Великий Капиталист морщится и затыкает уши.
«Ни одно общество не может непрерывно производить, – говорит Максим, – то есть воспроизводить, не превращая непрерывно известной части своего продукта в средства производства или элементы нового производства».
Капиталиста трясет.
«Была сочинена басня, – голос Максима делается все громче, он почти кричит, – что вещественное существование переменного капитала, то есть та масса жизненных средств, которую он представляет для рабочих, или так называемый рабочий фонд, есть ограниченная самой природой особая часть общественного богатства, границы которого непреодолимы».
Великий Капиталист, изрыгая проклятия, тает в пространстве.
Круг Избранных
– Ты готов? – спросил тесть Дениса. Тот выдохнул и твердо ответил: – Готов. Двери распахнулись, они вошли внутрь. Денис ожидал чего-то мрачного: тусклого света, давящего пространства над головой, сосредоточенных лиц с напряженными глазами. Ему представлялись сотни этих лиц, тысячи, а глаз – их вовсе было не счесть. И все они должны были взирать на него, и все требовать покорности…
Помещение оказалось небольшим, а Избранных он насчитал всего семерых. Обстановка была самой непринужденной: звучала музыка, на большом круглом столе танцевали три голые девушки, а Избранные кидались в них косточками от фруктов. Все дружно смеялись.
– О! – увидели Избранные вошедших. – Ефим Соломонович новичка привел! Все сюда, господа, все сюда! Сейчас мы будем принимать в Круг Избранных новенького.
Вся семерка живо скучилась в центре комнаты. Оставшиеся без внимания девицы соскочили со стола, но помещение не покинули. Уселись на диване.
Трясущийся от напряжения Денис исподлобья вглядывался в лица. Ба, скользили мысли, да это же тот самый, генеральный директор нефтедобывающей корпорации… А это водочный король… А это машиностроительный магнат… А это… Господи, неужели он тоже здесь?
– Да, он здесь, – шепотом ответил тесть. – Он тоже член Круга. Прошу тебя, не выражайся вслух.
Денис в панике закрыл рот руками. Избранные с любопытством его разглядывали.
– Ну, что же, – смотрел на Дениса ОН САМЫЙ, и огоньки светились в его глазах. – Значит, этот хочет взять власть в Сибири?
Словно по команде Избранные засмеялись.
– Я рекомендую его, – пояснил тесть, – на должность смотрящего по Центральной Сибири. Считаю, что Денис готов к этой нелегкой миссии.
– Да уж, – покивал головой глава Круга, – миссия воистину нелегка.
Новый взрыв смеха. От души все смеялись, от самых ее истоков. Тесть тоже поспешил искривиться в улыбке. Попытался улыбнуться и Денис, хотя получилось у него нечто паскудное.
– Денис, – приблизился глава к нему вплотную, – ты знаешь, что мы должны тебя испытать?
– Да, – ответил он. – Я готов пройти все испытания.
Глава покивал. Так необычно было видеть вблизи этого человека, который появлялся на экранах телевизоров каждый день, таким странным он казался сейчас, вне образа государственника.
– Но ты понимаешь, – продолжал глава, – что мы можем предложить тебе что угодно.
– Понимаю и принимаю, – твердо отвечал Денис. – Это необходимо.
– Мы можем попросить тебя покукарекать, можем попросить снять штаны и ползать на четвереньках, можем попросить трахнуть одну из этих телок.
«О таком испытании можно только мечтать», – подумал Денис, покосившись на хихикающих девушек.
– Я сделаю все, что вы попросите.
– А можем потребовать и нечто другое, – отхлебнул глава из бокала. – Можем попросить отсосать у нас по очереди.
Денис в панике покосился на тестя. Взглядом тот приказывал смириться. Принимать все как есть.
Избранные посмеивались.
– Я сделаю все, – покорно прошептал Денис.
– Ты такая безмозглая мразь, такое уродливое чмо, что в тебе совсем не осталось гордости? Ты готов унизиться перед нами, лишь бы тебя приняли в наш Круг? Ты думаешь, нам нужна такая тварь, как ты?
Холоден и зол был взгляд главы. В комнате воцарилась тишина.
Тесть смотрел в угол.
«Это испытание, – понимал Денис. – Это эмоциональное испытание. Что я должен сделать? Я должен взорваться и продемонстрировать свое возмущение, чтобы они поняли, что я не мразь?.. Или же…»
– Я сделаю всё, Повелитель, – ответил он, взглянув в глаза главе Круга. – Единство должно базироваться на покорности. Все ради общей цели. Личность – ничто, организация – все.
Глава внимательно рассматривал его.
– Похоже, стоит допустить тебя к испытанию, – сказал он наконец. – Ты можешь нам пригодиться.
Он повернулся к остальным Избранным и щелкнул пальцами.
– Приведите девочку.
Избранные засуетились.
Через минуту в зал ввели хрупкую изможденную девочку. Грязная одежда, дырявая обувь. Опустошенный взгляд.
«Настя!» – воскликнул про себя Денис.
– Понимаешь, Денис, – говорил глава Круга, – всё, о чем я говорил ранее, – невинные шалости. Они не привязывают человека к нашей организации, в них нет никакого содержательного стержня. По-настоящему человек становится верным только после испытания кровью.
«Может быть, просто ранить ее? – лихорадочно вертелось в голове Дениса. – Не попросят же они…»
– Убей эту девочку, – тихо сказал глава. – Вырежи ее сердце и принеси нам. Все вместе мы съедим его.
Голая девушка подала Денису кинжал на подносе. Рукоятка его была инкрустирована бриллиантами.
Денис вертел кинжал в руках и не двигался с места. Испуганная Настя растерянно смотрела на него.
– Какие-то сомнения, мальчик мой? – спросил глава.
– Она моя сестра, – глухо отозвался Денис.
– О, мы знаем это! – хохотнул могущественный Повелитель. – Для этого мы и привели ее сюда. Что, ты в чем-то сомневаешься? Тебе не по душе наша компания, тебе опротивел капитализм, ты вдруг сделался вонючим антиглобалистом? Ты не желаешь вступать в наш Круг? Не желаешь стать одним из Избранных? Я правильно тебя понимаю?
– Вы ошибаетесь, – ответил Денис. – Я сделаю все, что надо.
Он перехватил кинжал покрепче и приблизился к сестре.
«Жребий брошен, – думалось ему, – отступать некуда. Капитализм не простит этого. Она все равно не жилец».
– Дениска, – услышал он голос сестренки, – ты уведешь меня отсюда, да? Братик мой, так страшно здесь…
– Да, Настенька, – прошептал Денис в ответ. – Я уведу тебя. Тебе больше не будет страшно.
Он замахнулся и опустил кинжал на Настю.
На тропу войны
Командный пункт сибирских староверов базировался прямо в тайге. К центральному срубу, штаб-квартире лесных братьев, Максиму позволили приблизиться не ближе, чем на сто метров. Выскочили здоровенные мужики с бородами и ружьями, скрутили. Он, впрочем, не сопротивлялся. Дело у него к староверам было.
– Кто таков? – оглядел сурового парня командир лесного скита.
– Максимом звать, – отозвался. – Дело у меня к вам.
– Что за дело такое? Баптистские брошюры продать хочешь? Ну так мы тебя за это живо на вертеле зажарим. Правда, братцы?
– Правда!!! – гаркнула толпа бородатых мужиков.
Не то у Максима дело к лесным братьям, нет. Стал бы он за сотни километров ради такой ерунды в тайгу углубляться! Нужен ему… А впрочем, он и сам все расскажет.
– Автомат хочу у вас купить. Очень рассчитываю на вашу помощь.
– Ты гляди, ты гляди! – обвел глазами соратников командир. – Уж не автомат ли Калашникова модифицированный ты захотел, дитятко?
– Что-то в этом духе.
Хохотнул бородач.
– А с чего же ты решил, бестолочь, что мы его тебе продадим? Думаешь, у нас здесь фабрика по производству автоматов?
– А я очень вежливо просить буду. Да к тому же у меня цели благие.
– На большой дороге деньги с честных людей сшибать?
Думает Максим – говорить, не говорить. А, решил, честность – лучшая политика.
– Революцию я затеял. Капитализм хочу свергнуть.
Долго ржали над ним лесные мужички.
– Да куда тебе с капитализмом тягаться, сопля зеленая?! Капитализм – это же не человек какой-то, это явление, его одним автоматом не свергнешь.
– Пусть и не свергну, зато по моим следам другие пойдут. Нет сил больше жить в этой бесчеловечной системе. Я автомат не просто так прошу, живыми рублями за него расплачусь. Все сбережения свои отдам. Помогите мне, люди добрые. Знаю я, что и вам капитализм не мил, знаю, что притеснения вы от него терпите. На вас одна надежда.
Ничего не ответили Максиму староверы, до выяснения обстоятельств бросили его в погреб. Ночью совет держали. Говорили, кумекали, спорили, что с щенком этим делать. Одни баяли, что врет пацан, не враг нам капитализм. При нем свобода совести и собраний. Другие, поумнее, отвечали: так, мол, да не так. Номинально-то есть она, свобода, а все же где мы с вами сидим? Да все так же, в лесу, как и сотни лет назад. Нет для нас хорошего общественно-политического строя, кроме царства Божьего, однако пацан искренне анафемы частному капиталу выдает. По большому счету нам по фигу, какие там у него счеты с капитализмом, зато копейку сбить с парня можно. Всучим старенький автомат, да и все дела. Пару раз стрельнуть успеет. А потом капитализм все равно ему бошку расплющит. Кстати, деньги нашли при нем? Нет? Только банковскую карточку? Вот хитрец!
Наутро привели Максима в избу.
– Ладно, – командир слово молвил, – продадим тебе автомат. Но за пятьдесят тысяч минимум.
– У меня на счете только двадцать. Всю жизнь на капиталистов батрачил, но больше не заработал. Дяденьки, войдите в положение!
Рассердились было староверы, но светлая личность Максима и его проникновенные горящие глаза размягчили их. Ладно, рукой махнули, двадцать так двадцать. Сами все равно из воинской части их воруем.
– Договорились, – Максиму сказали.
Со староверского компьютера Максим вышел в Интернет и перевел на их банковский счет все свои сбережения.
– Владей, – вручили ему автомат Калашникова. – Будем наблюдать за твоей смертью в новостях.
Один старовер, молодой совсем парень, расщедрился и втайне от других дополнительный рожок Максиму в карман сунул.
– Молодец ты! – подмигнул ему на прощание. – Один на весь капитализм идешь. Уважаю. Может, найду твою могилку. Поухаживаю.
Правда за мной!
Максим сосредоточен, лишь бормотания вырываются из напряженной глотки.
– Правда на моей стороне!
– Пусть я погибну, но кто-то должен выступить против.
– Кто-то обязан сказать «нет»!
Верный «Капитал» рядом. Бодрит.
«Всякая прибавочная стоимость есть материализация неоплаченного рабочего времени», – читает Максим в пустоту.
«Исходным пунктом процесса производства является купля рабочей силы на определенное время».
«Прибавочная стоимость есть не только индивидуальный потребительный фонд капиталиста и не только фонд накопления, а то и другое вместе. Часть прибавочной стоимости потребляется капиталистом как доход, другая часть ее применяется как капитал, или накопляется».
«Капиталистическое накопление постоянно производит, и притом пропорционально своей энергии и своим размерам, относительно избыточное, то есть избыточное по сравнению со средней потребностью капитала в возрастании, а потому излишнее, или добавочное рабочее население».
«Абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления: чем больше промышленная резервная армия по сравнению с активной рабочей силой, тем обширнее постоянное перенаселение, нищета прямо пропорциональна мукам труда активной рабочей армии. Чем больше нищенские слои рабочего класса и промышленная резервная армия, тем больше функциональная бедность рабочих».
Он целеустремлен. Обратной дороги нет.
– Всё правда. Никто не опроверг Маркса, и никому никогда не опровергнуть его.
– Борьба – единственный выход.
– Капитализм питается покорностью людей. Но я отказываюсь быть покорным.
– Я объявляю ему войну!
Добро и зло
На Новосибирском областном телевидении суета. Новый владелец будет сегодня в прямом эфире интервью давать. Говорят, совсем молодой, но уже влиятельный. Кое-кто шепчет, что его в сам Круг Избранных приняли.
Подготовка к эфиру шла в обычном режиме. Три камеры в студии, операторы трезвые. За час до эфира заявился телеведущий Владимир Огнев – при его виде режиссер руками всплеснула, был Огнев помятым и с похмелья, но буквально за пятнадцать минут привел себя в порядок. Ничего, успокаивала себя режиссер Тамара Никонова, седеющая женщина предпенсионного возраста, бывало и похуже.
Ровно в полседьмого, как и было оговорено, к зданию телецентра подъехала машина. В сопровождении охранника в здание вошел Денис Горюнов, новый владелец канала, восходящая звезда бизнеса и политики. Костюм с иголочки, броский галстук, розовые щеки, прическа – ну прямо душечка. Все женщины, встречая его в коридоре, невольно начинали задумываться, по какой причине они не встретили в жизни такого мужчину и какие дискотеки надо было посещать, чтобы его встретить. А Горюнов, светящийся, яркий, уверенно и бодро вышагивал по коридорам и, улыбаясь, приветливо кивал каждому встречному:
– Добрый вечер. Поздравляю вас. С праздником.
Сотрудники телеканала никак не могли понять, о каком празднике идет речь, и лишь после некоторых раздумий их осеняло, что праздник, конечно же, не для них, а для самого Горюнова, который вступает во владение обширным медиапространством.
Огнев с Никоновой встретили Горюнова на подходах к студии и коротко переговорили о сценарии и темах беседы. Ровно в семь программа вышла в эфир.
Клинический мизантроп Огнев радушно приветствовал аудиторию, подобострастно представил собеседника и начал задавать нудные вопросы. Горюнов отвечал энергично и по-деловому. Прошло пятнадцать минут эфира, как вдруг… О нет, как же такое может произойти на Новосибирском телевидении?!
В коридоре раздались выстрелы!
Буквально секунду спустя распахнулась дверь студии и, сползая по ней, внутрь ввалился окровавленный охранник Горюнова. Он шлепал губами, пытаясь что-то произнести, но сил на слова не осталось. Охранник распластался на полу и затих.
– Продолжать эфир! – перешагивая через охранника, отдал приказ появившийся в дверном проеме человек с автоматом. Человек был молод и чрезвычайно зол. – Если эфир прервется, все будут расстреляны. Камеру на меня!
Белая как лист бумаги Никонова слабо махнула операторам рукой. Ее тошнило.
Увидев свое изображение в техническом мониторе, молодой человек заговорил:
– Я объявляю о свержении преступного капиталистического строя на территории Новосибирской области. Вся частная собственность национализируется, все банки переходят в распоряжение революционного комитета, представитель которого стоит сейчас перед вами. Годы обмана и беззакония завершились, начинается эпоха справедливости. Лица, не пожелавшие добровольно подчиниться требованиям революционного комитета, будут беспощадно уничтожаться.
– Максим! – удивленно и как-то нелепо выдохнул Денис Горюнов. – Брат, ты как здесь! Это какой-то розыгрыш, да?
Максим повернулся на голос и обомлел. Перед ним сидел Великий Капиталист, благоухающий, помолодевший, но неизменный в своей бесчеловечности.
Впрочем, чему тут удивляться? Не думал же ты, Максим, что революция пройдет гладко?
– Капитализму конец! – крикнул Максим. – Не будет его больше! И тебя больше не будет, мерзкое существо! Сейчас я пущу в тебя очередь, и ты разлетишься на мелкие кусочки, которые скормят бродячим псам. Ты хочешь превратиться в собачий корм?
– Подожди, брат, подожди! – вскочил Денис с места. – Ты обиделся на то, что тебя прогнали на улицу? Забудь, кто старое помянет, тому глаз вон. Ты работаешь? Нет? Ну, так я помогу тебе! Представляешь, я сейчас большая шишка! Пойдешь ко мне в помощники?
Эфир продолжался. Зрители Новосибирской области в напряжении припали к экранам телевизоров.
– Закрыть дверь! – приказал Максим помощникам режиссера. – На все замки! Наверняка скоро сюда захотят ворваться цепные псы капитализма.
– Максим, братишка! – говорил Денис. – Ты же не убьешь меня, да? Я же твой брат. Давай завтра к маме съездим. Мне говорили, что недавно ее хватил удар, что она сейчас в больнице, что даже умереть может. Согласись, надо навестить маму! Может быть, мы сможем ей помочь. Слушай, а давай заберем ее к себе, будем жить одной дружной семьей, ездить на пикники. Просто мы бедные были, поэтому не дружили, а сейчас мы хорошо заживем. Ой, как мы здорово заживем!
– Заткнись, капиталистическая мразь! – Максим навел на Великого Капиталиста дуло автомата.
Дениса затрясло.
– Подожди, Максимушка, подожди! Может, ты объяснишь мне, за что ты так невзлюбил капитализм? Может, я пойму тебя. Может, мы вместе подумаем, как решить все проблемы и двигаться дальше в позитивном русле.
– В позитивном… – усмехнулся Максим. – Капиталисты всегда жаждут позитива. Потому что он позволяет им дурачить народ. Смейся, веселись, а мы будем высасывать твои соки, а мы будем пить твою кровь! Боже упаси, если ты серьезный или не дай бог нахмурился. Все, ты моментально становишься подозреваемым в неверности. Серьезный – значит, думаешь, нахмурен – значит, недоволен тем, что видишь. Думаешь и недоволен? Значит, ты враг, значит, тебя надо уничтожить! Да, я мрачен. Да, я задумчив. Да, я обессилен, а все потому, что лживые теоретики мнимых предпринимательских свобод превратили меня в скота. Мне позволяется только мычать. Мычать и работать. Мычать, работать и быть позитивным. Я отрицаю капитализм, потому что он противоестественен человеческой природе! Потому что он позволяет одному человеку эксплуатировать другого, позволяет издеваться над ним, позволяет ставить его в положение слуги и даже раба. Капитализм приятен только тем, кто владеет. У нищих и бесправных капитализм не вызывает ничего, кроме омерзения. С капитализмом могут мириться лишь розовые идиоты, люди, которых по каким-то причинам он задевает лишь в слабой степени. Честный и ответственный, думающий и понимающий человек никогда не сможет согласиться с догмами капитализма, потому что догмы эти надиктованы дьяволом. Я физически отторгаю капиталистический уклад, он противен мне до глубины души, он – извращение человеческой натуры. Пусть мне построят волшебные замки, пусть меня погрузят в молочные реки с кисельными берегами, но боль, ты понимаешь, боль от столкновений с капиталистическими извращениями, от ожогов, оставшихся на теле и душе, от немыслимых разочарований, которые я испытал, – эта боль никогда не позволит мне смириться с его существованием. Один из нас должен исчезнуть. Должен остаться либо я, либо капитализм. Ты скажешь, что капитализм невозможно победить, но мне плевать. Я выбираю себя, поэтому капитализм для меня, живого или мертвого, должен исчезнуть. Должны исчезнуть все сальные свиные рыла его адептов, которые продают свои души за монету. Пусть все летит в тартарары, но я вырву капитализм из своего нутра. Чего бы мне это ни стоило.