Хотя Г. В. Костырченко и Дж. Рубинштейн проработали значительный корпус прежде недоступных историкам документов, в общем и целом их выводы повторяют многолетний американо-израильский нарратив[477], гласящий, что спонтанное выражение национальных чувств советскими евреями вызвало гнев советских властей, ответивших на неожиданные для них демарши “нелояльности” масштабными антиеврейскими репрессиями. За тридцать с лишним лет до публикации работ Г. В. Костырченко и Дж. Рубинштейна в изданной в Нью-Йорке “Книге о русском еврействе”, в частности, говорилось:
“В сентябре 1948 г. Голда Мейерсон (Меир), первый посол Израиля в Советском Союзе, вместе со штатом своего посольства, в день еврейского Нового года посетила Московскую главную синагогу. Корреспондент Нью-Йоркской газеты ‹Herald Tribune› Иосиф Ньюман описывал оказанный ей прием как ‹небывалый› в течение тридцати лет советской диктатуры: ‹Огромная толпа евреев заполнила всю улицу перед синагогой. Мужчины и женщины плакали от волнения, восклицая — ‘Мы ждали этого дня всю свою жизнь! За Израиль! Будущий год в Иерусалиме!’ Синагога была украшена знаменами; на самом большом из них было крупными еврейскими буквами написано: ‘Израиль рожден’, на другом — ‘Эрец-Исраэль возродился’… После богослужения сотни евреев пешком проводили делегацию до отеля ‘Метрополь’, где она была временно расквартирована. Демонстрация того же типа повторилась неделю спустя в Йом-Кипур — Судный день. Вскоре советские евреи стали приходить в израильское посольство с просьбами о визах на въезд в Израиль и о содействии в получении разрешения властей на выезд›. Эта яркая манифестация накопившихся в советском еврействе просионистских чувств вызвала острую реакцию со стороны властей. Аресты и высылки возобновились”»[478].
Б. Я. Фрезинский дополнил вышесказанное очень важными свидетельствами: «Резонанс визитов Г. Мейерсон в московскую синагогу и ликующих встреч, которые ей там устраивали, этот резонанс, как в еврейской среде, так и в соответствующих органах, был настолько острым, что обсуждался в московской еврейской газете “Эйникайт” (где реакция еврейской публики была названа “базаром”) и на заседании президиума ЕАК 21 октября 1948 года (за месяц до решения Политбюро о закрытии ЕАК). Небезызвестный и хорошо информированный Л. Р. Шейнин, между прочим, рассказывал коллегам по ЕАК: “Сейчас на том базаре вокруг синагоги отражаются интересы только мелких лавочников (неповторимая лексика эпохи! — Б.Ф.), но у меня имеются факты тревожного порядка. Три дня тому назад я беседовал с педагогом-преподавательницей иностранного языка гражданкой Леви. Она мне восторженным тоном рассказывала, что она была в синагоге и видела Голду Мейерсон. Я ее спросил: а Вы когда-нибудь ходили в синагогу? Она ответила, что нет. Спрашивается, для чего же она пошла туда? Это просто стадное чувство”. Упоминал имя Г. Мейерсон, выступая, и человек совсем другого склада — замечательный поэт Лев Квитко, заметивший, что на Г. Мейерсон “смотрят с благоговением самые отсталые элементы”. Понятно, что деятели ЕАК были уже объяты страхом, для нас здесь важно другое — как воспринимались в Москве демонстративные шаги Г. Меир, послужившие катализатором сионистских устремлений части московского еврейства»[479].
А теперь сравните приведенные выше описания прихожан хоральной синагоги с описанием прихожан хоральной синагоги в главе 15 «Еврейский антифашистский комитет», где цвет московского еврейства представлен как постоянные участники религиозной жизни столицы. Получается, что Л. М. Квитко самого себя, а заодно оперного певца М. О. Рейзена, академиков А. Н. Трайнина и Е. В. Тарле, актера В. Л. Зускина и многих-многих других прославленных евреев отнес к «самым отсталым элементам»? Либо сам Квитко тогда до смерти перепугался тому, что наделало руководство ЕАК, либо современные исследователи замазывают роль руководства ЕАК в противоправных делах.
Итак, в октябре 1948 г. в столице СССР, в самый разгар «сталинского террора», случились два массовых несанкционированных митинга националистического характера. По утверждению современных авторов, это были невинные шествия восторженных, ошеломленных счастьем людей, которым даже в голову не приходило, что изувер Сталин может их за это покарать. И было за что.
В ночь со второго на третий день празднования Рош-ха-шана (празднуется три дня), 5–6 октября 1948 г., произошло одно из самых разрушительных землетрясений в истории человечества — ашхабадское. Эпицентр его находился непосредственно под городом, и сотрясение там достигало 10 баллов по шкале Рихтера. Ашхабад был буквально стерт с лица земли, погибли около половины жителей — более 60 тыс. человек. Пострадало множество близлежащих селений. СССР погрузился в траур. А через неделю после трагедии московские евреи устроили националистическое шествие по центру столицы.
«Но …в правительстве СССР ошарашены были совсем иным. Кто организовал? Ведь Голда молчит о том, что 50 тыс. евреев съехались со всего СССР, даже из далекого сибирского Новокузнецка[480], а в то время для этого требовалась организация с исключительными возможностями.
Такой пример. В 1957 г. Президиум ЦК попробовал отстранить от власти Хрущева — Первого секретаря ЦК КПСС, фактического диктатора страны. Спасением Хрущева был созыв ЦК в течение суток. Членов ЦК в то время было всего 125 человек, из которых многие жили в Москве. Гражданская авиация уже была, с билетами у членов ЦК проблем не было, правительственная связь работала. Тем не менее, потребовалось вмешательство министра обороны Жукова, чтобы свезти членов ЦК в Москву военно-транспортной авиацией, иначе не успевали.
А в 1948 г. поездки по стране еще были проблемой, даже по железной дороге. В это время, к примеру, действовал указ, по которому за проезд в товарных поездах давали год лагерей, а пассажирских поездов было очень мало. И тем не менее ведь по чьему-то указанию тысячи, если не десятки тысяч евреев получили отпуск или фиктивный больничный лист, им купили билеты, организовали их размещение в Москве. Какая-то организация сумела сделать то, что и Президиуму ЦК не всегда было под силу»[481]. Факт с поездами объясняет причины старательного уменьшения числа участников митингов и шествия в апологетической литературе.
Писатель К. К. Романенко дал некоторые уточнения о событиях 13 октября 1948 г. «Но какими бы чувствами ни была вызвана эта многолюдная сходка, она приобрела неожиданный характер. Нет, собравшиеся евреи не просили “отпустить их в Израиль”. Они стали требовать передачи им Крыма. Конечно, это не могло быть спонтанным, неуправляемым актом — за спиной демонстрантов стояли организаторы. Фактически состоялась антисоветская “демонстрация протеста”. Московские демонстрации вызвали ликование в сионистских кругах США. Иностранная пресса, особенно в Израиле, была полна сенсационных репортажей»[482].
В требовании Крыма нет ничего удивительного. Известно, что в 1944 г. направив письма Сталину и Молотову с просьбой учредить КрымЕССР, Михоэлс и его окружение были столь уверены в положительном ответе, что стали распространять текст письма по еврейским общинам. Народ пришел в восторг, и в ЕАК начало поступать множество писем от энтузиастов с предложениями, как наилучшим образом обустроить национальную республику. Разочарование от отказа было велико: люди никак не могли поверить, что сам Сталин против их мечты. Это разочарование и вылилось на улицы столицы в октябрьские дни 1948 г.
В личных беседах с коренными москвичами старших поколений мне самому не раз довелось слышать о страхах, которых они натерпелись осенью 1948 г. По городу ходили слухи, будто восстали евреи и собираются вырезать русских. Во дворы то и дело забегали странные девицы с безумными глазами, которые хватали за руки чернявых молодых людей и стыдили их за безразличие к родине. Они требовали немедленно идти на митинг. Почему-то особенно доставалось хохлушкам…
Символично, что пик смуты пришелся почти на сороковой день со дня смерти Андрея Александровича Жданова. Без него власть и Сталин молчали. Недавно объяснение этому молчанию дал историк Ж.А Медведев. Правда, толкование этому молчанию он дал ошеломляюще пошлое. Опус сей надо читать целиком!
«Об этой многотысячной демонстрации евреев через весь центр Москвы, впереди которой шли Голда Меир и группа иностранных дипломатов, в советских газетах не было никаких сообщений. Иностранная пресса, особенно пресса Израиля, была полна сенсационными репортажами. Московские еврейские демонстрации вызвали ликование в сионистских кругах в США. В Москве в советское время ни до октября 1948 года, ни после никаких стихийных демонстраций по любому поводу больше не было. Интересно отметить, что московские службы правопорядка, и прежде всего милиция, отсутствовали в районе манифестаций. Министерство внутренних дел СССР, которое отправляло Сталину рапорты о всех основных неожиданных событиях, независимо от того, работал ли он в Кремле или отдыхал на юге, 5 октября 1948 года не посылало ему никаких рапортов. Предыдущий рапорт Сталину касался задержания В. А. Витковского, который пытался в Новороссийске “подняться по якорной цепи на уругвайский пароход”.
Символично, что пик смуты пришелся почти на сороковой день со дня смерти Андрея Александровича Жданова. Без него власть и Сталин молчали. Недавно объяснение этому молчанию дал историк Ж.А Медведев. Правда, толкование этому молчанию он дал ошеломляюще пошлое. Опус сей надо читать целиком!
«Об этой многотысячной демонстрации евреев через весь центр Москвы, впереди которой шли Голда Меир и группа иностранных дипломатов, в советских газетах не было никаких сообщений. Иностранная пресса, особенно пресса Израиля, была полна сенсационными репортажами. Московские еврейские демонстрации вызвали ликование в сионистских кругах в США. В Москве в советское время ни до октября 1948 года, ни после никаких стихийных демонстраций по любому поводу больше не было. Интересно отметить, что московские службы правопорядка, и прежде всего милиция, отсутствовали в районе манифестаций. Министерство внутренних дел СССР, которое отправляло Сталину рапорты о всех основных неожиданных событиях, независимо от того, работал ли он в Кремле или отдыхал на юге, 5 октября 1948 года не посылало ему никаких рапортов. Предыдущий рапорт Сталину касался задержания В. А. Витковского, который пытался в Новороссийске “подняться по якорной цепи на уругвайский пароход”.
С 6 октября Сталину шли ежедневные рапорты об усилиях МВД СССР по ликвидации последствий землетрясения в Ашхабаде. О демонстрации в Москве 13 октября, 1948 года МВД СССР Сталину также не рапортовало. Молотов, как министр иностранных дел СССР, получал от МВД рапорты другого типа (а также копии рапортов Сталину), касавшиеся неожиданностей, имевших какое-то отношение к МИДу. 2 октября 1948 года МВД СССР направило Молотову рапорт “О нападении вооруженной банды на конвой охраны треста № 5 в Синьдзяне”, а затем, уже 13 октября, о переходе границы солдатом турецкой армии. О демонстрации евреев в Москве и о необычном поведении посла Израиля Голды Меир Молотов никаких рапортов не получал. Наибольшее число рапортов МВД получал в 1948 году Берия, так как именно он был ответственным в Политбюро за работу Министерства внутренних дел СССР. Каждый день в октябре 1948 года на стол Берии ложилось от трех до семи рапортов, иногда о тривиальных делах вроде обеспечения какого-либо гулаговского предприятия лесоматериалами, также производившимися в Гулаге, иногда о неожиданных событиях, требующих расследования, например о взрыве на газопроводе Дашава — Киев. Но о демонстрациях в Москве по случаю посещения Голдой Меир еврейской синагоги Берии никто не рапортовал. Из этого непонятного молчания и прессы, и московской милиции по поводу событий в Москве, которые обратили на себя внимание основных западных газет, можно сделать бесспорный вывод о том, что ни для Сталина, ни для Молотова, ни для Берии массовые еврейские демонстрации в Москве, выражавшие солидарность с Израилем и его послом, не были неожиданными. Это, в свою очередь, говорит о том, что эти демонстрации были, по-видимому, организованы самими властям. Для Сталина, а возможно и для МГБ, решивших ликвидировать ЕАК и арестовать активистов этой уже ненужной еврейской организации, был необходим какой-то убедительный повод для такой расправы. Демонстрации в Москве 4 и 13 октября обеспечили этот повод. ЕАК не участвовал в организации этих демонстраций. По заключению Г. В. Костырченко, тщательно изучавшего все архивы ЕАК и свидетельства членов его руководства, верхушка ЕАК и в частности его новый председатель Фефер понимали, что за демонстрациями в Москве последуют серьезные кары. “Этого нам никогда не простят”, — так формулировал Фефер возможную реакцию властей. Но и Фефер, несмотря на свой партийный и агентурный опыт, очевидно, не догадывался, что эти совершенно необычные для советской действительности манифестации были спровоцированы самими властями»[483].
Странные выводы сделал автор, не так ли? Любой непредвзятый исследователь в первую очередь задумался бы над вопросом: кто, когда и как долго изымал документы о митингах 1948 г. из самых охраняемых и секретных архивов СССР? И в таком вопросе нет никакой конспирологии. Бесспорно, что массовые собрания и шествия евреев осенью 1948 г. имели место — об этом обнародовано множество свидетельств и в нашей стране, и за рубежом. Но кто поверит в то, что за их ходом не следили и не докладывали в верхи сексоты? Кто поверит в отсутствие милиции рядом с митинговавшими и в отсутствие интереса вышестоящих чинов к происходившему у синагоги и на улицах столицы? Скорее следовало испугаться, если бы милиции там не было и не велось наблюдение. Или вся московская милиция была втянута Сталиным, Берией и Молотовым в заговор? Можно удивляться и задавать еще множество вопросов, но главным все равно останется один: что такое ныне нам не известное было отмечено сексотами, если потребовалось буквально выскребать все государственные архивы. Об этом мы уже вряд ли когда узнаем. Понятно пока только то, что изъятия такие были сделаны уже после смерти Сталина.
Глава 23. Тщета во спасение будущего
Еще в годы Второй мировой войны в США появилось движение за создание «всемирного правительства». Поддержавший его А. Эйнштейн объявил, что учреждение такого правительства можно считать единственной возможностью спасти цивилизацию и человечество от самоистребления. По его мнению, решения этого правительства должны были иметь обязательную силу для всех государств — членов сообщества наций. ООН на роль «мирового правительства» не подходила, поскольку полномочия ее были ограниченными. А вот правительство США Эйнштейн полагал пригодным для такой миссии. Он призвал все народы и страны во имя сохранения мира на земле признать верховенство Соединенных Штатов и согласиться стать чем-то вроде штатов Техас или Юта, но находящихся за пределами государственных границ США. Идею «мирового правительства» поддержал президент Г. Трумэн. В ходе своей предвыборной кампании в Канзасе он провозгласил, что «народам будет так же легко жить в добром согласии во всемирной республике, как канзасцам в Соединенных Штатах». Тогда же в развитие этих идей американскими интеллектуалами было разработано учение об «общечеловеческих ценностях». Главным и идеальным носителем этих ценностей объявлялся американский народ.
В послевоенные годы авторитет Эйнштейна был необычайно велик в научном мире. Под его влиянием идеи «мирового правительства» и «общечеловеческих ценностей» стали популярными в образованных кругах многих стран, а у нас — в интеллигентской среде. В начале 1947 г. четверо выдающихся советских ученых — С. И. Вавилов[484], А. Ф. Иоффе[485], Н. Н. Семенов[486] и А. Н. Фрумкин[487] — опубликовали открытое письмо Эйнштейну, в котором выразили несогласие с его идеями. В ответном открытом письме великий физик обвинил СССР в «бегстве в изоляционизм». Более того, он заявил, что только мировое правительство может стать преградой на пути советского правительства к уничтожению человечества.
Уже вовсю раскручивалась «холодная война». В мировой прессе западные интеллектуалы обсуждали способы противостояния варварам из СССР. Особо отмечались сила и опасность советского (русского) патриотизма, «раздутого» победой во Второй мировой войне. Именно против советского патриотизма был направлен главный удар «холодной войны»: предлагалось подменить его «общечеловеческими ценностями», в число которых к тому времени уже вошли американский патриотизм и уважение к американскому образу жизни. Как видим, ничто не ново в этом мире — все повторилось в конце XX столетия, только Сталина во главе СССР уже не было.
Летом 1947 г., анализируя теорию «мирового правительства» и «общечеловеческих ценностей», Сталин определил их как космополитизм и принял решение о начале борьбы против сторонников этого учения — космополитов.
Кампанию эту возглавили М. А. Суслов и Д. Т. Шепилов[488]. 13 августа 1947 г. статьей Шепилова «Советский патриотизм» в газете «Правда» был дан сигнал к началу искоренения низкопоклонства перед Западом, свойственного тогда отдельным «интеллигентикам», которые с лакейским подобострастием взирают на всё заграничное только потому, что оно заграничное. Замысел кампании был верный, исполнение же оказалось бюрократически дубовым и отталкивающим, отчего в последующие годы события того времени с такой легкостью оказались осмеянными и оплеванными отечественными общечеловеками.
Почему кампанию против космополитизма и в защиту советского патриотизма ряд исследователей рассматривают как антисемитизм, остается только удивляться. Иное дело, что несанкционированные митинги возле хоральной синагоги в Москве спровоцировали власть считать митинговавших евреев космополитами. Но причем здесь антисемитизм?