касается всяких нападений и угроз, о которых говорил лейтенант Шустов, то Лидочка может не беспокоиться. Комендант по своим каналам предупредил бандитов, чтобы они не смели появляться по соседству. Потом он пожелал спокойного вечера и даже поинтересовался, благополучно ли долетел Андрей Сергеевич.
— У вас есть свои каналы? — удивилась Лидочка.
— Москва вся пронизана мафиозными связями, — внятно объяснил ей комендант. — Каждый второй — бандит. А у коменданта большое хозяйство. Неужели вы думаете, что в нашей работе можно обойтись без контактов? Нельзя. Помните, как нам телефоны ставили — тогда нелегко было это сделать. Зато у нас на автоплощадке три места не принадлежат жильцам. Не замечали? Ну ладно, вы не автомобилист. А подвал мы сдаем фирме? Нужно же на какие-то деньги дворника и уборщицу иметь? А фирма какая? Голландская. Из кого состоит? Из трех азербайджанцев. Можно и еще примеры приводить, но довольно и этих.
Говорил комендант вежливо, умильно, как бы по-дворницки. Но Лидочка знала, что он не дворник, а полковник, ветеран и председатель ветеранов, так что в любой момент он может сменить интонацию.
Потом Каликин спросил, правда ли, что она сообщила номер той машины милиционеру Шустову?
— Правда, — ответила Лида с замиранием сердца. Она поняла, как сердится на нее мафия за этот донос.
— Ну и молодец, — сказал комендант. — Я же их предупреждал, не вяжитесь к нашим уважаемым товарищам. Все равно номер ваш в милиции, а примет ваших женщина не помнит. Правда?
— Правда, — ответила Лидочка после короткой паузы.
— Лидия Кирилловна, — настойчивее повторил комендант. — Вы меня, может, неправильно поняли, но мне хочется довести до вашего сознания, что вы не запомнили лиц тех людей, которые были в машине. Для вашего же блага. Так и милиционеру сказали. И зря они беспокоятся. Вы меня поняли?
Только тут Лидочка его поняла и с облегчением, почти искренне ответила:
— Я совершенно не запомнила никаких лиц. Я и так плохо лица запоминаю, а в темноте, в машине тем более — я же специально не приглядывалась.
— Вот и умница, — одобрил комендант. — Значит, я людей не обманул.
На этом он и попрощался.
Лейтенант Шустов позвонил уже в восьмом часу, узнать, как там дела. И вообще, никто не беспокоил Лидочку?
Лидочка ответила, что день прошел спокойно.
— Комендант звонил?
— Он в самом деле знаком с бандитами?
— Откуда мне знать? — в голосе Шустова ей послышалась насмешка. — Если я об этом узнаю, то подберу ему статью.
— Я ему сказала, что сообщила вам номер машины.
— Но, наверное, не запомнили, кто стрелял? Не увидели?
— Почему вы так думаете?
— Я ничего не думаю. Но учтите, что от вас я и не требую, чтобы вы кого-то запомнили. Раннее утро, перепуганная стрельбой женщина… даже суд никогда не рассчитывает на такие подарки. Да и я, как профессионал, ваши показания принимал бы с подозрением.
— Значит, я ничего не видела?
— Ваше дело.
— А как себя чувствует Петренко?
— Пострадавший находится в больнице и просит отпустить его домой, потому что полагает, и притом с основанием, что больница не самое безопасное для него место.
— Вы его прячете?
— Мы не в Америке. У нас для этого денег нет. Но место, где он лежит, не афишируем.
— Если они захотят, то доберутся до Петренко?
— Может быть.
— И убьют его?
— Допускаю.
— И вас не будет мучить совесть?
— Я подозреваю, что сегодня чуть попозже он смоется из больницы. И его не поймают. Вас это устраивает?
— Спасибо. А что известно об Алене Флотской?
— А что может быть о ней известно? Покончила с собой. Думаю, что всерьез она и не собиралась этого делать. Но так получилось. Уже не первый случай в моей практике. Хотят пугнуть, а дозу не рассчитывают.
— Вы так уверены?
— Она не оставила предсмертной записки, но я отыскал ее записную книжку. В ней записи на ближайшие дни, настоящие самоубийцы так не делают.
— Вы так уверены?
— Она не оставила предсмертной записки, но я отыскал ее записную книжку. В ней записи на ближайшие дни, настоящие самоубийцы так не делают.
— Уже известно, почему она это сделала?
— Вы любопытная, Лидия Кирилловна.
— Как и всякая женщина.
— Мы не рассказываем посторонним тайну следствия. Но с вами я могу поделиться. При одном условии.
— При каком?
— Если вы дадите мне слово, что в самом деле раньше не были знакомы с погибшей и позвонили ей случайно.
— Я же сказала! Я ее так и не видела! Мне нужна была шкатулка, вернее, информация о шкатулке, которую мои родственники передали на хранение ее бабушке в тридцать восьмом году.
— А где эта шкатулка теперь?
— Это меня интересует не меньше, чем вас. Ко мне сегодня приходила Соня Пищик, она говорит, что шкатулка хранится дома у Алены.
— Ага, — сказал Шустов.
— Что это означает?
— Разгадку для Шерлока Холмса, — ответил лейтенант. — А я думал, что же стояло на комоде?
— Вы видели?
— Нет, но я могу сообщить ее размеры. Тридцать два на двадцать четыре сантиметра.
— Правильно! Но как вы догадались?
— На комоде пыль. Алена Флотская была большая неряха. А в одном месте пыли нет. Там что-то стояло, примерно тридцать на двадцать четыре сантиметра. Я и решил — коробка с нитками и пуговицами. Зачем она кому-то понадобилась?
— Она пропала?
— Вот именно. И дорогая шкатулка?
— Наверное, не очень. Я ищу дневники, которые в ней когда-то хранились.
— На комоде лежали кучей нитки, пуговицы — всякие пустяки. Кому-то шкатулка понадобилась, вот он все и высыпал. А когда Пищик ее видела?
— Не знаю. Спросите у нее.
— Спрошу, — сказал лейтенант.
— Почему вы замолчали? Это вам кажется важным?
— Не знаю, — сказал лейтенант. — Вообще-то, это не телефонный разговор.
— Разве сейчас слушают?
— У нас всегда слушают.
— Но мы же не обсуждаем важных дел. Одна девушка покончила с собой. Каждый имеет право покончить с собой.
— Если эта шкатулка исчезла два-три дня назад, это меня не касается, — ответил лейтенант. — Но если сегодня ночью, то, значит, кто-то к ней заходил. Может быть, эта встреча и подтолкнула гражданку Флотскую к роковому решению.
«Ну почему он всех называет гражданками? Неужели и меня он именует гражданкой Берестовой? А почему бы и нет?»
— У вас есть подозреваемые?
— У нее были интимные отношения с одним из ее сослуживцев. Но если гражданка Пищик к вам заходила, то она наверняка вам об этом поведала.
— Поведала. Вы его будете допрашивать?
— Наверное, придется, — ответил Шустов. — Но, вообще-то говоря, не хочется. Такие дела, где виноватых не найдешь, я бы закрывал, пусть живут, как хотят. А то у нас бандиты на свободе гуляют, а мы самоубийцами на личной почве занимаемся.
— Но бывает же, что человека довели до самоубийства.
— Боюсь, что гражданка Флотская сама себя довела.
— Вы — женоненавистник.
— Вы так думаете потому, что я развелся? Но мы с Галей и сейчас поддерживаем нормальные отношения.
— Нет, я пошутила.
— В следующий раз осторожнее шутите, а то я не всегда вас понимаю, — признался милиционер.
— Андрей Львович, — Лидочка постаралась говорить ласково и убедительно, — мне на самом деле важно узнать, куда делись те вещи, что когда-то лежали в пропавшей шкатулке. Я очень прошу, если будете спрашивать людей о шкатулке, вы потом мне расскажете, что узнали, хорошо?
— Хорошо. Но у меня нет доказательств принадлежности шкатулки вам или вашим родственникам.
— Андрей Львович, вы можете спросить у Татьяны Иосифовны. Она — мать…
— Знаю. Проживает в дачном поселке на станции Переделкино, где пишет свои воспоминания. Я спрошу ее.
— Заранее спасибо.
— Не спешите. Отдыхайте. Я пойду поужинаю, а то весь день без горячей пищи. И не бойтесь. Никто вас больше не тронет. Но, конечно, никому не открывайте, не посмотрев предварительно в глазок. Никому. Ясно?
— Ясно.
— Спокойной ночи.
Спать было еще рано — половина девятого. Лидочка устроилась с книжкой на диване, но, конечно же, не читалось — слишком много впечатлений.
Потом потянуло в сон.
Лидочка быстро отправилась в ванную — она боялась, что заснет.
Глава 4 Ты никого не видела
Утро началось со звонка в дверь.
Лидочке показалось, что еще ночь — так сумрачно было за окном.
Звонок был настойчив, он сбивал мысли, в нем была угроза, как бы продолжение тут же забытого ночного кошмара. Звонили убийцы… Лидочка кинулась было к двери, как была, в одной ночной рубашке, но потом остановилась в коридоре, замерла, стараясь проснуться и привести в соответствие мысли и окружающий мир.
Для этого сначала надо было посмотреть на часы, но часы остались в комнате. Тогда лучше заглянуть в глазок.
Лидочка заглянула в глазок и обнаружила, что за дверью, опираясь на палку, в меховой широкой шубе и в сером шерстяном платке стоит Татьяна Иосифовна Флотская. Этого еще не хватало!
Лидочка открыла дверь.
— Ты спала? — спросила Татьяна, не скрывая укоризны.
Лидочка знала, что услышит дальше, и потому молча отошла в глубь коридора.
— Я уже дошла до станции, доехала до Москвы, по Москве бултыхалась полчаса или час, еле тебя отыскала, у вас все переулки перекопаны. Думала, что придется звонить.
— Вы бы позвонили из автомата, я бы вас встретила.
— Я подозревала, что ты дрыхнешь, поэтому и дала тебе лишних полчасика поспать. Я-то ранняя пташка — как запоет вертухай, как ударят по рельсе, так я и бегу в сортир.
Татьяна хмыкнула и принялась разматывать платок.
— К тому же, — сказала она, — на улице жуткий мороз. Не стой как скифская баба. Поспеши на кухню, поставь чайник — чашка кофе меня спасет.
Что Лидочка и сделала.
Пока чайник грелся, она быстро ополоснулась, оделась и приготовила нежданной гостье завтрак.
Татьяна объяснила, и это было естественно, что ночью ей стало не по себе. Совсем не по себе. Она начала плакать и поняла, что должна найти каких-то людей. И тут обнаружила, что людей-то и нет. Племянница уехала в Германию, друзья, если они и были, вымерли или покинули эту страну, и вдруг оказалось, что проще и приятнее было поехать к Лидочке, с которой познакомилась сутки назад. Ведь именно Лидочка — не чужая. Они практически родственники, встретившиеся после долгой разлуки, Лидочка того же возраста, что и несчастная Аленка, и именно в ней Татьяна почувствовала родственную душу, ты понимаешь?
— Человек в стрессовой ситуации, — рассуждала Татьяна, большими глотками спеша допить чашку кофе в расчете на добавку, — ведет себя на первый взгляд нелогично, им руководят инстинкты. Инстинкт рода, инстинкт самосохранения. Как ни странно, меня вел к тебе инстинкт самосохранения — раненое животное чутьем понимает, какие травы для него целебны, а какие — ядовиты. Под ядовитой травой я имею в виду Соню. Вот к ней в трагический момент жизни я бы не смогла обратиться, потому что она недобрый человек…
Татьяна Иосифовна продолжала говорить, выговариваясь, видно, за недели одиночества и за вчерашний день, когда это одиночество она почувствовала в полной мере. А Лидочка с безнадежностью размышляла о том, что, вернее всего, сегодняшний день тоже погибнет — Татьяна Иосифовна послана ей злою судьбой, чтобы лишить свободы.
После третьей чашки кофе Лидочка смогла все же вставить вопрос в сплошной поток речи гостьи:
— Какие у вас планы, Татьяна Иосифовна?
— У меня? Планы? Не говори глупостей. Какие могут быть планы у старухи, только что потерявшей единственного родного человека?
— Но ведь вы ехали, наверное, не только для того, чтобы поговорить со мной?
— Если ты думаешь, что я хочу поехать в морг, — испуганно заявила Татьяна, плотно обволакивая кухонную табуретку мягким телом, — то ты ошибаешься. Я не переживу той картины. Нет, ни в коем случае. Ни одна мать не может увидеть свою дочь в таком виде.
Лидочка ничего не ответила, но почувствовала громадное облегчение от того, что ей не придется сопровождать в морг несчастную мать. Впрочем, не исключено, что лейтенант Шустов заставит ее туда поехать — Лидочке приходилось читать в американских детективах, как несчастную мать или жену везут в морг на опознание…
— Но я подумала, — сказала Татьяна, — что мне все-таки надо зайти к себе в квартиру.
— А где это?
— Где Аленка жила. Это же теперь моя квартира! Я — наследница.