– Да кто вы такой? Что вы о себе возомнили?
Вдруг раздался голос – очень тихий, но при этом заполнивший собой весь дом, очень тихий, но проникающий прямо в мозг, бесцветный и вкрадчивый голос. Невозможно было понять, принадлежит он мужчине или женщине, старику или ребенку.
– Я не звал вас, – проговорил этот голос. – Вы сами ко мне пришли. Но раз уж пришли – я приму вас, как дорогих гостей, и сделаю вам поистине царский подарок. Я подарю вам силу и вечную молодость. Слова «старость» и «болезнь» станут для вас пустым звуком. Не жалейте о вашем друге – он был не готов к моему подарку. Вы – другое дело…
– Вы что – сумасшедший? – зло, раздраженно проговорила Тоня. – У нас умер друг, а вы несете какую-то чушь…
– Не перебивай его! – воскликнул вдруг Иваныч. – Замолчи! Дай мне послушать!
– Не надо! Не слушай его! – Тоня вскочила, закрыла уши ладонями. – Я не хочу слушать! Я не буду слушать! Я уйду отсюда! Я лучше переночую под открытым небом, в придорожной канаве, чем останусь в доме этого сумасшедшего!
Но тихий, вкрадчивый голос продолжал звучать в ее голове, хотя она и заткнула уши:
– Ты, конечно, можешь уйти, но потом ты пожалеешь, горько пожалеешь о том, что упустила, горько пожалеешь о том, что не приняла мой щедрый дар.
Тоня бросилась к двери, попыталась ее открыть, но дверь была заперта. Как же так, ведь только что они без труда ее открыли…
Тоня трясла дверь, безуспешно дергала дверную ручку, но дверь не поддавалась. Девушка услышала за спиной приближающиеся шаги, точнее, не услышала, а почувствовала чье-то беззвучное приближение. Она повернулась, прижалась спиной к двери – потому что чувствовать это за своей спиной было невыносимо, легче уж встретить это лицом к лицу.
Она смотрела в темноту – и вот темнота уплотнилась, в ней проступил смутный, едва различимый силуэт.
Тоня не столько видела, сколько ощущала его приближение. Она испытывала страх, но вместе с тем странное влечение.
Такое или почти такое чувство она пережила однажды, когда несколько лет назад стояла в Коктебеле на самом краю скалы над штормовым морем. Ревущие, беснующиеся валы с диким грохотом разбивались внизу о каменную преграду – и Тоня испытывала страх перед разбушевавшейся стихией, но в то же время восторг перед ее мощью. Внезапно ее охватило почти непреодолимое желание шагнуть вперед, шагнуть со скалы, чтобы слиться с этой древней и вечно юной стихией.
И сейчас она почувствовала, что из темноты к ней приближается нечто почти такое же древнее и могучее, как море. Ее охватило непреодолимое желание подчиниться этой темной силе, стать частью ее.
Тогда, в Коктебеле, она смогла удержаться на краю скалы, смогла преодолеть самоубийственное желание. И сейчас какая-то часть ее души сопротивлялась приближающейся к ней темной силе.
«Доверься мне, – шептал беззвучный, вкрадчивый голос в ее голове. – Оставь сомнения! Доверься мне – и перед тобой откроется новая, необыкновенная жизнь! Жизнь без болезней, без старости, без увядания! Ты станешь не только бессмертной – ты останешься вечно молодой!»
Она еще пыталась сопротивляться, но древняя сила уже прикоснулась к ней с вкрадчивой нежностью опытного любовника. Тоня вжалась спиной в закрытую дверь – и ощутила на своем горле горячие губы. Поцелуй становился все жарче, все крепче, и вдруг зубы древнего существа пронзили ее кожу. Девушка почувствовала боль – и вместе с тем небывалое блаженство.
И в следующее мгновение тьма приняла ее.
Она пришла в себя от боли. Что-то жгло ее правую руку. Нестерпимо, мучительно.
Она открыла глаза, приподнялась на локте, огляделась и увидела незнакомое просторное помещение, стены, обшитые потемневшими от времени деревянными панелями, лестницу, ведущую на второй этаж. В этом помещении было несколько окон, и сквозь одно из них пробивался луч света.
Этот-то луч, падая на ее руку, и вызвал то мучительное ощущение, от которого она проснулась. И вообще, пробивавшийся в окна свет раздражал, мучил ее, от него хотелось укрыться. Как хорошо было бы сейчас оказаться в темноте…
Она отползла под лестницу.
Здесь было темнее, и она смогла сосредоточиться, смогла вспомнить…
Правда, воспоминания были какие-то отрывочные, их нужно было сложить вместе, словно части пазла или осколки разбитой вазы.
Безлюдная деревня посреди болота, дорога через лес, темный дом на холме…
Она вспомнила, что у нее было двое спутников, что один из них погиб, упав с лестницы. Но это ничуть ее не огорчило. Это почти не имело к ней отношения – к ней сегодняшней. Это было в другой жизни, с другим человеком. В прежней жизни ее звали… как же ее звали? Она не могла вспомнить, да и не очень хотела, потому что вспомнила главное: жгучий поцелуй Хозяина, превративший ее в другое, высшее существо.
Хозяин…
Она и сейчас ощущала его незримое присутствие.
И еще она чувствовала голод.
Она оглядела помещение голодным взглядом и увидела неподалеку распростертое на полу тело.
Она узнала его – это был один из ее спутников.
И каким-то шестым чувством она поняла, что он – такой же, как она. Что он тоже служит Хозяину.
Это вызвало у нее легкий укол ревности, но в то же время она поняла, что они близки, их связывают узы более крепкие, чем родственные. Их связывает кровь…
Она забилась в самый темный угол и снова заснула.
Когда она проснулась, в доме было темно.
Это было прекрасно. Темнота обволакивала ее, как дружеское объятие, придавала ей силы.
Она легко вскочила, вгляделась в темноту…
Впрочем, для этого не понадобилось больших усилий: теперь она прекрасно видела в темноте.
Хозяин не обманул ее: она чувствовала себя отдохнувшей, свежей и полной сил.
Рядом послышался шорох, в темноте блеснули белки глаз – и она увидела своего спутника, своего брата по крови. Он подошел к ней, облизнул губы и прошептал:
– Темнота… как хорошо! Темнота – это наше время. Только очень хочется есть!
– Пойдем на охоту! – предложила она. – Я чувствую, здесь полно дичи!
И тут в ее голове зазвучал голос Хозяина:
– Вы можете, конечно, поохотиться, но потом… потом вы должны выследить особенную дичь. Я приведу вас к ней – и вы сделаете то, что я прикажу!
– Да, Хозяин! – проговорила она послушно и вышла из дома.
Они с братом, братом по крови, бежали по осеннему полю, не ощущая холода, порывов ледяного ветра, швыряющего в лицо капли дождя, не чувствуя усталости. Она делала огромные прыжки, на какое-то время зависая над землей и переживая восхитительное чувство полета.
Вдали показались огоньки поселка.
Они замедлили шаг, теперь они крались вперед, низко пригибаясь к земле, сливаясь с тенью, сами превращаясь в тень.
На улице поселка было безлюдно, жители разошлись по домам, прячась от осенней ночи, от ветра и дождя. Прячась от темноты и от того, что в ней таится.
Впереди мигала вывеска кафе.
Вдруг двери кафе распахнулись, оттуда вывалилась шумная компания.
Ночные охотники прижались к стене, сливаясь с тенью.
Люди поговорили и разошлись – трое пошли направо, четвертый – налево. Ночные охотники, не раздумывая, устремились за ним.
Это был мужчина. Он шел по улице, подняв воротник пальто, вглядываясь в темноту.
Охотники скользили следом, беззвучно и почти незримо.
Мужчина подошел к машине, достал из кармана брелок с ключами, отключил сигнализацию.
Охотники переглянулись, поняли друг друга без слов.
Она вышла из тени, окликнула мужчину, который уже открывал дверцу машины:
– Мужчина, вы в город?
Тот обернулся, окинул ее оценивающим взглядом, улыбнулся:
– Допустим, в город.
– Не подвезете одинокую даму? – она склонила голову набок, кокетливо опустила ресницы. – Понимаете, поссорилась со своим парнем, и он, паразит, уехал…
– Почему бы и нет? – мужчина отступил чуть в сторону от машины. – Даму – это я всегда готов, как юный пионер… Садись…
Она подошла к нему грациозной танцующей походкой, поравнявшись, вдруг прильнула всем телом, потянулась губами. В глазах мужчины вспыхнуло радостное удивление, он облапил незнакомку…
Темно-красные губы коснулись шеи, обожгли ее поцелуем, и тут же в беззащитную плоть вонзились острые клыки.
– Ну, ты даешь… – пробормотал мужчина, но тут же замолчал, задохнувшись, в глазах его потемнело, но он успел еще заметить, как из темноты выскользнула вторая фигура.
Охотники, урча от жадности и отталкивая друг друга, пили кровь. Утолив первый голод, они втащили безжизненное тело на заднее сиденье машины, чтобы избавиться от него по дороге.
Она села за руль, повернула ключ в замке зажигания.
Голос Хозяина звучал в ее голове.
– Вы насытились, теперь поезжайте в город. Я говорил вам, что вы должны выследить для меня особенную дичь!
В отделении полиции поселка городского типа под названием Лиственное царило уныние, потому что начальник отделения майор Загребельный был в гневе. А в гневе он бывал всегда, когда чего-нибудь не понимал.
В отделении полиции поселка городского типа под названием Лиственное царило уныние, потому что начальник отделения майор Загребельный был в гневе. А в гневе он бывал всегда, когда чего-нибудь не понимал.
В данном случае он не понимал, что за петрушка творится в поселковой больнице. Начать с того, что из морга исчез труп потерпевшего Орлана Н. Г. Вот вечером был, а наутро исчез. И ничего нельзя было добиться от пьяницы-санитара, тот только тряс головой и бормотал какую-то чушь по поводу живых трупов. И все крестился и порывался бежать в церковь за святой водицей.
Начальник сгоряча распорядился запереть Кондрата в камере – пускай там проспится. Но Кондрат не спал, а только трясся и подвывал, как собака по покойнику. Когда же он стал биться головой о стену, дежурный испугался и позвонил в больницу, чтобы прислали кого-нибудь сделать Кондрату успокоительный укол.
В больнице, однако, сказали, что послать у них некого, один врач на обходе, второй на дежурстве, а хирург уехал в Скотное. В результате Кондрат так надоел всем своими завываниями, что начальство распорядилось его выпустить. На пороге санитар истово перекрестился, но, по наблюдению Михалыча, побежал не в церковь, а к бабке Леокадии, чтобы разжиться у нее лечебным самогоном.
Чуть только перевели дух, стряслась новая беда. Из больницы позвонили, что у них умерла кладовщица Васильевна. Умерла скоропостижно, никто не видел как. Нашел ее утром электрик Федор. Со страху чуть богу душу не отдал. Лежит, говорит, вся бледная, синюшная, кожа да кости. И вроде не такая старая была тетка, и в теле, на здоровье не жаловалась, а вид такой, будто год тяжело проболела, ничего от нее не осталось.
– Езжай, Михалыч, – вздохнул начальник, – погляди там, как и что. Эта Васильевна та еще была пройда, ведьма каких мало и вороватая к тому же. У меня жалоб на нее полный ящик – то у больного часы пропали, то кошелек. В прошлый раз, когда двоих после аварии привезли, серьгу у женщины уперла с изумрудом! А вторую не успела…Та потом, при выписке, по-хорошему просила – отдайте, я заплачу, это о маме память! Нет, ни за что не призналась, хотя зачем ей одна серьга? Так, может, ей кто-нибудь помог на тот свет отправиться? Опять же труп исчез… Вот куда он делся, скажи на милость?
– А может, он живой оказался, проснулся ночью да и домой почапал? – ввязался в разговор неугомонный Виталик. – Значится, мне такая видится картина происшествия: он очухался в морге, захотел уйти, а тут осознал, что совсем голый, да и пошел в кладовую за одеждой. А там Васильевна. Ну, он ее и…
– Да молчи ты, балабол! – досадливо поморщился Михалыч. – Не такая была Васильевна тетка, чтобы вот так просто перед полуживым доходягой спасовать. Ох, чует мое сердце, не оберемся мы с этим делом неприятностей!
И как в воду глядел: после обеда влетел Виталик с вытаращенными глазами и сказал, что прислали из прокуратуры следователя.
– Ну и что? – не врубился Михалыч. – Прислали и прислали, у них своя служба, а у нас своя…
– Дак это… – Виталик потоптался на месте, – он же…
– Что – Малахольный? – Михалыч откинулся на спинку так резко, что едва не опрокинул стул. – Ну, дождались…
Малахольный был кошмаром всей областной полиции. Если приезжал он – значит, обычное проходное дело тянулось долго и нудно, как поздняя осень в средней полосе. Следователь цеплялся к каждой закорючке, к каждому слову, к каждой запятой в протоколе. Он заставлял все переделывать, допрашивать свидетелей по нескольку раз. Он не пил, не курил, не увлекался рыбалкой, то есть ничем нельзя было его соблазнить и задобрить. Относительно женского полу тоже был тверд и морально устойчив, как писали раньше в служебных характеристиках.
Впрочем, твердость эта давалась ему легко, поскольку внешностью следователь обладал самой непрезентабельной. На голове его лежали редкие волосики, сквозь которые просвечивала желтоватая кожа. На носу сидели очки в старой потертой оправе. Узкие губы были постоянно сжаты, как будто он боялся сказать лишнее слово. Он никогда не ругался и не повышал голоса, говорил тихо и медленно.
Словом, следователь был непроходимым занудой и крючкотвором. Он перевелся в районную прокуратуру недавно и всем уже успел надоесть хуже горькой редьки. Кто он, с кем живет, откуда приехал – никто не знал. И хотя поговаривали, что в прошлом его существует какая-то история – не то жена его бросила, и он с горя начал пить, оттого и понизили его в должности, не то наоборот, он увлекся девицей из стриптиза, а жена накатала телегу начальству, но никто особенно этим слухам не верил. Глядя на прилизанные волосики и за очками тусклые глаза, не представить было, что этот человек способен на сильные страсти. Фамилия следователя была Малашкин, естественно, что между собой сотрудники называли его Малахольный. А учитывая глаза снулой рыбы, к кличке добавили еще слово «хек». Малахольный Хек, причем некоторые в сердцах еще, выходя из кабинета Малашкина, заменяли последнюю букву на другую, уж очень умел Малашкин доставать людей.
И вот этот тип приехал на исчезнувший труп. Никто не удивился – Малахольный умел находить такие нудные дела, где ничего не понятно и не за что ухватиться.
– Ну, огребем теперь мы лиха! – обреченно вздохнул Михалыч, провожая взглядом Малахольного, идущего в кабинет начальника отделения.
И точно, через десять минут раздался начальственный рык, призывающий Михалыча и Виталика в кабинет.
– Это что вот такое? – толстый палец тыкал в протокол осмотра тела. – Почему не зафиксировано положение тела? Где список вещей, что при нем были?
У Виталика забегали глаза – не дай бог начальство узнает, что он позаимствовал у покойничка ноутбук, ох, при Малахольном мало ему не покажется!
– Где акт сдачи покойника в морг? – противным скрипучим голосом осведомился Малахольный.
– Наверное, там, в больнице… – неуверенно сказал Михалыч и вспомнил, что должен был заехать в больницу вчера, но совершенно позабыл про это, пока они возились с девчонкой-свидетельницей.
– Так, может, он и не мертвый был? – тихо спросил Малахольный. – Может быть, вы по ошибке живого человека в морг определили?
– Мертвый… – замахал руками Виталик, – совсем мертвый! Что мы, жмурика от живого человека не отличим?
– А тогда где официальное медицинское заключение? – так же тихо спросил Малахольный, и от этого голоса Виталик замолчал резко, а Михалыч поежился.
– Так утром же должно было быть… – с тоской сказал он.
– Ну-ну… – Малахольный поднялся, и Михалыч удивился, что он немаленького роста – Едем в больницу. Сам на месте все разузнаю, раз у вас ничего не готово.
Михалыч успел еще перехватить злобный взгляд майора Загребельного.
В больнице Малахольный устроил форменное безобразие. Он обшарил весь морг, залезал во все углы, осмотрел едва ли не в лупу стол, где лежал исчезнувший покойник, ничего, естественно, не нашел, кроме грязной простыни.
– Голый, стало быть, убыл… – пробормотал он, – совсем голый.
Михалыч не поверил своим ушам: в голосе Малахольного звучала неуверенность.
Пошли в больницу. В коридоре Малахольный увидел уборщицу, которая несла полное ведро битых пробирок. Оказалось, в лаборатории прошлой ночью случился погром, кто-то побил пробирки с образцами крови, раскидал штативы, теперь все анализы придется заново брать.
– Что, не заперто было? – поинтересовался Михалыч.
Уборщица отвечала, что вроде заперто, а дверь просто высадили. Малахольный не поленился пройти полтора коридора, чтобы взглянуть на дверь. И правда высадили. Судя по всему, не ломом, не стамеской, а плечом с разбега.
– И кому такое понадобилось? – хмыкнул Михалыч. – Это же не аптека, а лаборатория, наркотиков никаких нету, даже лекарств нету, одни пробирки…
Следователь ничего не ответил.
В кладовой никого не было, тело Васильевны увезли на вскрытие. В помещении было грязно, вещи валялись в беспорядке, одежда вперемешку с обувью. Вызванный электрик Федор клялся, что ничего не трогал, как увидел мертвую кладовщицу, так и бросился опрометью за начальством. Беспорядку он не удивился, сказал, что у Васильевны всегда так было, за то и от больных жалобы поступали. Выяснить, что же пропало из одежды, не представлялось возможным.
Малахольный все больше мрачнел, а Михалыч испытывал легкое злорадство – вот так-то, гражданин следователь, зануда и крючкотвор, как ты ни старайся, в этой больнице сам черт ногу сломит, какие уж тут улики найти…
Из больницы вышли на воздух. Сегодня погода была хорошая, солнце пробивалось сквозь желтую листву берез в больничном саду, по синему ясному небу проплывали кудрявые облака.
– Вас куда доставить? – на лице Виталика было явное облегчение.
– Поедем на место происшествия, – ответил Малахольный тусклым голосом.
– Так это ж даль какая! – взвыл Виталик. – Час целый трястись!