Эдгар По Золотой жук
Золотой жук
Много лет назад мне довелось близко познакомиться с неким Уильямом Леграном. Он происходил из старинной гугенотской семьи и был прежде богат, но неудачи, следовавшие одна за другой, довели его до нищеты. Чтобы избегнуть унижений, связанных с потерей богатства, он покинул Новый Орлеан, город своих предков, и поселился на Сэлливановом острове, поблизости от Чарльстона в Южной Каролине.
Это очень странный остров. Он тянется в длину мили на три и состоит почти что из одного морского песка. Ширина его нигде не превышает четверти мили. От материка он отделен едва заметным проливом, вода в котором с трудом пробивает себе путь сквозь тину и густой камыш — убежище болотных курочек. Деревьев на острове мало, и растут они плохо. Настоящего дерева не встретишь совсем. На западной оконечности острова, где возвышается форт Моултри и стоит несколько жалких строений, заселяемых в летние месяцы городскими жителями, спасающимися от лихорадки и чарльстонской пыли, можно увидеть колючую карликовую пальму. Зато весь остров, если не считать этого западного мыса и белой, твердой как камень песчаной полосы на взморье, покрыт частой зарослью душистого мирта, столь высоко ценимого английскими садоводами. Кусты его достигают нередко пятнадцати — двадцати футов и образуют сплошную чашу, наполняющую воздух тяжким благоуханием и почти непроходимую для человека.
В сокровенных глубинах миртовой чащи, ближе к восточной, удаленной от материка оконечности острова, Легран соорудил себе хижину, где и обитал, когда я, по воле случая, с ним познакомился. Знакомство вскоре перешло в дружбу. Многое в характере отшельника внушало интерес и уважение. Я увидел, что он отлично образован и наделен недюжинными способностями, но вместе с тем заражен мизантропией и страдает от болезненного состояния ума, впадая попеременно то в восторженность, то в угрюмость. У Леграна было немало книг, но он редко к ним обращался. Он предпочитал охотиться и ловить рыбу или же бродить по прибрежному песку и миртовым зарослям в поисках раковин и насекомых. Его коллекции насекомых позавидовал бы Сваммердам[2]. В этих странствиях Леграна обычно сопровождал старый негр Юпитер. Он был отпущен на волю еще до разорения семьи; однако ни угрозами, ни посулами нельзя было убедить Юпитера, что он лишился неотъемлемого права следовать повсюду за «масса Уиллом». Возможно, впрочем, что родные Леграна, обеспокоенные его психической неуравновешенностью, поддерживали это упорство в Юпитере, чтобы не оставить беглеца без всякого попечения.
Зимы на широте Сэлливанова острова редко бывают очень суровыми, и в осеннее время почти никогда не приходится разводить огонь в помещении. В средних числах октября 18.. года выдался, однако, необычайно холодный день. Перед самым заходом солнца я пробрался сквозь вечнозеленые заросли к хижине моего друга, которого не видел уже несколько недель. Я жил в Чарльстоне, в девяти милях от острова, и удобства сообщения в те дни далеко отставали от нынешних. Добравшись до хижины, я постучал, как обычно, и, не получив ответа, разыскал в потайном месте ключ, отомкнул замок и вошел.
В камине пылал славный огонь. Это было неожиданно и весьма кстати. Я сбросил пальто, опустился в кресло, поближе к потрескивающим поленьям, и стал терпеливо ждать возвращения хозяев.
Они пришли вскоре после наступления темноты и сердечно меня приветствовали. Юпитер, улыбаясь до ушей, стал хлопотать по хозяйству, приготовляя на ужин болотных курочек. У Леграна был очередной приступ восторженности, — не знаю, как еще именовать это состояние. Он нашел двустворчатую раковину, которой не встречал ранее, и, что еще более радовало его, выследил и с помощью Юпитера поймал жука, по его словам совершенно неизвестного науке. Он сказал, что завтра хочет выслушать мое суждение об этом жуке.
— Почему же не сегодня? — спросил я, потирая руки у огня и мысленно посылая к чертям всех жуков на свете.
— Если бы я знал, что вы здесь! — сказал Легран. — Но ведь мы так давно не виделись. Как я мог угадать, что именно сегодня вечером вы к нам пожалуете? Когда мы с Юпитером возвращались, то повстречали лейтенанта Дж. — из форта, — и я, по глупости, отдал ему жука до завтра. Так что сейчас жука у меня нет. Переночуйте, и с восходом солнца мы пошлем за ним Юпа. Это просто очарование!
— Что? Восход солнца?
— К черту восход солнца! Я о жуке! Он ослепительно золотой, величиной с крупный лесной орех, и на спинке у него три пятнышка, черных как смоль. Два повыше, и одно, продолговатое, внизу. А усики и голову…
— Где же там олово, масса Уилл, послушайте вы меня! — вмешался Юпитер. — Жук весь золотой — чистое золото внутри и снаружи, только вот на спинке пятна. Никогда еще не встречал такого тяжелого жука.
— Допустим, что это так и жук из чистого золота, — сказал Легран, как мне показалось, более серьезным тоном, чем того требовали обстоятельства, — но почему же, Юп, мы должны из-за этого есть пережаренную дичь?
Действительно, цвет жука таков, — продолжал он, обращаясь ко мне, — что я почти готов согласиться с Юпитером. Надкрылья излучают яркий металлический блеск — в этом вы сами сможете завтра убедиться. Пока что я нарисую вам, как он выглядит.
Легран сел за столик, где были перо и чернильница. Бумаги на столе не оказалось. Он поискал в ящике, но и там ничего не нашел.
— Не беда! — сказал он наконец. — Обойдусь и так. Он вытащил из жилетного кармана очень грязный клочок писчей бумаги и, взяв перо, стал бегло набрасывать рисунок. Пока он занимался этим, я продолжал греться у огня; озноб мой еще не прошел. Легран закончил рисунок и протянул его мне, не поднимаясь со стула. В эту минуту послышался громкий лай и царапанье у входной двери. Юпитер распахнул ее, и огромный ньюфаундленд Леграна ворвался в комнату и стал бурно ластиться ко мне, положив лапы прямо мне на плечи, — я подружился с ним еще в прежние свои посещения. Когда пес угомонился, я взглянул на бумагу, которую держал в руке, и, по правде говоря, был немало озадачен рисунком моего друга.
— Что ж, — промолвил я, наглядевшись на него вдосталь, — это действительно странный жук. Признаюсь, совершенная новинка, никогда ничего подобного не видывал. По-моему, этот жук походит на череп, каким его изображают на эмблемах. Да что там походит!.. Самый настоящий череп!
— Череп? — воскликнул Легран. — Пожалуй, что и так, в особенности на моем рисунке. Общая форма овальная. Два черных пятнышка сверху напоминают глазницы — не так ли? Нижнее же, удлиненное пятно, можно счесть за оскал черепа.
— Да, может быть, Легран, — сказал я, — но рисовальщик вы слабый. Я подожду с окончательным суждением о жуке, пока не увижу его собственными глазами.
— Как вам угодно, — отозвался он с некоторой досадой, — но, по-моему, я рисую недурно — по крайней мере, я привык так думать. У меня были отличные учителя, и, позволю себе заметить, чему-то я должен был у них научиться.
— В таком случае вы меня дурачите, милый друг, — сказал я. — Вы нарисовали довольно сносный череп, я готов даже допустить — хоть я и дилетант в вопросах остеологии, — что вы нарисовали превосходный череп. И, если ваш жук на самом деле похож на него, это самый поразительный жук на свете. Жук с такой внешностью должен вызывать суеверный страх. Я не сомневаюсь, что вы назовете его scarabaeus caput hominis[3] или как-нибудь в этом роде; естественная история полна подобных наименований… Хорошо, а где же усики?
— Усики? — повторил Легран, которого наш спор почему-то привел в дурное расположение духа. — Разве вы не видите? Я нарисовал их в точности, как в натуре. Думаю, что большего от меня требовать нельзя.
— Не стоит волноваться, — сказал я, — может быть, вы их и нарисовали, но я их не вижу. — И я вернул ему рисунок без дальнейших замечаний, не желая сердить его.
Я был удивлен странным оборотом, который приняла эта история. Раздражение Леграна было непонятно: на его рисунке не было даже следа усиков и жук как две капли воды походил на череп.
Он с недовольным видом взял у меня бумагу и уже скомкал ее, намереваясь, видимо, бросить в огонь, когда что-то в рисунке привлекло его внимание. Легран вдруг побагровел, еще через мгновение стал белее мела. Некоторое время он разглядывал рисунок, словно изучая его, потом встал и, взяв свечу со стола, пересел на сундук в другом конце комнаты. Там он снова уставился на бумагу, поворачивая ее то так, то этак, однако хранил молчание. Хотя его поведение было странным, я счел благоразумным также помолчать: мой друг, как видно, погружался в свое угрюмое настроение. Легран достал из кармана бумажник, тщательно спрятал рисунок, затем положил бумажник в бюро и замкнул его там. Он как будто пришел в себя, однако прежнее оживление уже не возвращалось. Он не был мрачен, но его мысли были где-то далеко. Рассеянность Леграна все возрастала, и мои попытки развлечь его не имели успеха. Я думал сперва заночевать в гостях, как бывало уже не раз, но, считаясь с настроением Леграна, решил вернуться домой. Он не удерживал меня, однако, прощаясь, пожал мне руку сердечнее, чем обычно.
По прошествии месяца, в течение которого я не имел ни малейших сведений о Легране, меня посетил в Чарльстоне его слуга, Юпитер. Я никогда не видел старого добряка негра таким удрученным, и меня охватила тревога: уж не случилось ли чего дурного с моим другом?
— Ну, Юп, — сказал я, — что там у вас? Как поживает твой хозяин?
— По чести говоря, масса, он нездоров.
— Нездоров? Ты пугаешь меня! На что же он жалуется?
— В том-то и штука! Ни на что не жалуется. Но он очень болен.
— Очень болен, Юпитер? Что же ты сразу не сказал? Лежит в постели?
— Какое там лежит! Его с собаками не сыщешь! В том-то и горе! Ох, болит у меня душа! Бедный масса Уилл!..
— Юпитер, я хочу все-таки понять, о чем ты толкуешь. Ты сказал, что хозяин твой болен. Не говорил он тебе, что именно у него болит?
— Вы не серчайте на меня, масса. Не знаю, что с ним стряслось. А я вас спрашиваю, почему масса Уилл ходит весь день, уставившись в землю, а сам белый, как гусь? И почему он все время считает?..
— Что он делает?
— Считает да цифры на доске пишет, — таких чудных цифр я отроду не видел. Говорю, страх за него берет. Смотрю в оба, глаз не спускаю. А вчера все-таки проворонил: он убежал — солнце еще не вставало — и пропадал до самой ночи. Я вырезал большую палку, хотел отлупить его, когда придет, да пожалел, старый дурак; очень уж он грустный вернулся…
— Как? Что? Отлупить его?.. Нет, Юпитер, не будь слишком суров с беднягой, не бей его — он этого не перенесет. Скажи мне вот что: как ты думаешь, что послужило причиной этой болезни или, вернее, этого странного поведения? Не приключилось ли с ним что-нибудь дурное, после того как я приходил к вам?
— Нет, масса, после того как вы приходили, ничего дурного не приключилось. А вот до того приключилось. В тот самый день оно и приключилось.
— Что? О чем ты толкуешь?
— Известно о чем, масса! О жуке!
— О чем?..
— О жуке. Я так думаю, что золотой жук укусил масса Уилла, укусил в голову.
— Золотой жук укусил его? Эка напасть!
— Вот-вот, масса, очень большая пасть, и когти тоже крепкие. В жизни не видел такого чертова жука: бьет ногами, как лошадь, и кусает все, что подвернется. Масса Уилл схватил его да выронил, тут же выронил; тогда-то жук и укусил его. А мне морда этого жука сразу не понравилась, и я решил — голыми руками брать его ни за что не стану. Поднял клочок бумаги да и завернул его в бумагу, а край бумаги засунул ему прямо в пасть — вот что я сделал!
— Значит, ты действительно думаешь, что твоего хозяина укусил жук и что это причина его болезни?
— Не думаю, а точно говорю. Если бы его не укусил золотой жук, разве ему снилось бы золото? Я много кое-чего слыхал про этих золотых жуков.
— А откуда ты знаешь, что ему снится золото?
— Откуда знаю? Да он во сне об этом говорит — вот откуда знаю.
— Хорошо, Юп, может быть, все это и верно. Ну, а каким же счастливым обстоятельствам я обязан чести твоего сегодняшнего визита?
— О чем это вы толкуете, масса?
— Ты принес какое-нибудь послание от господина Леграна?
— Нет, масса. Он велел вам передать вот это.
И Юпитер вручил мне записку следующего содержания:
Дорогой N!
Почему вы совсем перестали бывать у меня? Неужели вы приняли близко к сердцу какую-нибудь очередную brusquerie[4] с моей стороны? Нет, это, конечно, не так.
За то время, что мы не виделись, у меня появилась серьезная забота. Хочу рассказать вам о ней, но не знаю, как за это взяться да и следует ли рассказывать вообще.
Последние дни я был не совсем здоров, и старина Юп вконец извел меня своим непрошеным попечением. Можете себе представить, он припас вчера огромную дубину; хотел поколотить меня за то, что я ускользнул от него и прогулял весь день solus[5] на материке в горах. Только нездоровье спасло меня от взбучки.
Со времени нашей встречи ничего нового к моей коллекции не прибавилось.
Если у вас есть хоть малейшая возможность, приезжайте вместе с Юпитером. Я очень прошу вас. Мне нужно повидаться с вами сегодня же вечером по важному делу. Поверьте, что это дело величайшей важности. Ваш, как всегда,
Уильям Легран.Что-то в тоне этой записки сразу вселило в меня тревогу. Весь стиль ее был совершенно необычен для Леграна. Что ему пришло в голову? Какая новая фантазия овладела его необузданным воображением? Что за «дело величайшей важности» могло быть у него? Рассказ Юпитера не предвещал ничего доброго. Я опасался, что неотвязные мысли о постигшем его несчастье помутили рассудок моего друга. Не колеблясь ни минуты, я решил ехать вместе с негром.
Когда мы пришли к пристани, я заметил на дне лодки, в которой нам предстояло плыть, косу и две лопаты, как видно совершенно новые.
— Это еще что, Юп? — спросил я.
— Коса и две лопаты, масса.
— Ты прав. Но откуда они взялись?
— Масса Уилл приказал мне купить в городе косу и две лопаты, и я отдал за них чертову уйму денег.
— Во имя всего, что есть таинственного на свете! Зачем твоему масса Уиллу коса и лопаты?
— Зачем — я не знаю, и черт меня побери, если он сам знает. Все дело в жуке!
Видя, что от Юпитера толку не добьешься и что все его интеллектуальные способности парализованы мыслью о жуке, я вскочил в лодку и поднял парус. Сильный попутный ветер быстро пригнал нас в каменистую, опоясанную скалами бухточку к северу от форта Моултри, откуда оставалось около двух миль до хижины Леграна.
Когда мы пришли, было три часа пополудни. Легран ожидал нас с видимым нетерпением. Он крепко сжал мне руку, и эта нервическая горячность пробудила вновь и усилила мои недавние опасения. В лице Леграна была какая-то мертвенная бледность, запавшие глаза сверкали лихорадочным огнем. Осведомившись о его здоровье и не зная, о чем еще говорить, я спросил, получил ли он обратно от лейтенанта Дж. своего жука.
— О да! — ответил он и залился ярким румянцем. — На другое же утро! Ничто не разлучит меня теперь с этим жуком. Знаете ли вы, что Юпитер оказался совершенно прав?
— В чем оказался прав? — спросил я, и меня охватило горестное предчувствие.
— Жук — из чистого золота!
Он произнес эти слова с полной серьезностью. Я был глубоко потрясен.
— Жук этот принесет мне счастье, — продолжал Легран с торжествующей усмешкой, — он вернет мне утраченное родовое состояние. Что ж удивительного, что я его так ценю? Он ниспослан мне судьбой и вернет мне богатство, если только я правильно пойму его указания… Юпитер, принеси жука!
— Что? Жука, масса? Не буду я связываться с жуком! Несите сами.
Легран поднялся с торжественным и важным видом и вынул жука из застекленного ящика, где хранил его.
Жук был действительно великолепен. В научной ценности находки Леграна не приходилось сомневаться — натуралисты в то время еще не знали такого жука. На спинке виднелись с одного конца два круглых черных пятнышка, с другого — одно продолговатое. Надкрылья были необычайно твердые и блестели, словно полированное золото. Тяжесть жука также была необычной. Учитывая все это, можно было не порицать слишком строго Юпитера за его суждения о жуке. Но как мог Легран разделять мнение Юпитера — оставалось для меня неразрешимой загадкой.
— Я послал за вами… — начал Легран торжественным тоном, когда я кончил осматривать жука, — я послал за вами, чтобы испросить вашего совета и вашей помощи для уяснения воли Судьбы и Жука…
— Дорогой Легран, — воскликнул я, прерывая его речь, — вы совсем больны, вам надо лечиться! Лягте сейчас же в постель, и я побуду с вами несколько дней, пока вам не станет легче. Вас лихорадит.
— Пощупайте мне пульс, — сказал он.
Я пощупал пульс и вынужден был признать, что ни малейшей лихорадки у него нет.
— Бывают болезни и без лихорадки. Послушайтесь на сей раз моего совета. Прежде всего — в постель… Затем…
— Вы заблуждаетесь, — прервал он меня. — Я совершенно здоров, но меня обуревает сильнейшее волнение. Если вы действительно желаете мне добра, вы должны помочь мне успокоиться.
— А как это сделать?
— Очень просто. Мы с Юпитером собираемся в экспедицию на материк, в горы, и нам нужен помощник, на которого мы могли бы положиться. Вы единственный, кому мы доверяем. Ждет ли нас успех или неудача — все равно волнение, которое вы замечаете во мне, утихнет.
— Я буду очень рад, если смогу быть вам полезным, — ответил я, — но скажите, этот дурацкий жук имеет какое-нибудь отношение к вашей экспедиции в горы?
— Да!
— В таком случае, Легран, я отказываюсь принимать участие в столь нелепой затее.
— Жаль! Очень жаль! Нам придется тогда идти одним.