— Чтобы погрузиться в воду, — начал капитан, — вы должны подняться по трапу и, добравшись до люка, крикнуть. Я приведу в действие клапан, который не пропустит в субмарину воду, когда вы откроете люк. А дальше, как я уже говорил, вы отдаётесь на волю течения и в конце концов окажетесь там, где сахарница.
— И вы так и не скажете нам, чем она так важна? — не удержалась от вопроса Вайолет.
— Важна не сама сахарница, — ответил капитан Уиддершинс, — а её содержимое. Так точно! Ну вот, теперь я сказал слишком много! Так точно! В этом мире существуют страшные тайны, о которых не годится знать юным существам! Только представьте: если вы знаете всё про сахарницу и вдруг попадаете в лапы Графу Олафа, неизвестно, что он с вами сделает! Так точно!
— Взгляните лучше на хорошую сторону, — посоветовал Фил. — Какие бы противные создания ни водились в том Гроте, по крайней мере там вы не встретите Графа Олафа. Его осьминогу туда никаким образом не проникнуть!
— Так точно! — подтвердил капитан. — Но на всякий случай мы будем следить, не появится ли он на экране гидролокатора! И за вами будем следить! Так точно! Все время! Глаз с экрана не будем спускать! Кислородные системы в ваших шлемах издают достаточно шума, так что на экране вы будете выглядеть как четыре крохотных пятнышка! Всё! Вперед! Счастливо!
— Желаем вам всего лучшего! — добавил Фил.
Оба взрослых легонько шлёпнули каждого из детей по шлему, и без дальнейших колебаний Бодлеры, а за ними Фиона полезли вверх по трапу к люку, через который недавно попали на борт судна. Четверо волонтёров молчали во все время подъёма, до тех пор пока Вайолет не протянула руку (другой она держала шлем с Солнышком) и не схватилась за рычаг, открывавший люк.
— Мы готовы! — крикнула она вниз, хотя вовсе не ощущала ни малейшей готовности.
— Так точно! — послышался голос капитана. — Привожу в действие клапан! Ждите пять секунд и открывайте люк! Так точно! Никаких колебаний! Так точно! Тот, кто колеблется, — пропал! Так точно! Удачного путешествия! Так точно! До свидания!
Раздалось отдалённое бряканье — очевидно, звук приводимого в действие клапана, и четверо детей переждали рекомендованные пять секунд, как и вам захотелось бы переждать несколько секунд, чтобы выветрились из головы подробности всех бодлеровских передряг и не пришлось бы лить слезы в то время, как вы получаете скучные сведения о круговороте воды. Круговорот воды, повторяем, состоит из трёх главных процессов — испарения, осаждения и скапливания. Все они в равной степени скучны и поэтому вызывают меньше тревоги, чем происходившее с Бодлерами после того, как Вайолет открыла люк и в проход хлынула ледяная чёрная вода. Если вы все же прочтёте о последовавших моментах, дальше вы уже не сможете спать, а будете плакать в подушку и представлять себе, как дети, совсем одни, медленно плывут по течению, втягивающему их в глубину угрюмого грота. А вот если вы возьметесь читать про круговорот воды, вас неизбежно сморит сон вследствие скучнейшего описания распределения воды на земном шаре. Поэтому из милосердия я продолжу книгу наилучшим для заинтересованных лиц образом.
Итак, круговорот воды в природе состоит из трёх явлений — испарения, осаждения и скапливания, и все вместе они составляют то, что называется круговоротом воды. Испарение, первое из явлений, есть процесс превращения воды в пар и в конечном итоге образования облаков, какие мы видим на облачном небе в облачные дни или даже облачные ночи. Облака образуются в результате явления, известного под названием «испарение», — и это первое явление из трёх, составляющих круговорот воды. Испарение, первое явление из трёх, является процессом, при котором вода превращается в пар и образует в конце концов облака. Облака сразу можно определить по их внешнему виду, как правило, в облачные дни или ночи, когда их можно видеть на облачном небе. Процесс, в результате которого формируются облака, — когда вода обращается в пар и становится частью структуры, называемой «облака» — получил название «испарение», первое из трёх явлений, составляющих водный круговорот, известный ещё под названием «круговорот воды»… Ну и к этому времени вы уже наверняка заснёте и таким образом будете избавлены от устрашающих подробностей бодлеровского путешествия.
В ту же минуту, как Вайолет открыла люк, проход заполнился водой, и детей вынесло из субмарины в черноту Грота Горгоны. Бодлеры, разумеется, знали, что «Квиквег» заплыл в подводную пещеру, и все-таки не были готовы к той черноте и холоду, которые их сейчас окружали. Солнечный свет не попадал в Грот довольно давно — с тех самых пор, как «Ануистл Акватикс» находился ещё на подъёме, иначе говоря, «не был уничтожен при подозрительных обстоятельствах». Казалось, вода, словно чёрная ледяная рука, обхватила детей холодными пальцами. Как и предсказывал Клаус после изучения карт приливов, течение понесло всех четверых прочь от лодки, но в темноте не понять было, насколько быстро и насколько далеко. В секунды волонтёры потеряли из виду «Квиквег», а потом и друг друга. Будь Грот снабжён какой-то системой освещения, как и было в своё время, дети многое бы разглядели. Они бы увидели мозаику, выстилавшую дно Грота, — тысячи и тысячи цветных плиток с изображением разных благородных событий из ранней истории одной тайной организации, с портретами знаменитых писателей, учёных, художников, музыкантов, философов и лидеров организации, вдохновлявших её членов. Они бы увидели огромную заржавевшую помпу, или насос, который за считаные минуты откачивал всю воду из Грота или за какие-то минуты опять заполнял его свежей водой. Они бы взглянули вверх и увидели бы острые углы Генеральных Прямых Воздуховодов и других тайных ходов, которые когда-то выводили наверх, прямо к Центру Морских Исследований и к Службе Риторических Советов, а возможно, они разглядели бы и некую персону, которая, замышляя недоброе, пробиралась сейчас с трудом по одному из проходов, возможно в последний раз, в сторону «Квиквега». Но вместо всего этого дети сквозь маленькие круглые окошечки только и видели, что сплошной мрак. Разумеется, Бодлерам и раньше приходилось иметь дело с мраком тайных проходов и туннелей, заброшенных зданий и пустынных улиц, мраком в глазах злых людей и даже мраком других пещер. Но ни разу ещё сиротам не приходилось оказываться в таком мраке неизвестности. Они не знали, где они, и только раз Вайолет на миг ощутила, как ноги её скользнули по чему-то очень гладкому, словно по плитке, прочно сидящей на твёрдой земле. Они не знали, куда движутся, к тому же некоторое время спустя у Клауса возникло подозрение, что течение перевернуло его и теперь он плывёт вверх ногами. И они не знали, когда прибудут на место, хотя время от времени Солнышко видела сквозь отверстие в водолазном шлеме крохотное пятнышко света, очень похожее на те крохотные пятнышки, какими они сейчас выглядели, по словам капитана Уиддершинса, на экране гидролокатора.
Бодлеров несло по течению в холодной темной тишине. Они были напуганы, сбиты с толку и чувствовали себя донельзя одинокими. И когда их путешествие внезапно оборвалось, им показалось, будто до этого они пребывали в глубоком-глубоком сне, таком же глубоком и мрачном, как сама пещера, а теперь их выбросило толчком из сна. Сперва в ушах у них раздался звон, как будто на них просыпался мешок битого стекла, но они быстро поняли, что вынырнули на поверхность. Прилив мягким, плавным движением вытолкнул их на что-то похожее на берег, и вот уже трое Бодлеров ползли вверх по мокрому тёмному песку.
— Клаус! — окликнула его Вайолет сквозь шлем. — Ты тут? Что случилось?
— Не знаю, — ответил Клаус. Он едва разглядел сестру, которая ползла рядом. — Это не может быть на поверхности моря — мы находимся на очень большой глубине. Солнышко с тобой?
— Да, — отозвалась Солнышко из своего шлема. — Фиона?
— Я здесь, — раздался голос специалистки в области микологии. — Где же мы? Ведь мы не можем быть ниже поверхности моря, когда вокруг нет воды?
— Не могу сказать с уверенностью, — отозвался Клаус, — наверное, так бывает. В конце концов, подводная лодка тоже находится под водой, но внутри неё сухо.
— Разве мы на субмарине? — удивилась Вайолет.
— Не знать. — Солнышко нахмурила брови в глубине шлема. — Смотрите!
Старшие Бодлеры посмотрели, хотя не сразу сообразили, что имеет в виду Солнышко, поскольку им не видно было, куда показывает младшая сестра. Но через минуту они разглядели два пятнышка света совсем невдалеке от них. Они нерешительно поднялись на ноги — все, кроме Солнышка, она оставалась внутри шлема, — и увидели, что свет исходит от вполне обычных источников света — от ламп. Невдалеке у стены стояло три светильника на высоких подставках, а на абажуре у каждого виднелось по букве. На первом стояла большая буква «Г», на втором «П». Третья лампа перегорела, и разглядеть букву в полумраке было трудно, но дети и так знали, что на абажуре стоит буква «В».
— Что это за место? — спросила Фиона, но, сделав еще несколько шагов, дети увидели, где они.
Как они и подозревали, течение внутри грота прибило их к песчаному пляжу, но пляжу, ограниченному стенами узкого пространства. Дети стояли наверху песчаного склона и рассматривали небольшое, тускло освещённое помещение. Гладкие, выложенные плитками стены выглядели мокрыми и скользкими, песчаный пол был усыпан разнообразными мелкими предметами, либо сбившимися в кучки, либо полузарывшимися в песок. Глазам детей предстали бутылки (некоторые все ещё с пробками и крышечками), неоткупоренные консервные банки, несколько книг с разбухшими от воды страницами, несколько небольших ящичков, по-видимому запертых на замок. Валялся перевёрнутый роликовый конёк. Лежала колода карт, разделённая на две кучки, будто кто-то собирался и не успел их перемешать. Там и сям из песка, точно иглы дикобраза, торчали шариковые ручки. Было множество разных других предметов, которых в полутьме дети не могли опознать.
— Где мы? — в который раз спросила Фиона. — Почему тут нет воды?
Клаус посмотрел вверх, но там уже через несколько метров ничего нельзя было разглядеть.
— Наверно, там есть какой-то проход, — ответил он. — Должно быть, он ведёт прямо на остров, а может, сворачивает к берегу.
— «Ануистл Акватикс», — задумчиво проговорила Вайолет. — Должно быть, над нами как раз руины Центра.
— Окси?[20] — спросила Солнышко, что означало «Значит ли это, что здесь можно дышать без шлемов?»
— Думаю, да, — ответил Клаус и осторожно снял с себя шлем. За что я бы объявил ему благодарность за отвагу. — Да, — подтвердил он. — Дышать можно. Все снимаем шлемы — таким образом произойдёт перезарядка кислородной системы.
— Но что это за место? — настойчиво повторила Фиона, снимая шлем. — Зачем кому-то понадобилось устраивать помещение так глубоко?
— Похоже, его покинули, — заметила Вайолет. — Тут полно хлама.
— Но кто-то ведь приходит менять лампочки, — возразил Клаус. — А кроме того, весь этот хлам скорее всего принесло сюда с приливом, как и нас.
— И сахарницу, — добавила Солнышко.
— Да, конечно, — отозвалась Фиона, разглядывая предметы, валяющиеся на песке. — Она должна быть где-то здесь.
— Давайте поскорей найдём её и выберемся отсюда, — сказала Вайолет. — Мне здесь не нравится.
— Миссия, — проговорила Солнышко, что означало «Как только мы найдём сахарницу, наше задание будет выполнено».
— Не совсем, — сказал Клаус. — После этого нам ещё предстоит вернуться на «Квиквег», причём, должен напомнить, против течения. Поиски сахарницы — только полдела.
Все в знак согласия кивнули, разошлись в разные стороны и принялись изучать разбросанные по песку предметы. Сказать «полдела» — это все равно что сказать «полпути». Опасно объявлять преждевременно о том, что полдела сделано, когда наиболее трудная часть дела, возможно, подстерегает за углом. Скажем, вы полагаете, что уметь вскипятить воду — уже полдела, а оказывается, сварить после этого яйцо всмятку — вещь потруднее, чем вы предполагали. Скажем, вы полагаете, что подняться на гору — уже полдела. Но наверху обнаруживается, что на вершине обитают горные козлы — злобные животные с мощным вооружением. Вы, скажем, предполагаете, что спасти похищенного ихнолога — уже полдела, но оказывается, сварить яйцо всмятку — задача похитрее, чем вы думали, а все дело целиком во много раз сложнее и опаснее, чем вы способны вообразить. Бодлеры и их подруга-миколог думали, что найди они сахарницу — и полдела сделано, но, к сожалению, они ошибались, и счастье ваше, что вы заснули, пока я описывал круговорот воды в природе, и не узнаете про вторую половину дела и про кошмарный яд, с которым детям придётся иметь дело вскоре после копания в песке.
— Я нашла коробку с резиновыми бинтами, — объявила через какое-то время Вайолет. — И ещё круглую дверную ручку, две матрасные пружины, неполную бутылку уксуса и нож для чистки овощей и фруктов. Но сахарницы не вижу.
— А я нашёл серёжку, ломаную дощечку с зажимом для бумаги, книжку стихов, половину сшивателя для бумаг и три палочки для помешивания напитков, — сказал Клаус. — Но сахарницы нет.
— Три суп консервы, — произнесла Солнышко, — арахис масло, крекер коробка, песто[21], васаби[22], ло мейн[23]. Но надасюкр[24].
— Да, труднее, чем я думал, — признался Клаус. — А что ты нашла, Фиона?
Фиона не отозвалась.
— Фиона! — снова окликнул Клаус, и все Бодлеры обернулись и посмотрели на неё. Однако она смотрела не на Бодлеров. Взгляд её был устремлён куда-то мимо, и глаза её за треугольными очками расширились от страха. — Фиона! — В голосе Клауса прозвучала тревога. — Что ты такое нашла?
Фиона сглотнула и показала пальцем на песчаный берег.
— Мицелий, — еле слышно прошептала она, и Бодлеры, тоже взглянув в сторону воды, поняли, что она имеет в виду.
Из песка быстро и бесшумно прорастали стебли и шапочки медузообразного мицелия — гриба, который Фиона описывала Бодлерам ещё на «Квиквеге». Невидимым нитям мицелия, соответственно описанию в книге, полагалось прибывать и убывать, и, как раз когда дети оказались в этой странной пещере, нити прятались под землёй. Но сейчас пришло время прибывать, и грибы начали прорастать вдоль всего берега и даже вдоль гладких, выложенных плиткой стен. Сперва показалась горстка ростков — темно-серого цвета с черными пятнышками на шапочках, как будто их обрызгали чернилами. Но дальше — больше: безмолвная смертоносная толпа высыпала на берег и словно смотрела на детей неподвижным взглядом. Грибы пока что отважились взобраться только до середины склона и, казалось, не собирались одолевать детей — пока, во всяком случае. Однако, по мере того как мицелий прибывал, весь берег покрывался зловещими грибами, и Бодлерам в ожидании убывания оставалось лишь, сбившись в кучку, в свою очередь уставиться с ужасом на ядовитое скопище грибов. Толпы их все прибывали и заполняли берег, громоздились друг на друга и как будто расталкивали друг друга, чтобы хорошенько рассмотреть перепуганных детей. Поиски сахарницы, может, и составляли полдела, но сейчас, когда бодлеровские сироты попали в ловушку, другая половина дела внушала гораздо, гораздо большую тревогу.
Глава седьмая
Слово «вшивый», как и слова «волонтёр», «пожар», «департамент» и многие другие, имеющиеся в словарях и прочих важных документах, повторяю, слово «вшивый» имеет целый ряд значений. Чаще всего это слово употребляется в значении «плохой, паршивый», и именно в этом смысле оно определяло многое в истории жизни бодлеровских сирот, начиная от зловещих запахов Паршивой Тропы, по которой когда-то брели дети, и до паршивого путешествия вверх-вниз по Мёртвым Горам в поисках штаб-квартиры Г. П. В. Существует также медицинское значение слова «вшивый», а именно «кишащий вшами». В этом смысле слово это ни разу не появлялось в моем исследовании, хотя не исключено, что ввиду усиливающейся нечистоплотности Графа Олафа ещё представится случай употребить его. «Кишащий» в свою очередь означает «битком набитый». Например, Граф Олаф был битком набит коварными замыслами. «Квиквег» был битком набит металлическими трубками. А можно и так: «весь мир кишит непостижимыми тайнами». Именно об этом значении слова и размышляли бодлеровские сироты, когда, прижавшись друг к другу под таинственными светильниками в Гроте Горгоны, они вместе с Фионой наблюдали за прорастающими из песка грибами. По мере того как их становилось все больше и место буквально кишело медузообразным мицелием, дети вспоминали, чем ещё за свою жизнь они бывали снабжены в изобилии. Жизнь их изобиловала тайнами, начиная с тайны букв «Г.П.В.» и кончая тайной, касающейся их будущего, и каждая тайна громоздилась одна на другую, точно стебли и шапочки ядовитых грибов. Их жизнь изобиловала опасностями, начиная с тех, с которыми дети столкнулись высоко в горах и глубоко под домами, и кончая опасностями, с которыми они сталкивались в самом городе и за его пределами, в Пустошах. Опасности исходили как от злобных негодяев, так и от добрых людей, которые плохо разбирались в ситуации. Жизнь их кишмя кишела всем что ни есть паршивым — от гнусных личностей до отвратительной еды, от устрашающих мест до ужасающих обстоятельств, от ужасных неудобств до неудобных ужасов, и казалось, жизнь их всегда будет изобиловать чем-то паршивым — паршивыми днями и паршивыми ночами, даже если все паршивое, изобилующее в их жизни, сделается по ходу сменяющих друг друга паршивых, изобилующих паршивостью мгновений менее паршивым, менее изобилующим всем паршивым. Но пока что с каждым новым паршивым грибом пещера всё больше и больше изобиловала паршивостью, так что все это сделалось почти невыносимым для бодлеровских сирот.