Палатки можно было рассматривать как показательный пример нового подхода. Большая часть палаток старой конструкции приходилась на крепежные детали. Кроме того, однослойные стенки обладали плохими теплоизолирующими свойствами. Если бы палатки достаточно эффективно сохраняли тепло, можно было бы уменьшить массу спальных мешков и одежды, а также сократить потребность участников экспедиций в высококалорийной пище. Поскольку воздух является великолепным термоизолятором, то решение напрашивалось само собой: конструкция должна быть двухслойной, надувной, не имеющей деталей крепления. Разработанная НАСА палатка весила шесть унций.
Вооружившись небольшим ножным насосом, издававшим при работе легкое шипение. Росс надула первую палатку, изготовленную из двух слоев серебристого майлара толщиной две сотых дюйма и внешне походившую на ребристую сборную хижину из гофрированного металла. Носильщики восторженно зааплодировали, Мунро рассмеялся и покачал головой, а Кахега извлек другой серебристый сверток размером с коробку для обуви:
— А это, доктор? Это что такое?
— Это кондиционер. Он нам сегодня не понадобится, — ответила Росс.
— Ну, конечно, без кондиционера нам никак не обойтись, — все еще смеясь, заметил Мунро.
— Опыт показывает, — серьезно ответила Росс, — что важнейшим фактором, лимитирующим работоспособность человека, является температура воздуха.
Второй по важности фактор — лишение сна.
— Не может быть, — расхохотался Мунро.
Он повернулся к Эллиоту, но тот, казалось, был всецело поглощен видом тропического леса, освещенного лучами заходящего солнца. К нему подошла Эми и потянула за рукав.
„Женщина и человек-волосатый-нос ругаются“, — жестами сказала она.
Мунро понравился Эми с первых минут знакомства, и эта симпатия оказалась взаимной. Мунро не гладил ее по голове и в отличие от большинства людей относился к ней не как к малышу-несмышленышу, а скорее как к женщине. К тому же ему и раньше часто приходилось иметь дело с гориллами, и он понимал если не язык жестов, то хотя бы мотивацию их поведения. Когда Эми поднимала руки, это значило, что она хочет, чтобы ее почесали. В таких случаях Мунро считал себя просто обязанным уделить ей несколько минут. Эти минуты Эми, сопя от удовольствия, каталась по земле.
Но горилла очень болезненно реагировала на любые людские ссоры. Вот и сейчас она нахмурилась.
— Они просто разговаривают, — успокоил ее Эллиот.
Эми жестами сказала: „Эми хотеть кушать“.
— Попозже, Эми.
Повернувшись, Эллиот увидел, как Росс устанавливает передатчик — теперь это будет повторяться ежедневно до самого последнего дня экспедиции. Эми была в восторге: казалось, ей никогда не наскучит следить за сборкой сложной электронной системы. Приборы, посылавшие сигнал через спутник за десять тысяч миль, весили не больше шести фунтов; еще три фунта приходилось на устройство для радиоэлектронного подавления или РЭП.
Сначала Росс со щелчком раскрыла серебристый пятифутовый зонтик зеркальной параболической антенны. (Антенна особенно нравилась Эми; каждый день, уже с полудня, она будет надоедать Росс одним и тем же вопросом: когда та „раскроет металлический цветок“.) Росс соединила антенну с передатчиком и подключила кадмиевые аккумуляторы, потом блок радиоэлектронного подавления помех и, наконец, миниатюрный операторский терминал с крохотной клавиатурой и экранчиком дюйма три по диагонали.
Создатели этого оборудования использовали самые последние достижения науки и технологии. Объем памяти компьютера Росс составлял 189 килобайт, все схемы в нем дублировались, кожухи были герметично запаяны и устойчивы к ударам, клавиши реагировали не на давление, а на электрическое сопротивление, поэтому вся система работала без движущихся деталей, которые могли бы засориться, пропускать воду или пыль.
И все эти приборы были просто неправдоподобно прочными и надежными.
Росс помнила, как проводили их „полевые испытания“. На автомобильной стоянке СТИЗР техники бросали их на бетон, колотили о стену, оставляли на ночь в ведре с грязной водой. Прибор признавался годным для экспедиций только в том случае, если он исправно работал на следующий день.
Теперь же, возле ущелья Морути, Росс передала кодовый координатный сигнал, чтобы установить с Хьюстоном двустороннюю связь, проверила мощность сигнала и выждала положенные шесть минут, пока не синхронизируется работа ретранслятора. Но и через шесть минут на экранчике были лишь серые полосы статических помех, чередующиеся с пульсирующими цветными полосами. Это означало, что для глушения их системы связи кто-то воспользовался „симфонией“.
На принятом в СТИЗР сленге простейший способ радиоэлектронного подавления передач конкурентов называли „трубой“. Как ребенок из соседней квартиры, который только учится играть на трубе, такое глушение доставляет беспокойство, но не более того: оно концентрируется в ограниченном диапазоне частот, часто беспорядочно, но, как правило, все же позволяет передать и принять сообщение. Следующим по сложности способом подавления является „струнный квартет“, в котором несколько частот подавляются упорядочение, потом следует „биг бенд“, когда электронная музыка перекрывает еще более широкий диапазон частот, но самым эффективным способом остается „симфония“, при которой блокируется практически весь диапазон радиосвязи.
Вот и сейчас Росс столкнулась с „симфонией“. Пробиться сквозь ее звуки считалось невозможным, но в СТИЗР для таких ситуаций было разработано несколько методов борьбы с глушением. Росс перепробовала их один за другим и наконец пробилась сквозь помехи с помощью метода, который называли интервальным кодированием. (В основу метода был положен тот факт, что даже в самой насыщенной музыке присутствуют интервалы; правда, их продолжительность не превышает нескольких микросекунд. Анализ сигналов подавления позволяет обнаружить закономерности в появлении таких интервалов и передавать свои сигналы, предварительно сконцентрированные в пакет, в момент таких кратких промежутков молчания.) За свою настойчивость Росс была вознаграждена появившейся на экранчике разноцветной картой района Конго, в котором находилась экспедиция. Росс передала координаты лагеря, и экран замигал. На нем стали появляться сокращенные слова; этот язык разработали специально для небольших экранов.
ПРВРЬТЕ ВРМЯ/ПЛЖНИЕ ЭКСЦИИ; ПЖТА ПДТВРДТЕ МСТНОЕ ВРМЯ 18:04 Ч 6/17/79.
Росс подтвердила, что по местному времени в их лагере только что пошел седьмой час. Тотчас по экрану замелькали беспорядочные полосы. Это означало, что координаты лагеря и местное время сравнивались с результатами компьютерного моделирования, выполненного в Хьюстоне перед их отъездом.
Росс была готова к плохим вестям. По ее прикидкам, они отстали от своего последнего графика еще на семьдесят с лишним часов — и примерно на двадцать часов от экспедиции консорциума.
По первоначальному плану они должны были спуститься на парашютах на склоны Мукенко в четырнадцать часов 17 июня и прибыть в Зиндж приблизительно через тридцать шесть часов, то есть около полудня 19 июня.
Тогда они опередили бы экспедицию консорциума почти на два дня.
К сожалению, ракетный обстрел вынудил их покинуть самолет на восемьдесят миль южнее предполагавшегося места высадки. Впереди их ждали более или менее непроходимые джунгли, и хотя они могли немного выиграть, спускаясь по рекам, все же пройти восемьдесят миль меньше чем за трое суток было невозможно.
Следовательно, надеяться на успех не стоило. Вместо того чтобы опередить японцев и немцев на сорок восемь часов, теперь только при очень большом везении они могли отстать от них меньше, чем на двадцать четыре часа.
К удивлению Росс, на экране засветились слова:
ПРВРКА ВРМЯ/ПЛЖНИЕ ЭКСЦИИ:
— 09:04 Ч ОТЛЧНО.
Получалось, что они отставали от модельного графика только на девять часов.
— Что бы это значило? — глядя на экран, спросил Мунро.
Могло быть только одно объяснение.
— Что-то задержало экспедицию консорциума, — сказала Росс.
Экран пояснил:
ЕВРО/ЯП КНСРЦМ НЕПРИЯТНСТИ АЭРПОРТ ГОМА ЗАИР ИХ СМЛТЕ ОБНРЖНА РАДИОАКТИВНОСТЬ ИМ НЕ ПВЗЛО.
— Трейвиз хорошо поработал, — сказала Росс. Она могла себе представить, насколько непросто было устроить такие „неприятности“ в сельском аэропорту в Гоме. — Но это значит, что мы еще сможем добиться своего, если нам удастся выиграть девять часов.
— Выиграем, — сказал Мунро.
* * *В лучах заходящего экваториального солнца лагерь путников в Морути сверкал, словно ожерелье из невиданных самоцветов: серебристой зеркальной антенны и пяти куполообразных серебряных палаток. Питер Эллиот и Эми сидели на самой вершине холма и смотрели на расстилавшийся внизу тропический лес. Как только зашло солнце, появились первые белесые полосы тумана, а по мере того как сгущалась темнота и в холодном воздухе конденсировалось все больше влаги, весь лес постепенно погружался в плотный белый туман.
ДЕНЬ ШЕСТОЙ: ЛИКО, 18 ИЮНЯ 1979
ГЛАВА 1. ТРОПИЧЕСКИЙ ЛЕС
На следующее утро экспедиция СТИЗР вошла в сырой и мрачный конголезский тропический лес.
Мунро отметил, что к нему опять — в который раз — вернулись знакомые ощущения подавленности и стесненности, а более всего — странной, всеподавляющей апатии. Еще в шестидесятые годы, будучи конголезским наемником, он старался по возможности избегать джунглей. Большинство военных операций проводилось на открытой местности: в колониальных бельгийских городах, на берегах рек, вдоль дорог, утопавших в красной грязи. Никто не изъявлял желания сражаться в лесах: наемники их ненавидели, а суеверные туземцы страшились. Если наемники наступали, то повстанцы уходили в буш, но по-настоящему не углублялись в лес никогда, да и солдаты Мунро никогда не преследовали их. Они предпочитали ждать, когда бунтовщики выйдут сами.
И даже в шестидесятые годы тропические леса оставались terra incognita, неизведанным миром, обладавшим могучей таинственной силой, которая позволяла ему не допускать современную высокотехнологичную машину войны дальше своих границ. И правильно, размышлял Мунро, человеку здесь нечего делать. Этот мир не для людей. Вот почему его не радовало возвращение сюда.
Впервые оказавшийся в тропическом лесу Эллиот, напротив, был от него в восторге. Здесь все оказалось так непохоже на то, что он себе представлял.
Воображение Эллиота особенно поразили размеры деревьев, кроны которых уходили, казалось, в самое небо, а в стволах мог разместиться целый дом; их толстые, покрытые мхом корни тянулись на многие десятки метров. В таком лесу Эллиот чувствовал себя словно в очень темном соборе — сюда никогда не проникали солнечные лучи. Царящий мрак не позволял даже пользоваться фотоаппаратом.
Почему-то Эллиот был уверен, что тропический лес окажется намного более густым, даже непроходимым. На самом же деле экспедиция продвигалась практически беспрепятственно. Как ни странно, но здесь царила почти мертвая тишина, лишь изредка нарушаемая криками птиц и болтовней обезьян.
К тому же лес оказался на удивление однотонным: хотя листва деревьев и прильнувших к ним ползучих растений отливала всеми оттенками зеленого, здесь почти ничто не цвело. Даже попадавшиеся им время от времени орхидеи казались поразительно бледными, будто обесцвеченными.
За каждым поворотом Эллиот ожидал увидеть кучи гниющей растительности, но и этим его ожиданиям не суждено было сбыться — почва под ногами большей частью была сравнительно твердой, а в воздухе совсем не ощущалось запаха гниения. Стояла невероятная жара; к тому же Эллиоту казалось, что здесь все буквально пропитано влагой — и листва, и почва, и стволы деревьев, и даже сам удушливый, неподвижный воздух, который будто не в силах был вырваться из-под полога леса.
Эллиот, наверно, согласился бы со словами Стэнли, который сто лет назад писал: „Раскинувшиеся высоко над нашими головами ветви полностью отсекали дневной свет… Мы шли в густых сумерках… На нас беспрестанно капало…
Вся наша одежда пропиталась влагой… Было так душно, что пот исходил, казалось, из каждой поры… Окружавшая нас темная, мрачная неизвестность казалась поистине запретной для человека страной!“
Первой встречи с тропическими лесами экваториальной Африки Эллиот ждал с нетерпением и был поражен, как быстро к нему пришло ощущение подавленности и как быстро он стал мечтать о возвращении домой. И тем не менее именно здесь была родина большинства новых видов живых организмов, в том числе и человека. Тропический лес — это не единая однородная экосистема, а несколько различных экосистем меньшего масштаба, сменяющих друг друга по вертикали — как в слоеном пироге. Каждая такая меньшая экосистема обеспечивает существование поразительного множества видов растений и животных, но любой вид обычно не отличается многочисленностью, хотя в тропических лесах живет в четыре раза больше видов животных, чем в лесах умеренного пояса. Неожиданно Эллиоту пришло в голову необычное сравнение: тропический лес напомнил ему невероятно горячее, темное чрево, в котором постоянно зарождаются новые виды живых организмов и растут в неизменных условиях до тех пор, пока не наберутся сил настолько, чтобы мигрировать в регионы с более изменчивым и более суровым климатом. И так было многие и многие миллионы лет.
Стоило Эми оказаться в родном сыром, темном тропическом лесу, как ее поведение резко изменилось. Позднее Эллиот признавал, что, подумай он лучше, мог бы предугадать такую реакцию гориллы.
Эми уже не старалась держаться ближе к людям. Она настойчиво требовала, чтобы ей разрешали пастись на ходу, часто останавливалась, садилась и медленно жевала мягкие ростки и листья. В такие минуты Эллиоту не удавалось ни поторопить Эми, ни заставить ее хотя бы подняться. Горилла не обращала внимания на просьбы не отставать и лишь лениво, с безучастным выражением, но не без удовольствия жевала. Когда Эми удавалось поймать пробившийся сквозь листву солнечный луч, она падала на спину и лежала, довольно рыгая и вздыхая.
— Что все это значит, черт возьми? — спросила рассерженная Росс. Из-за Эми они не выдерживали намеченного темпа.
— Эми опять стала гориллой, — объяснил Эллиот. — Гориллы вегетарианцы, в естественной обстановке они едят почти весь день. Они крупные животные, и им нужно очень много низкокалорийной пищи. Вот и Эми, как только ей представилась такая возможность, сразу вернулась к естественному образу жизни.
— Вы не можете заставить ее не отставать от нас?
— Я пытаюсь. Но она не обращает на меня внимания.
Эллиот знал причину. Эми оказалась, наконец, в том мире, где Питеру Эллиоту не было места, где она сама могла найти пищу, безопасность, устроить себе гнездо и все, что ей может потребоваться или просто захочется.
— Ученье закончилось, — подводя итог, сказал Мунро. Решение проблемы было у него готово. — Оставьте ее, — решительно сказал он и, твердо взяв Эллиота под локоть, повел экспедицию дальше. — Не оглядывайтесь. Просто продолжайте идти. Не обращайте на нее внимания.
Несколько минут путники шли, не проронив ни слова. Первым не выдержал молчания Эллиот:
— А если она не пойдет за нами?
— Не говорите ерунды, профессор, — возразил Мунро. — Я думал, что вы знаете о гориллах все.
— Я в самом деле знаю горилл.
— Тогда вам должно быть известно, что в этой части тропического леса горилл нет.
Эллиот кивнул. Он и в самом деле не заметил ни их гнезд, ни следов.
— Но здесь у нее есть все, что ей нужно.
— Не все, — возразил Мунро. — Здесь нет других горилл.
Как и все высшие приматы, гориллы — животные социальные. Они живут группами и в изоляции чувствуют себя неуютно, начинают беспокоиться.
Большинство приматологов считают, что потребность в общении с себе подобными по необходимости не уступает потребности в пище, воде или отдыхе.
— Мы — ее стадо, — пояснил Мунро. — Она не отпустит нас слишком далеко.
Через несколько минут впереди, метрах в пятидесяти от путников, затрещали ветки кустарников. Из-за листвы показалась Эми, быстро оглядела всех и остановила гневный взгляд на Эллиоте.
— Иди сюда, Эми, — сказал Мунро. — Я тебя почешу.
Эми прыгнула и плюхнулась на спину прямо перед Мунро. Тот пощекотал гориллу.
— Видите, профессор? Ничего страшного.
Больше Эми от людей не отставала.
* * *Если для Эллиота тропический лес прежде всего был естественной средой обитания Эми, то Карен Росс рассматривала его с точки зрения ресурсов, которыми он был очень беден. Вид роскошной растительности не вводил ее в заблуждение. Росс твердо знала: тропический лес представляет собой чрезвычайно эффективную экосистему, построенную на практически бесплодной почве [в книге Хиггинса и др. показано, что экосистема тропического леса утилизирует энергию намного эффективнее, чем любая система превращения энергии, созданная человеком (см. C. F. Higgins et al. Energy Resources and Ecosystem Utilization; Englewood Cliffs, N. Y.: Prentice Hall, 1977, pp.
232-255.)].
В развивающихся странах этого не понимали и удивлялись, почему на расчищенных от леса пашнях урожаи культурных растений удручающе низки. И тем не менее тропические леса продолжали вырубать невероятными темпами, до пятидесяти акров в минуту, даже если считать, что вырубка не прекращалась ни днем, ни ночью. Зеленый пояс тропических лесов опоясывал планету по экватору по меньшей мере шестьдесят миллионов лет, но человек нанес лесам непоправимый урон за каких-то два десятилетия.
Росс не разделяла тревог по поводу массированного истребления лесов, не веря, что в результате изменится климат на всей планете или уменьшится содержание кислорода в атмосфере. Росс не принадлежала к числу паникеров, и расчеты тех, кто бил в набат, не производили на нее никакого впечатления. Если уничтожение лесов и беспокоило ее, то совсем по другой причине — малой изученности флоры и фауны. Люди не понимали или не хотели понять того, что при современных темпах вырубки, то есть около пятидесяти акров в минуту, с невероятной скоростью — один вид в час! — вымирают растения и животные. Совершенствовавшиеся в течение миллиона лет формы жизни стираются с лица земли за считанные минуты, и никто не сможет предугадать, каковы будут последствия столь быстрого обеднения мира живых организмов. Вымирание видов на самом деле было куда более распространенным явлением, чем полагало большинство людей, а в широко публиковавшихся Красных книгах упоминалась лишь ничтожная доля тех организмов, которым угрожала опасность исчезновения, потому что такой опасности подвергались не только высшие животные, но и насекомые, черви, мхи.