– Хм, я еще и обноски должна носить после покойников.
– Украшения не бывают обносками, они вечны! – рассердился Леонид Семенович. Но внезапно потух, сел и устало высказал обиду: – Ты неблагодарная. Тебе отдают дорогую вещь, отрывают от души память…
– Я неблагодарная? Ты спросил, какой хочу подарок, так? Сам спросил, я за язык тебя не тянула. Я сказала. А теперь ты цепочку суешь…
Слух Паши уловил, как кто-то к нему подкрадывается, и, резко обернувшись, принял оборонительную стойку. А подкрался скульптор, которого, в сущности, бояться глупо. Седов явно не ожидал застать здесь шпиона и опешил. Паша ухмыльнулся, выпрямился и шепотом, ерничая, сказал, указывая обеими руками на окно:
– Прошу на кино. А, я не представился… Друг Милы. Близкий. Если быть более точным – с которым она спит почти каждую ночь.
Владиславу Ивановичу стало неловко, что он пришел сюда, и молодому человеку ясно, с какой целью. Теперь уходить – все равно что плюнуть себе же в лицо. Отбросив условности с тонкостями, а вместе с ними неловкость, Седов приблизился к дому и заглянул в окно. Паша согнулся, в таком положении прошел под окном и устроился на противоположной стороне. «Кино» в доме продолжалось…
Мила замолчала, потому что у Леонида Семеновича вид был до жути несчастный. Он сгорбился, поставив локти на колени, низко опустил голову. Кисти рук свесились беспомощно, и так же беспомощно прозвучали его слова:
– Ты знаешь, как я люблю тебя… Ты знаешь обо мне то, чего никто не знает… Ты – моя последняя связь с этой жизнью. Я жду, когда придешь, слушаю улицу, и мне хорошо… Но нельзя же пользоваться моими слабостями. Что со мной Ирка сделает, когда узнает? Отравит? Или подушкой ночью задушит?
До Милы дошло: она малость перегнула палку. Девушка подсела к нему на диван, обняла за плечи, слегка встряхнула:
– Ну же, Ленчик, перестань. Она и так знает про нас…
– Я про завещание говорю…
– Ну и фиг с ним. Ладно, надевай твою цепочку с бериллом.
Мила подняла волосы и повернулась к нему спиной. Не торопясь, Леонид Семенович надел очки, взял цепочку с кулоном пальцами обеих рук и вдруг застыл неподвижно, глядя на шею, плечи, локотки девушки, на рассыпавшиеся из беспорядочного пучка волосы…
– Ты скоро? – бросила Мила через плечо.
Он застегнул застежку на ее шее, сложил кулаки на коленях. Тем временем Мила сбегала к зеркалу в прихожей, вернулась довольная (она же отходчива).
– Красиво. А тебе нравится?
– Да, конечно, – кисло ответил Муравин.
– Ты все еще дуешься? Брось, Ленчик.
– Скажи, к «гончару» переедешь?
– Конечно. Он не потребует платы за жилье, и кормежка будет за его счет, это же выгодно…
– Простым переездом не закончится, ты должна понимать, – начал заводиться Леонид Семенович. – За все надо платить. И он заставит тебя расплачиваться собой. Это причинит мне боль!
– Не заставит. И не смеши меня, ему не тридцать лет, даже не сорок, чтоб ревновать. Не бойся, я буду прибегать к тебе…
– Хорошо, я отпишу тебе все. Но! – Муравин поднял указательный палец, мол, сейчас свое условие тебе выставлю. – Но когда почувствую, что умираю.
Мила улыбнулась, наклонилась к нему, взявшись за свои коленки руками, и очень нежно промурлыкала:
– Тогда я прогоню твою Ирку и буду ухаживать за тобой, кормить с ложечки, читать, купать.
Обещания было мало, и у Милы имелся самый верный способ воздействия: она сняла жилет, тонкий свитерок, бюстгальтер, скинула юбку.
Тут-то Муравин и преобразился – его глаза загорелись, став влажными, губы затряслись. Взяв девушку за талию, он прижался лицом к ее животу, а та в неудобной позе, изворачиваясь, стаскивала с себя колготки…
Паша опустился на корточки, упершись спиной о стену дома, достал сигарету, мял. Скомкал и отбросил. Ему стоило огромных сил, чтоб сдержаться, а не ворваться в дом и не натворить там бед в запале.
– Идем отсюда, парень, – шепотом сказал Седов. – Для меня довольно виденного, я хочу уйти, и тебе не надо здесь оставаться.
Молодой человек резко вскочил на ноги, бросил последний взгляд в окно, а в комнате старый дед выглаживал и целовал тело Милы. Паша прошел мимо окна, уже не таясь, но цедя ругательства сквозь зубы. Его не заметили.
Плохо различимая фигура метнулась к выходу, хлопнула калитка, заставив Пашу и Седова приостановиться.
– Это еще кто? – спросил юноша.
– Ирина, кажется, – скрипучим голосом ответил скульптор. – Значит, и она шпионила.
– Вы обознались! – взвизгнула Ирина Ионовна. – Товарищ капитан, клянусь, меня там не было! Я с Милкой поговорила и на автобусе уехала. Вы, Владислав Иванович, из-за Леонида Семеновича и ко мне предвзято относитесь…
– И не жалею, – вставил Седов. – Вы оба достойная парочка.
– Да как вы смеете… – всхлипнула женщина. – А все потому, что Леня зарубил вашу статую, когда работал вторым секретарем.
– Считаете, это не повод, чтоб вас не выносить? – изумился старый скульптор. – Я полгода работал, и не только я. Город заказал, а ваш Леня…
– Да, зарубил, – злорадно произнес Муравин. – Потому что бездарно была выполнена, без фантазии, без полета мысли…
– Нет, голубчик, – завелся Седов. – Скульптуру я потом продал в Киев, значит, она не бездарна. Просто ваша партийная порода не терпела тех, кто лучше, талантливей, умней, вы их ненавидели, потому что сами тупые и невежественные, «без полета мысли»…
Носов обхватил голову руками, перебрасывал взгляд с одного спорщика на другого, потерявшись в происходящем идиотизме. Да-да, история из серии: заскок скакнул и споткнулся о другой заскок. Слов не находилось, хотелось схватить стул и, размахивая им, погнать всех к чертовой матери, мягко говоря. А еще лучше нацепить наручники и отправить в камеру, может, там через недельку мозги у них придут в норму. Следователь не выдержал и бабахнул ладонью о стол:
– Тихо!
Наступила тишина.
– Уважаемые заклятые враги, речь не идет о скульптуре, речь идет об убийстве!!! Надеюсь, это всем понятно? – Присутствующие закивали. – Вот и хорошо. Впредь не отвлекайтесь. Итак… Дальше что было?
Почему-то после его вопроса три человека стали немыми и насмерть перепуганными воробышками. Пришлось Паше продолжить:
– Мы с дедом разошлись… Нет, я ему посоветовал отписать домину Миле, чтоб она не ушла поить с ложечки и купать умирающего Ленчика, а еще надежней – жениться на ней. И он ответил…
– Я сам в состоянии повторить свои слова, – перебил Седов. – Я сказал, что больше Мила не войдет в мой дом, не хочу ее видеть. Сказал, что получил удар в самое сердце, потому что боготворил Милу… Впрочем, и богини бывают порочными, пример – Афродита.
– Ну, да, все так, – подтвердил Паша. – И мы разошлись в разные стороны. Я двинул к остановке, посидел там на скамейке, покурил и передумал уезжать. Дурак был, никогда себе не прощу…
– Ближе к теме, – одернул парня Носов уставшим голосом.
– Я вернулся. И ждал, когда она выйдет. Мне столько хотелось ей сказать… – Паша сжал кулаки и потряс ими. – Я просто не мог этого не сделать. Прошло с полчаса, может, больше…
Мила вышла со двора с букетом роз (все, что ей дали, она несла домой, даже ненужное, на ее взгляд), на середину улицы. Как внезапно выскакивают из-за угла убийцы, так из темноты выскочил Паша и остановился на ее пути, широко поставив ноги. А руки… руки с трудом засунул в карманы джинсов, чтоб они самостоятельно не врезались в рожицу подружки. Свет падал сзади, Мила не узнала его, попятилась, испуганно вымолвив:
– Ой, кто тут?
– Я, Паша, – сказал он.
– Паша? – обрадовалась было девушка, но сразу насторожилась: – Что ты здесь делаешь? Почему ты здесь?
– Потому что захотел посмотреть на твою «работу». Круто.
– Паша… ты подглядывал?..
– Именно. Жалею, что не сделал этого раньше. Я-то думал: ничего, что Мила глупенькая, зато она добрая, не испорченная, будет мне верной спутницей на долгие годы…
– Паша, так и будет.
– Не будет! После того, что я увидел – а тебя обслюнявили и облапили с ног до головы два деда! – я на тебя смотреть не хочу.
У Милы дрогнул голосок:
– Но я же это для нас, Паша. Мне хорошо платят! Между нами ничего не было, ничего! Они без секса… просто любят меня, мне их жалко. А то, что трогают… так пускай трогают, не убудет же от меня. Ну, что тут страшного?
Ее позиция не вмещалась в Пашино сознание. Он обхватил голову руками, иначе мозги на хрен вылетят, прошелся туда-сюда и взревел:
– Слушай, ты действительно не понимаешь? Нет, ты не дура! Ты супернабитая, безнадежная дура! Ты опасна! Потому что нет гарантии, что в твою безмозглую башку не придет еще какая-нибудь подлая идейка! Все, Мила, не понимаешь, что творишь, – твои проблемы. Забудь, как меня зовут.
Он развернулся и пошел к остановке. Мила бросилась за ним, встревожившись не на шутку.
– Паша, если тебе не нравится, я не буду ездить к ним. Паш, а ведь один дед обещал мне дом и все, что в доме, отписать… Это же для нас!
Он развернулся и пошел к остановке. Мила бросилась за ним, встревожившись не на шутку.
– Паша, если тебе не нравится, я не буду ездить к ним. Паш, а ведь один дед обещал мне дом и все, что в доме, отписать… Это же для нас!
– Ко мне больше близко не подходи. Я все сказал, прощай.
– Паша, прости, я не знала… думала, ты современный…
– Ха! – только и выдохнул молодой человек.
Она схватила его за рукав куртки, Паша резко выдернул руку и в следующий миг влепил ей звонкую пощечину. И пошел дальше. А Мила осталась стоять, прижимая к груди розы и держась за щеку свободной рукой.
Ну и кто из них? Носов пока не мог ответить с уверенностью.
Следователь отпустил всех, кроме Паши, и наедине ему сказал:
– Буду ходатайствовать, чтоб тебя выпустили под подписку о невыезде.
– Значит, вы верите, что не я убил…
– Не знаю, кому верить. Тем не менее прямых доказательств нет, только косвенные.
– С косвенными эти трое, что сейчас ушли, достойны лечь на нары больше, чем я.
– Иди.
А ведь и правда нет доказательств. И улик, кроме кинжала, нет. На Милу наткнулись через полчаса подвыпившие люди, возвращавшиеся домой с песнями – праздник же.
Между прочим, убийство профессиональное.
Мотивы… Наиболее веский у Ирины. У Паши? Молодые люди сходятся и расходятся, трагедии таковыми не считают и быстро забывают. Короче, мелковато. У двух дедушек? Маразматическая страсть, ревность? А силенок у них хватит на столь мощные чувства и на удар стилетом?
Где еще покопаться? В прошлом, конечно. Профессионально, одним ударом и наповал, убить сложно. Потому и случается, что, не убив с первой попытки, преступник наносит второй удар и третий, а дальше входит в штопор и наносит бессмысленное количество ударов.
Завертелась машина, службы копались в прошлом стариков и Ирины Ионовны, а там – сплошной ажур. Оба деда служили в армии когда-то, в те годы с этим было строго, Седов – на флоте, Муравин – в пехоте. Значит, холодное оружие в руках держали хотя бы во время тренировок по рукопашному бою. Ну и что? Ирина Ионовна по образованию кондитер, следовательно, кинжалы видела только в кино. Но у нее самый весомый мотив – как же это сбросить со счетов?
Не остановившись ни на одной кандидатуре, Носов решил еще раз встретиться с фигурантами – на их территории. Ничего не может быть проще: сел в «девятку» и поехал. В район въехал с той стороны, где первым на пути стоял дом Седова.
Идя по ухоженному дворику, Носов впервые обратил внимание: весна-то пришла, черт возьми! Солнце слепящее, небо синее, воздух вобрал массу ароматов, которые зима не дарит. А почки на ветках? Их уже распирало, некоторые наклюнулись. Будут еще холода, но несильные и недолгие, а пока…
– Вы ко мне? – спросил неизвестно откуда взявшийся Седов.
– К вам, – улыбнулся Носов. – А потом зайду к Леониду Семеновичу.
– Прошу в дом, – пригласил Седов. – Выпьете что-нибудь?
– Нет-нет, спасибо, – разглядывая гостиную, отказался Носов, – я за рулем. У вас такой потрясающий дом… просто мечта. А одному на таком пространстве комфортно?
– У человека должно быть много пространства вокруг, в тесном он хиреет, чахнет. Хотите посмотреть весь дом?
– Не откажусь. При обыске я по большей части в гостиной торчал. Хотелось бы посмотреть, где творят скульпторы…
Показ Седов начал с третьего этажа, то есть с мансарды.
– Это мастерская, но здесь я только делаю эскизы на бумаге… Это просто холл, здесь играют на бильярде, зона отдыха… Прошу вас вниз. Это кабинет…
Собственно, кабинет больше походил на библиотеку – стены заставлены шкафами с книгами, посередине письменный стол, кресла. Носов обошел помещение по периметру – с детства он питал страсть к чтению, только читать было, в общем-то, некогда.
– М-м-м… – в знак восхищения качал он головой. – Сколько книг! И старинные есть?
– С ятями? Конечно. И редкие экземпляры, но мало.
– А тут что, все по анатомии?!
– Ну, не все. Половина шкафа по анатомии.
– А зачем? Вы же не медик…
– Скульптору анатомия необходима, нужно знать и пропорции, и расположение мышц, и скелет. Художники Ренессанса выкупали трупы у палачей и препарировали их с целью познания устройства человека. Притом рисковали жизнью, ведь их непременно казнили бы за такое. Идемте дальше.
Седов много рассказывал, собеседником он оказался весьма занимательным. А Носов постоянно извинялся, так как порой скульптор обращался к нему с вопросом и вдруг обнаруживал, что гость не слушал его. Владислав Иванович посматривал на Носова как на больного, вот-вот готов был дать совет, мол, вам срочно надо к врачу. Добрались до мастерской в пристройке, где воображение поражало количество и разнообразие скульптур – от маленьких статуэток до колоссов.
– Я попал в музей, – развел руками Носов. – Неужели это все ваши работы?
– Да, все мои. – Заложив руки в карманы брюк, Седов вместе с гостем обходил мастерскую. Как будто давно не видел свои творения, а теперь они вернулись из его прошлого, и создатель по-новому взглянул на них. – Вот копия бюста римского патриция. Я сделал ее, будучи студентом. А это неудачная работа – требовалось показать женщину-трудягу, у меня получился гермафродит. А это я так… для себя высек из цельного куска мрамора…
Скульптор поискал глазами гостя. Тот снова его не слушал, а стоял в центре мастерской у неоконченной скульптуры обнаженной женщины. Она была вылеплена из глины и еще не высохла, да и недоделок даже несведущий глаз Носова нашел массу. Но скульптура была прекрасна. Женщина, запрокинув руки, поправляла волосы, присев на обрубок колонны. Сидит высоко, ноги ее свешены и скрещены, такое ощущение, будто она только что искупалась и готова… ожить. Главное, скульптура небольшая – сантиметров семьдесят в высоту, – а впечатление производит.
– Да, это она, – смутился Седов, потупившись.
– Что? – очнулся Носов.
– Это Мила. Я вылепил ее на днях. Что с вами? Вы нездоровы?
– Здоров, – обходя вокруг скульптуры, сказал Носов. – Я очень здоров. А ведь это вы, Владислав Иванович.
– Что – я?
– Вы убили Милу. Видите ли, убита девушка профессионально, то есть точно в сердце одним ударом. Анатомия, господин скульптор, вас подвела. Необязательно быть десантником, служить в ОМОНе, пройти разведшколу, достаточно знать, куда бить.
– Как вы говорите? – Нет, не испугался Седов. – Достаточно знать?
– Да. Мало кому удается убить одним ударом, хотя в ваших руках было потрясающее оружие – кинжал милосердия. Но я, пока вы мне все тут показывали, вспомнил ваши проколы. Вы получили удар в самое сердце, потому что боготворили Милу, – это ваши слова. И вы вернули ей удар в ее сердце – смертельный, но милосердный, она скончалась мгновенно, даже глаз не закрыла. Вы, а не Павел, указали на Ирину, будто она выходила со двора, внушили это и Павлу, который плохо ее знал…
– Но там она и была.
– Не-а! Это была соседка. Она беспрепятственно заходит к Муравину, потому что ее кот повадился ходить к старику, а Муравин терпеть не может кошек и требует, чтоб их забирали с его территории немедленно, чтоб коты не метили двор. Сейчас март, коты в марте любви предаются, их секрет особенно воняет. Такая простая причина, а вам помогла направить нас на Ирину, у которой железный мотив и без ваших стараний. А каков ваш мотив, Владислав Иванович? Вы же действительно ее любили. Муравин-то сгорал от старческой похоти, а вы любили.
– У вас нет доказательств, – сказал Седов спокойно.
– Да, вы правы…
И вдруг Носов легонько толкнул скульптуру, она полетела на каменный пол. Фигурка женщины разбилась не вся, только та ее часть, что высохла, остальная смялась. А вот обрубок колонны разлетелся вдребезги, и среди осколков лежали ножны, которые Седов похоронил в колонне. Носов поднял ножны, усмехнулся:
– Иногда интуиция выдает точные инструкции. Вы же не будете отрицать, что ножны от стилета? Рисунок тот же, что и на рукоятке. Ответьте, почему вы, большой человек, докатились до убийства?
Седов сначала опустился на табуретку, после паузы ответил:
– Потому и убил, что любил. Как в пошлой песенке: «У попа была собака, он ее любил…» Я любил в ней красоту, наивность, открытость, чистоту… Мила, правда, была глупой девушкой, не имела знаний, но… в ней присутствовала сама природа – такая, какой ее создал Бог. А убил я порок. Низменное создание, расчетливое и жадное, беспощадное и хитрое. – Он поднял глаза на Носова. – Ей было всего двадцать лет, а она знала, как использовать окружающих, не затратив себя. Я убил ради ее парня Паши, даже ради Муравина, которого эта маленькая дрянь завязала в узел. Уверяю вас, Мила, получив от него завещание, пришла бы к тому, что Леньке следует укоротить жизнь. Убил ради тех, кто мог встретиться ей в будущем… Но я и пожалел ее. Мила была обречена, ее бы обязательно кто-нибудь все равно уничтожил, только мучительно. Ведь то, что она делала, не прощается. А я убил быстро, как убивали рыцарей в Средневековье.