Я обогнула дом и увидела еще один дворик, внутренний. Он был заставлен столами, вытащенными из комнат. На разномастных клеенках стояли бутылки с водкой, миски с солеными огурцами, тарелки с нарезанной колбасой и кастрюли с «Оливье». У обитателей барака случилась массовая гулянка, ради которой они забыли о распрях и коммунальных скандалах. Вот только непонятно, по какому поводу ликование. Если это свадьба, то где невеста в белом платье и жених в черном костюме. А если день рождения, то кто именинник? Я оглядела поющую толпу, приметила в самом конце стола говорливую старушонку, с которой славно поболтала в четверг, подошла к ней и сказала:
– Здравствуйте, бабушка.
– И тебе добрый день, унучка, – ласково ответила старуха, – подсаживайся, не стесняйся, хочешь салату?
Я опустилась на колченогую, выкрашенную зеленой краской табуретку и сказала:
– Спасибо, нет.
– Выпей тогда, – предложила старуха и потянулась к бутылке.
– Тебе чего, баба Нина, – спросил один из парней, перестав петь, – красненького, сладенького или беленькой?
– Налей девке сладкого, – распорядилась баба Нина.
Мне передали пластмассовый стаканчик с темно-вишневой жидкостью, а старушка все же положила в тарелку «Оливье».
– Выпей за помин души, – велела она, – хоть и противная она была, вредная, прости господи, о покойных плохо не говорят, но проводить по-хорошему надо. Давай, не чокаясь.
Значит, не свадьба, не день рождения, а поминки.
– Кто умер? – спросила я, делая вид, что пью дешевый, отвратительно пахнущий портвейн.
– Клавка, – спокойно пояснила Нина, – ну та, к которой ты надысь приходила. Вона чего бывает! Сейчас жива, а через минуту, брык – и опрокинулась.
От неожиданности я выронила стаканчик. Серо-черная земля мигом впитала жидкость.
– Экая ты неаккуратная, – укорила баба Нина. – Ладно, не переживай, не хрустальная посуда, ща новую дадут.
– Как умерла? – наконец сумела пробормотать я. – От чего?
– Сердце у ей схватило, – пояснила старуха, – «Скорая» не поспела, инфаркт стрясся, вона как.
– Когда же она скончалась?
– А ровнехонько в четверг, – словоохотливо пояснила бабка. – Сначала ты к ней приехала, потом Генка прикатил с тортом. Посидел полчасика и отбыл. Стоило ему отъехать, Клавку и скрутило. Так бы и померла в одиночестве, только вон тот малец, видишь? – Она ткнула согнутым, сухоньким пальцем в сторону подростка лет двенадцати, упоенно поглощавшего «Оливье». – Пашкой зовут, – продолжала баба Нина, – вечно голодный ходит, отца нет, а матерь пьет, ровно кляча пожарная, каждый день бухая. Вот Пашка и глядит, у кого подхарчиться можно. Он живо сообразил: ни в жисть Клавке одной торт не съесть, ну и толкнулся к ей в комнату, навроде ему мать наказала спичек в долг попросить. Думал, угостит его Клавка сладким. А она уж хрипит…
Баба Нина перекрестилась и лихо опрокинула свой стакан, в котором плескалась бесцветная жидкость.
– Генка, кто это? – медленно спросила я.
– Унук Клавкин, такой зараза, уголовник!
– Почему уголовник?
– А потому, сидел на зоне, вышел два года назад, вроде работать стал. Только сомневаюсь я что-то, раньше-то не делал ни хрена, небось и сейчас баклушничает, такие не работают. Но к Клавке хорошо относился, ходил сюда. Мать-то его, Райка, померла от позора. Как Генку посадили, она нос на улицу не казала. Народ у нас тут злой, чуть что, в глаза тыкать начинали. Посварилась она один раз с Федюниной, наорала на нее на кухне:
– Твой сын вчерась пьяный пришел и всю раковину заблевал, алкоголик хренов.
А Танька Федюнина ей в ответ:
– Пьет, как все, зато на зоне не сидит. А твой тверезый, да за решеткой!
Райка язык и прикусила, а потом померла, от тоски, видать. Ей Клавка все выговаривала и Ленку учила.
– Кто это, Лена? – Я окончательно перестала понимать происходящее.
Баба Нина затарахтела:
– Любовь Генкина, жена его, ну чисто Санта-Барбара, такое только в кино встретишь! Хочешь, расскажу?
– Очень, – совершенно искренне ответила я.
– Ленка-то не из наших будет, – мигом принялась вводить меня в курс дела старуха, – где ее Генка взял, не знаю, влюбилась она в него чисто кошка. Только-только десятилетку закончила и к Генке переехала, к нам в барак! Видно было, что до этого в отдельной квартире жила. У нас в туалет, он тогда еще работал, каждый со своей бумагой топал, а Ленка рулон повесила и говорит:
– Пользуйтесь, мне не жалко.
Коврик у входа положила, замок новый навесила, старый заедал, и всем ключи раздала, а денег не взяла. Ее тут у нас придурковатой считали, одно слово, студентка, в институте училась. Райка выйдет бывалыча на кухню и жалится:
– О чем с невесткой говорить, не знаю. Не наша она птица.
А уж любовь у них с Генкой была! Прямо цирк! Жили-то в одной комнате с Клавкой и Райкой, бабка с матерью на диванах, а молодые на раскладушках, где уж тут вместе побыть. Только шелохнутся, пружины и запоют на разные голоса. Так они чего удумали. Наши в бараке рано спать ложатся, в одиннадцать ночи второй сон глядят. А Генка с Ленкой в ванную, пустят воду, навроде мыться пошли, а сами понимаешь чего делают. Я один раз в туалет побежала, да все через стеночку услышала, чуть со стыда не сгорела, как она его обхаживала, и так и этак, и с удовольствием, ажно заходилась вся, криком исходила. Вона, какая развратная девка оказалась. Мы со своими мужьями впопыхах и молчком, приличной женщине все это и нравиться не должно, тьфу. Ну а потом Генку посадили.
– За что?
– Книги он спер, семь лет дали.
– За книжку?!
– Э, не простая книга была, старая, дорогая, тысячи стоила, у профессора свистнул. Ленка его к этому ученому по делам ходила, видать, и рассказала муженьку, где поживиться можно. И ведь как хитро сделал, никто бы и не догадался. Вторые ключи смастерил, вошел тихонько в квартиру, книжонку за пазуху, думал уйти, а тут, бац, милиция.
– Наверное, квартира на охране стояла.
– Нет, – замотала головой баба Нина, – смешнее вышло. У профессора еще ученики были, он одного оставил у себя работать, а сам уехал. Генка подумал, никого нет, и давай шуровать. А ученик понял, что вор орудует, и вызвал милицию. Вон оно как.
Она помолчала недолго и добавила:
– Профессор тот, как услыхал про кражу, так расстроился, что заболел и помер, поэтому Генке столько и дали, – пояснила баба Нина, – посчитали, что он его вроде как убил. Ленка прямо черная ходила, глазья провалились, губы белые, страх смотреть. Как вся история завертелась, ну, может, неделя прошла, выхожу на кухню, смотрю, стоит Ленка у окна на кухне, руки трясутся. Я ей и говорю:
– Глянь, девка, мимо чашки воду льешь.
Она-то повернулась и ответила:
– Плевать теперь на все, я его убью!
– Кого? – удивилась баба Нина. – Генку?
– Нет, конечно, того, кто милицию вызвал. Я к нему сегодня ходила, просила сказать, что спутал, ну не видел он, как Генка книгу прятал, и вообще Гена с ним был приятель якобы. Себя предлагала за эти показания, в ногах у сволочи валялась, паркет лизала и молила:
– Ну скажи, наврал. Хотел приятелю отомстить. Ну давай так: я от тебя к Генке ушла, а ты и озверел. Не сажай моего мужа!
– А он чего? – полюбопытствовала баба Нина.
Лена с такой силой схватила чашку, что та треснула пополам, и чай потек на пол.
– Ничего, усмехнулся и ответил: «Кесарю кесарево, а домушник должен лежать на нарах».
Баба Нина ничего не сказала, ей тоже казалось, что лучше не воровать, а уж если попался, так молчи, сам виноват. Никто Генку за руку не тянул. Лена молча собрала осколки и мрачно заявила:
– Ну ничего, еще встретимся, отомщу по-страшному.
– Ты чего, девка, – испугалась баба Нина, – никак убивство задумала! Грех это, одна мысль и то беда. Беги скорей в церковь и отмаливай.
Лена нехорошо усмехнулась.
– Убить – это слишком просто, раз – и конец всему. Нет, надо так дело повернуть, чтобы он, как Генка, мучился на нарах. Уж не знаю, каким образом, но я его тоже посажу, надолго, на всю жизнь. Отомщу почище графа Монте-Кристо.
– Это кто ж такой? – спросила не читавшая Дюма старуха. – Что за граф?
Неожиданно Лена засмеялась, весело и открыто:
– Не дурите себе голову ерундой.
Спустя несколько месяцев Генку осудили, потом в одночасье скончалась Раиса, следом покинула барак Лена.
– С одной сумочкой ушла, – вздыхала баба Нина, – ну чисто с авоськой, небось Клавка ее выгнала.
Старуха опрокинула еще рюмочку и закончила:
– Вон как жизня-то поворачивается! Думала Клавка, что два срока проведет тут, ан нет, бац – и перекинулась. Да все там будем.
– Лена больше не появлялась? – спросила я.
Баба Нина покачала головой.
– Только Генка прибегал, вот уж не думала, что он так бабку обихаживать станет. До тюрьмы-то лаялся с ней, но, видать, посидел да понял, что к чему. Вона какие поминки закатил!
– Это Гена стол организовал?
– Это Гена стол организовал?
– А кто ж? Больше и некому, родственников нетуть. Водки напер, колбаски, вон Зинке Малашенкиной из девятой комнаты приплатил, чтобы салат настрогала. Хоть и уголовник, да хорошо все сделал!
– Он здесь? – затаив дыхание спросила я.
– Тутось был, – завертела головой в разные стороны баба Нина. – Вон, около Михалыча сидел. Гляди туда, вишь мужичонка, ну лысый такой, носатый?
Я кивнула.
– Ен знает небось, где Генка, тот с Михалычем корешится.
Я пошла к дядьке, сосредоточенно уничтожающему салат.
– Простите…
– Ну, чего хочешь? – весьма любезно поинтересовался Михалыч, откладывая пластмассовую вилку. – Не признаю тебя что-то, не из наших ты, не из барачных.
– Не подскажите, где Гена?
– А вон там, у своей машины, ехать собрался, проводил бабку – и хватит.
Я побежала вдоль барака к покосившейся лавочке, возле которой стояла красивая блестящая иномарка.
ГЛАВА 28
Мне настолько хотелось побыстрей узнать правду, что, совершенно не подумав ни о чем, я крикнула:
– Геннадий, подождите!
Парень, уже собравшийся сесть за руль, обернулся и спросил:
– Ты меня?
Его лицо, красивое, с правильными чертами, аккуратным носом и крупным ртом, показалось мне отчего-то знакомым. Где-то я встречала Геннадия… Но вот где? При каких обстоятельствах? Парень был хорош собой и запросто смог бы работать моделью, если бы не отвратительный взгляд, погасший, серый, блеклый, так глядит на свет дохлая рыба трехдневной давности.
– Ты меня? – повторил парень.
– Да, извините.
– И чего?
– Вы комнату Клавдии Васильевны продавать станете?
– А тебе зачем?
– Купить хочу.
Гена хмыкнул.
– Ну-ну, времени сейчас нет трепаться, на работу пора.
– Вы в центр?
– Да. На Марковскую улицу.
– Вот здорово, – радостно воскликнула я, совершенно не зная, где находится эта улица, – я живу в двух шагах, может, подвезете? Заодно и поболтаем.
– Ну садись, – вяло согласился Гена.
Я влезла внутрь роскошного кожаного салона. Очень плохо разбираюсь в моделях автомобилей, впрочем, знаю, что у Семена «БМВ». Но у него отнюдь не такой шикарный вид. Гена ткнул ключом куда-то под руль, мотор заурчал, словно сытый кот. Машина плавно тронулась с места. Либо парень отлично водит, либо иномарка просто суперкласс.
– Ты кто такая? – отрывисто спросил Гена. – Отчего не знаю?
Внезапно мне стало страшно, просто жутко. Не понимая, откуда возникло это ощущение, я пробормотала:
– Медсестрой работаю, уколы хожу людям в барак делать, вот давеча мне и болтанули, что Клавдия Васильна померла.
– Кто сказал? – продолжал весьма сурово спрашивать Гена.
– Так Михалыч, – из всех сил старалась я подделаться под простонародный говорок аборигенов улицы Красные Поля, – иди, говорит, с Геной потолкуй, за фигом ему бабкина площадь, чай, не станет сам в сарае жить, ен человек женатый, навряд ли Ленке охота сюда назад.
Лицо шофера разгладилось, уголки рта тронуло некое подобие улыбки, но взгляд по-прежнему остался тускло-бесцветным, тухлым.
– Да уж, – хмыкнул он, – не Голливуд. А тебя-то чего сюда тянет? Место гиблое.
Я секунду молчала, потом вдруг в порыве вдохновения произнесла:
– Так не сама еду.
– А кто?
– Свекровь отселить хочу, надоела хуже горькой редьки, сто лет скоро, зажилась уж, пора и честь знать.
Гена хрипло рассмеялся.
– Добрая ты, однако, не пожалела для мужниной матери денег.
Я обиженно протянула:
– Хорошо вам стебаться, а мы живем в полуторке, с ребенком. У бабки семиметровка, куда ей столько? Самое время помирать, ан нет. Вот, набрала денег, небось много не запросите, мало кому в такую красоту ехать захочется, ни сортира, ни ванной нормальной.
– Ласковая ты, – ухмыльнулся Гена.
Я сначала поджала губы, а потом гавкнула:
– Уж какая есть, она меня всю жизнь гнобила, издевалась, пусть получает, чего заслужила.
– Отомстить, значит, хочешь, – протянул парень.
– Ну и чего ж плохого?
– Да нет, – пожал плечами Гена, – мое-то дело какое, а сколько у тебя денег есть?
– А сколько надо?
Геннадий хмыкнул:
– Продешевить боишься? Правильно. Только раньше, чем через полгода, фатерку продать не смогу.
Я изобразила крайнее удивление:
– Почему? Прямо завтрева купить хочу.
– Закон такой есть, – пояснил бывший уголовник, – должно шесть месяцев пройти, только тогда в права наследства вступлю. Будешь ждать?
Я покачала головой:
– Нет, невмоготу совсем, думала, дня за три дело провернем, и с концами, а тут жди черт-те сколько!
Гена скорчил гримасу:
– Извини, коли разочаровал. Имей в виду, комнату в самом деле продать хочу, не найдешь подходящую за полгода – приходи. Михалыч правильно сказал, мы с женой сюда никогда переезжать не станем, у нас своя квартира.
Дальнейший путь мы проделали молча. Геннадий включил радио, и под оглушительные звуки музыки машина пронеслась по Калининскому проспекту, свернула куда-то вбок и в конце концов затормозила возле высокого мраморного крыльца.
– Ну все, – сказал Гена.
– Спасибо.
– Нема за що, – хмыкнул парень.
Он вылез, щелкнул брелком сигнализации, иномарка коротко моргнула фарами. Гена сунул ключи в карман и пошел по ступенькам вверх к красивой входной двери из красного дерева.
– Эй, Геннадий Николаевич, – раздалось откуда-то сбоку.
Гена, стоя на верхней ступеньке, обернулся. К нему спешил полноватый мужчина лет сорока в слегка мятом бордовом костюме. И тут я внезапно сообразила, где видела Геннадия раньше. Он точно так же в тот раз шел по лестнице, только не поднимался, а спускался… И точно таким же взглядом дохлой рыбы скользнул по мне… И точно так же мне стало страшно и неуютно…
В памяти мигом услужливо развернулась картина. Вот я иду домой, лифт сломан, и приходится топать вверх по лестнице. На одной площадке останавливалась, чтобы слегка отдышаться, и тут навстречу сбегают несколько парней. Один из них, красавчик с порочным лицом, окидывает меня взглядом снулой селедки. Встреча была секундной, ничего не значащей, я бы и не вспомнила о ней, не обернись сейчас Геннадий на окрик коллеги.
Входная дверь, украшенная витой бронзовой ручкой, громко хлопнула. Я продолжала стоять на месте, потом зашла в супермаркет, расположенный в соседнем доме, взяла в кафетерии булочку, стакан минералки и уставилась в большое окно.
Значит, так! Попробуем связать вместе все веревочки и посмотрим, что выйдет. А получается весьма интересная вещь. В тот день, когда произошла моя встреча с Геной на лестнице, Рита была ограблена. Простое совпадение, скажете вы? Вполне вероятно, но что-то мне мешает так думать. Еще больше нехороших подозрений вызывает тот факт, что таинственная Валерия Константиновна Лазаренко получала счета за мобильный телефон на адрес, по которому проживала внезапно скончавшаяся Клавдия Васильевна.
Я молча крошила не слишком вкусную булочку. Никогда не думала, что человек может так мгновенно скончаться. Днем я пыталась беседовать с Клавдией Васильевной, та совершенно не пошла на контакт, была абсолютно неприступна, просто отвесная скала, а не женщина. Старуха казалась мрачной, даже грубой, но она не производила впечатления больной. Сидела в кресле, как балерина, с прямой спиной, не хваталась за сердце, вела себя вполне здраво и… умерла через пару часов. Хотя я ведь не знаю, какие болячки таились в ее теле, но мне совершенно не нравится, что неразговорчивая старуха столь неожиданно ушла на тот свет.
Было еще одно обстоятельство. Валерия Константиновна Лазаренко, естественно, носит другое имя. «Псевдоним» она взяла себе, получив в руки печать, украденную у психиатра. Очень удачно вышло. В.К. Лазаренко. Подобная фамилия подходит как женщине, так и мужчине, вот и превратился Валерий Константинович в Валерию Константиновну. Зачем? Неужели женщина хотела выдать себя за доктора наук и профессора? Но ведь это очень глупо, ее бы сразу разоблачили. Ладно, в конце концов с этим я разберусь.
Самое интересное другое: оформляя телефон на ничего не подозревающего доктора, мошенница указала адрес для телефонных счетов. Ей было некуда деваться: если оплата не придет, трубку отключат. Значит, либо Клавдия Васильевна хорошо знала таинственную Лазаренко, отдавала ей конверты и имела за эту услугу кое-какую прибавку к пенсии, либо квитанции получал Гена, других родственников у старухи нет. А у Гены имеется жена Лена, и мне очень хочется взглянуть на эту даму.
Я смела на пол остатки булочки, допила минералку и принялась вертеть пустой стаканчик. И как поступить? Я продолжала рассматривать улицу, думая о своем. Тут из двери появился хмурый Гена. Быстрым шагом он дошел до машины и уехал. В голове мигом созрело решение. Я швырнула стаканчик в урну, естественно, промахнулась, подняла его, запихнула в мусоросборник и вышла из супермаркета. Возле двери, из которой только что вышел мрачный Гена, висела большая темно-бордовая табличка, на которой золотом горели буквы «Фирма «Кураре», оптовая торговля медикаментами и сопутствующими товарами». Я с трудом сдержала смех. Нет, все-таки у наших людей начисто отсутствует чувство юмора или наоборот? Фирма «Кураре»! Насколько я знаю, так называется один из наиболее страшных ядов, убивающий человека за считанные минуты. Мне бы, например, совсем не захотелось покупать лекарства на складе, носящем такое убийственное название.