Валерия (смотрит исподлобья и вдруг выдаёт).
Как много может человек,
Когда он полюбил
Любить и жить хоть целый век,
Казалось, хватит сил...
(Вадим теряет дар речи, олигофренно пучит на гостью глаза. Валерия шарит в сумочке, вынимает журнал "Наш современник") Вот только что увидела в библиотеке...
Вадим. Ты ходишь в библиотеку?!.. Впрочем, ладно!.. Дай-ка! Дай! (Выхватывает из её рук журнал, лихорадочно листает, смотрит-вглядывается, шевеля губами. Задумчиво, как бы про себя признаётся) Когда-то, на заре пресловутой туманной юности, в Сибири ещё, я мечтал об этом, я говорил себе: вот напечататься в толстом столичном журнале и - умереть!.. Да-а-а, сбылась мечта идиота! В сорок лет... (Со смешком) И про напечататься, и про умереть...
Валерия (горячо). Мне очень, очень, Вадим Николаевич, ваши стихи понравились. Сейчас всё больше заумь какую-то печатают, белиберду - даже без рифм, без смысла... А такие стихи, как у вас, я очень люблю. Я и не знала, что вы - поэт...
Вадим. Ну, какой там поэт (машет небрежно рукой, но голос его предательски ломается). А скажи: почему именно эти строки ты сейчас прочитала? Почему эти?
Валерия. Я могу и другие...
Вадим. Не надо! Всё это чушь. Всё это - старьё. Я уже года два стихов не пишу - выздоровел... Так что - не будем бередить старые раны... А эти, в журнал, я давно послал - уж и забыл про них...
Валерия. А что, у вас ни одной книжки нет?
Вадим (усмехается). Как же - целых три! (Кивает на стопку книг у окна) Вон там где-то валяются.
Валерия (умоляюще). А вы не подарите мне хотя бы одну вашу книжку?
Вадим. Да Бога ради! (Приносит от окна книжечку-брошюрку) Только ручку искать надо.
Валерия. У меня есть, есть! (Достаёт из сумочки ручку, ждёт, пока Вадим подпишет, берёт, вполголоса читает) "Валерии, красивой девочке, губящей свою судьбу, с надеждой, что она очнётся. Автор. Город Баранов. XXI век".
Вадим (ещё раз полюбовавшись на журнал, протягивает). На!.. Душу только разбередила... (Нарочито резко) Всё?.. Больше просьб не будет? Тогда, извини, у меня дела...
Валерия. Вы журнал оставьте, это - вам...
Вадим. Он же библиотечный!
Валерия. Да я сто рублей сунула библиотекарше, она мне с радостью отдала... Не беспокойтесь, им "Наш современник" бесплатно присылают по несколько экземпляров...
Вадим (занудно). Всё равно нехорошо... Теперь я сотню уже и тебе должен! У тебя будет сдача с пятьсот?
Валерия. Да вы что? Я же так, от чистого сердца... (С горечью) Значит, всё же он опять вам дал деньги?
Вадим. Всё, всё! За журнал спасибо! Но у меня, и правда, дела... Извини!
Валерия покорно кивает головой, плавно, глянув в зеркальце, проводит по губам помадой, закрывает сумочку. Вадим провожает её до двери. Уже на пороге она задерживается.
Валерия. Не берите у него...
Вадим. Ва-ле-ри-я, это - мои заботы! Не омрачай свои нежные мозги. Прощай! (Почти выталкивает её прочь, захлопывает дверь) Тоже мне - будет карябать душу! Разбередила своими - тьфу! - моими стихами, бандитка малохольная. Мало им убить человека, они ещё в душу хотят к нему залезть, потоптаться там. Негодяи!.. (Условный стук в дверь) Ага! Наконец-то!
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
Открывает. На пороге - Шилов с мешком из собственной куртки в охапке.
Шилов. Пакет, гад, не выдержал, лопнул! (Выставляет на газетку, постеленную Вадимом перед матрасом, покупки) Вот, две взял. И - по ноль семьдесят пять, чтоб не бегать потом. "Смирнофф", немецкая, что ли. Дорогая! Это - "Херши", польская шипучка. Хотел "Пепси" взять, да та вообще отрава, говорят. Та-а-ак, это вот сервелат - штатовский. Горбуша - корейская. Сыр, между прочим, - голландский. Огурчики - глянь, какие пупырчатые! - из Португалии. Бананы вообще чуть ли не израильские. Их, Вадя, представляешь, в морге, говорят, хранят - торгаши рыночные городской морг арендовали под склад... Фу, чёрт! На горячее-то ничё не купил - хотел пельменей и забыл, из-за пакета...
Вадим. Бог с ним! Закусить пока хватит. А ты, Митя, лучше вот что скажи: ты, патриот хренов, хоть чего-нибудь расейского-то мог купить?
Шилов. Чё я виноват, что кругом одна дрянь импортная? Вон хлеб наш барановский... (Помолчав) Да и то, может, из канадской пшеницы... Вот сдача ещё осталась - рублей двести, что ли...
Митя отдаёт деньги, быстро и художественно режет закуску, творит на газете "натюрморт", обезглавливает фальшивого "Смирноффа", набулькивает по половине стакана, поднимает свой.
Шилов. Как бы я, Вадим, хотел поднять за твоё здоровье настоящей "Смирновской", но... Тьфу! Давай-ка выпьем за то, чтоб рано или поздно, а Россия-матушка возвернулась в Россию!
Вадим. Так мы за меня пьем или за Россию?
Шилов (серьёзно). За тебя и за Россию! На таких, как ты, Вадя, Россия и держится.
Вадим. На алкашах таких? (Перебивая ненужное возражение) Давай, а то заболтались.
Выпили с трудом. Вадим торопливо хрустит пиренейским огурчиком. Митя по исконной привычке занюхивает вначале горбушкой хлеба, затем глотает шипучки. Поперхнулся.
Шилов. Фу, чёрт! В этом "Херши" первый слог аккурат в точку х-х-х-х... хреновый напиток! Щас бы кваску!
Вадим. Это уж точно. Давай-ка вдогонку, а то первой скучно. (Разливает) Теперь за тебя, Митя! Чтоб ты стал таким же знаменитым и богатым, как твой столичный однофамилец! (Машет рукой, подавляя Митины возражения, выпивает, занюхивает огурцом. Митя, махнув рукой, заглатывает свою порцию следом) Слушай, Мить, ну как у тебя движется дело с "Гибелью России"?
Шилов (мрачно). Застрял... Глазунова повторять не хочется, да и нельзя. А как втиснуть тему такую глобальную в рамки два на пять?
Вадим. А ты мог бы нарисовать картину - "Рождение России"?
Шилов (задумчиво теребит бородку). Рождение?.. Даже в голову не приходило...
Вадим. Не мучайся, есть уже такая. На днях в одной конторе увидел календарь там висит, репродукция. Слыхивал ты про художника А. Набатова?
Шилов. Вроде нет.
Вадим. Я тоже - в первый раз. Представляешь, он Россию в виде молодой прекрасной и совершенно обнажённой девушки изобразил. Она рождается-выходит из какого-то шара - то ли земной шар, то ли яйцо, а может, и то, и другое вместе. Шар этот раскалывается на две половинки, на два лика: слева вестгот какой-то, рыцарь-крестоносец, справа - узкоглазый азиатский лик, монголо-татарский. Они, лица эти - и европейца, и азиата - мертвы, сине-чёрны, безжизненны. А Россия - кровь с молоком, вся полна жизни, глаза голубые светятся. Правда, ангелы-ангелочки с крылышками уже венец терновый на голову ей готовятся примерить, фоном картине - горящие церкви, кровавое зарево пожарищ...
Шилов. И что, Россия у него - совсем нагишом? Да ещё, поди, и расщеперилась? Это щас модно!
Вадим. Типун тебе! Ничего сального нет - всё со вкусом, в меру. Она, Россия-то, в пол-оборота к зрителю стоит. Только глаза-глазищи - не прикрыты и прекрасны.
Шилов. Ну, что ж, смело. Надо взглянуть. Где, говоришь, видал?
Вадим. В жилконторе нашей. Там у них до сих пор портрет Ленина под стеклом висит, в галстуке и пиджаке, а рядом вот они Россию обнажённую повесили...
Шилов (бурчит). Вот именно - повесили!.. Давай-ка, именинник, повторим лучше да стихи свои почитай.
Выпивают. Теперь уже с аппетитом набрасываются на колбасу из бизонов и прочую закусь.
Вадим (прожевав). А у меня ведь, Митя, событие... (Протягивает журнал, нарочито небрежно) В последнем "Нашем современнике" - вот, тиснули мои вирши...
Шилов. Да ты что! Ну, друг, поздравляю! "Наш современник" - это... это не хухры-мухры! (Вытирает руки о штаны) Дай-ка!.. О, и с портретом! Молодец! Ну, давай, читай!
Вадим. Нет, Митя, я всё же свои вирши читать тебе не буду - это всё старьё, ты уже слышал не раз. А почитаю лучше вот что... Слушай. (Достаёт из-под матраса номер "Барановской жизни") Надеюсь, ты не начал читать местные газеты?
Шилов (оскорблёно). Я что - гребанулся? Одни дерьмократам задницу подтирают, другие - коммунякам. Чума на оба ихних дома!
Вадим. Ну, тут ты горячишься, бывают и в наших газетах проблески. Вот, смотри, каких поэтов иногда всё же печатают:
"Колокольный звон всея Руси
Небеса с землей соединяет.
Господи, помилуй и спаси!
Мой народ беды своей не знает.
С куполами сорвана душа,
В трауре великая держава...
Погибает Русь не от ножа,
От идей, что плещутся кроваво..."
Шилов (возбуждённо). Кто это, кто? Как зовут?
Вадим. Владимир Турапин. Смотри, вот портрет его. (Передаёт газету Шилову) Сам он из Москвы, но жил когда-то, в детстве, у нас, в нашей области. Так что - земляк. Кстати, Митя, а я ведь лично знаком с Турапиным
Шилов. Да ты что!
Вадим. Да-да! В общаге Литинститута встречались. Он на первый курс поступил, когда я уже заканчивал. Правда, он в матину пьяный всегда был, так что стихов его я тогда не слышал. Гляди ты, выпустил всё же книжку: из сборника стихи-то перепечатаны - как он там называется?
Шилов. "Берегите себя для России"... Ух ты! Вот послушай:
"И даже тем, кто ненавидит Русь,
"И даже тем, кто ненавидит Русь,
Нужны знамёна русского народа..."
(Вскакивает) Умри, Денис!.. Слава Богу, наконец-то появился у нас и после Коли Рубцова настоящий поэт! (Спохватывается) Стоп! Вру! Ты, Вадя, тоже - поэт! Я тебе давно это говорю...
Вадим (машет протезом). Да хватит тебе! Не криви фибрами - до Турапина мне никогда не допрыгнуть.
Шилов (после мучительного для Вадима раздумья). Что ж, наверно, это так. Но и ты здорово пишешь. В Баранове сильнее тебя поэта нет...
Вадим (уже без улыбки). Ну, хватит! Что ты меня - за пацана держишь? Вон там ещё посмотри - они нашего Толю Остроухова напечатали. Ты ж его знаешь... Вот это тоже поэт! Слушай! Как там у него одно стихотворение заканчивается?.. (Читает наизусть):
"...Бьётся мотылёк в окно
нудно.
И на улице темно
и безлюдно.
И её печальный взгляд
никого не встретит.
И никто не виноват,
что живёт на свете..."
А?! "И ни-кто не ви-но-ват, что живёт на свете"!.. Я как на днях Турапина и Остроухова почитал, так сразу и решил: кончено! Больше не буду бумагу переводить - хватит! Вот только "Наш современник" опять душу разбередил... Всё, Митя, давай ещё по одной да будем, наверное, заканчивать. Праздник праздником, но ещё и дела есть. Не обижайся, Мить!
Шилов (обиженно). Я не обижаюсь.
Вадим (хлопая его по плечу). Нет, правда, не обижайся! Я одно дельце трудное и опасное обдумываю, мне скоро твоя помощь понадобится. Поможешь, земляк?
Шилов. Какой разговор! Чтоб сибиряк сибиряку да не помог! Для чего тогда, Вадя, свела нас, забайкальцев, судьба в этом чернозёмном Богом забытом граде? (Снова встаёт, покачивается, указывает на свою картину-пейзаж на стене, провозглашает тост) За Сибирь, коей могущество России прирастать будет - ура! (Молодецки хлопает почти полный стакан забугорной водки. Вадим тоже встаёт и пьёт стоя. Митя на глазах пьянеет вконец.) Какие у тебя проблемы, друг? (Вдруг плачет, скрипит зубами) Одни мы, Вадя! Одни!.. Гибнет Россия!.. И даже тем, кто н-н-ненави-и-идит Русь!.. Во как сказано! Пробьёмся, Вадя!..
Вадим. Митя, о делах потом погутарим, по трезвянке. А сейчас давай-ка на автопилоте домой: вот-вот обед, и твоя Марфа Анпиловна уже на полпути к дому.
Шилов (выпячивает цыплячью грудь). Плевал я на твою Марфу!
Вадим (встряхивает его за плечо). Да не моя она, Марфа-то! Ох, Митя, не рискуй. Вот тебе пятьдесят тугриков - спрячь поглубже, вечером пивка попьёшь. А я тебе на днях звякну - ты мне очень и очень будешь нужен. Ну, давай!..
Шилов. А на пасашок-то?.. Ты чего, В-в-вадя!..
Вадим. Потом, потом, Митя! Будет тебе и посошок, будет и батожок. Причём батожок уже скоро... (Доводит Шилова до двери) Митя, не вздумай сейчас пиво хлебать - вечером мучиться будешь. А я тебя, Митя, завтра уже не опохмелю. Я, Митя, с завтрашнего дня в завязке... Бросаю пить! Напрочь бросаю!.. Я давно уже решил: если до сорока доживу - брошу. Ты понял, Митя?
Шилов (не слушая, уже с площадки отмахивается, чуть не упав). Всё путём! Россия вспрянет ото сна!..
Вадим (уже один, набросив цепочку, как бы про себя). Ничего, ничего не впервой... (Проходит в комнату, усаживается на матрас, наливает добрую порцию, выпивает, глубоко задумывается. Бьёт себя протезом по колену.) Да неужто эти шакалы вонючие с гнилыми душами и зубами, перегрызут мне на глазах у всех горло, уверенные, что так оно и должно быть! (Наливает ещё, пьёт) Ну, уж нет, сволочи! Так просто я под ваши желтые клыки горло своё не подставлю!.. Ха! Да где ж это видано, чтобы Вадима Неустроева, коренного сибиряка-забайкальца, загрызли какие-то паршивые чернозёмные шакалы! Фиг вам!..
Голова его начинает клониться. Он опускается на матрас, затихает.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
В глубине комнаты возникает-появляется Лена. Она в халатике, домашних тапках. На цыпочках приближается к лежащему Вадиму, начинает делать над ним пасы и частить-бормотать.
Лена. Звёзды вы ясные, сойдите в чашу брачную; а в моей чаше вода из загорного Студенца. Месяц ты красный, сойди в мою клеть; а в моей клети ни дна, ни покрышки. Солнышко ты привольное, взойди на мой двор; а на моём дворе ни людей, ни зверей. Звёзды, уймите раба Вадима от вина; солнышко, усмири раба Вадима от вина. Слово моё крепко!..
Достаёт из кармана пузырёк, брызгает на Вадима. Тот вздрагивает, поднимает голову.
Вадим. Ну, вот... Думал - сон, а это опять ты?.. Не надоело... являться-то? (Надевает очки)
Лена (грустно). Всё пьёшь, никак не остановишься? Смотрю, вон и телевизор уже пропил... Обменял, что ли?
Вадим (смущённо и в то же время с бравадой). А что, шикарную коммерческую операцию провернул: зачем мне цветной ящик, если там одни чёрные новости да серые фильмы? А так - двести рублёв сверху получимши: почти два литра водки... Кстати (тянется к бутылке), ты что ж, со мной не выпьешь?
Лена (присаживаясь на табурет, прикрывает коленки полами халатика и машет бесшабашно рукой). А-а, гулять так гулять!.. Сказал попугай, когда кот тащил его из клетки за хвост... (Спохватывается) Ой, дай я хоть стаканы сполосну - пил, поди, опять с бомжами...
Лена моет на кухне стаканы, Вадим в это время, ловко прижимая колбасу и сыр протезом через целлофан, нарезает-добавляет закуску. Чокаются, выпивают молча. Лена морщится, запивает шипучкой, качает головой и вдруг в мгновение становится пьяной.
Лена (пьяным голосом). Какой же ты дурак, Неустроев!
Вадим (согнав улыбку с лица, с готовностью откликается-подхватывает). Не-е-ет, роднуля, я БЫЛ дураком - все эти годы. А таперича - поумневши! (Поднимает голос выше) Ну?! Ну, как ты могла, а? А я ведь и женился-то тогда - из-за ребёнка! Думал: ну, раз отцом стану... Ну признайся, наконец, от кого всё же Иринка?
Лена (протяжно). Да хва-а-атит тебе! Выдумываешь всякое! Твоя она... Точно твоя! Ей-Богу! Вот хочешь - перекрещусь? (Заглядывает с натугой в вырез халатика, нашаривает там крестик - движения её неуклюжи, неловки)
Вадим (машет рукой). Да ладно! Что попусту языком бить... Давай-ка лучше репетатур. (Наливает в оба стакана, выпивает свой)
Лена. Не буду я больше пить! (Хочет отставить свой стакан, опрокидывает, смеётся) Ну, вот, тебе меньше достанется... А тебе пить нельзя! Ты и так ничего не понимаешь. Ты на Иринку-то хоть глянь толком вылитая ты... То есть - вылитый ты... Или - вылитая?.. Это водка вылита, а человек разве может быть вылитым?.. (Разговаривает уже сама с собой и упорно пытается поднять правую ногу на сидение, чтобы упереться на коленку; с третьей попытки ей это удаётся - полы халатика распахиваются донельзя)
Вадим (строго). Ты поскромнее сядь-то!
Лена (машет беспечно рукой). А-а!.. Я дома, не где-нибудь. А ты - мой муж!.. Помнишь, как Иринка маленькой когда была, так смешно тебя звала (детским голосом): "Пaпаська... пaпаська!.."?
Вадим торопливо наливает себе, залпом выпивает. Рывком встаёт, хочет обойти Лену, она, вскочив, ухватывает его за рукав, тянет, сажает на свой табурет, прижимает его голову к груди, гладит по волосам.
Лена. Хочешь плакать - плачь... Я, что, не понимаю?..
Вадим не плачет, но глубоко несколько раз вздыхает, затем, через минуту, расстёгивает губами одну пуговку её халатика, вторую, целует, крепче сжимает объятия. Лена поддаётся-прижимается навстречу ласкам.
Лена (жарко, шёпотом). Вот так! Так!.. Хорошо!.. Не верь ты никому! Мы вот возьмём, да и наследника заделаем, прямо сейчас...
Вадим (замирает, высвобождается из её объятий, усмехается). Видишь ли, дорогуля, в поддатом виде ребятишек строгать не рекомендуется - олигофрен может строгануться. Так-то!.. Ну, ещё дерябнешь? (Опять усаживается на матрас)
Лена (устало опускаясь на табуретку). Нет. (Вадим выпивает) Думай, что хочешь, поступай - как знаешь. А я тебе в последний раз говорю: Иринка твоя. Вот тебе крест! (Размашисто крестится)
Вадим (жёстко). Лена, давай условимся: что ты сучка - тут и спору быть не может. Так? Так! Ты просто патологически не в состоянии быть верной женой и хорошей матерью... Вернее - не могла быть... Это - моё твёрдое убеждение. Я из-за тебя потерял руку (выставляет-показывает протез), чуть было вовсе не сыграл в ящик... Хватит! Я ещё пожить хочу!
Лена (зло, усмешливо). Да, даже вены толком вскрыть не сумел...
Вадим (оторопело). Ты что?!
Лена (с горечью). А то! Пожить он хочет!.. А я? Я-то ведь уже НЕ ЖИВУ! Ты что, забыл? Небось с радости и пьёшь совсем уж без просыпу второй год... Меня, между прочим, твой приятель-собутыльник убил. Он - киллер, а ты, как есть - натуральный заказчик. Помнишь, как ты ему за бутылкой всё жаловался на свою семейную жизнь да проклинал меня? Он в белой горячке-то и вспомнил подстерёг с топором... (Проводит ладонью по своей голове, лоб её вдруг окрашивается кровью)
Вадим (тоскливо). Не виноват я в твоей смерти! Не виноват! НЕ Я УБИЛ! Мало ли что я там по пьяни болтал... Ну зачем ты?! Это просто дикая нелепая случайность! Сцепление дурацких обстоятельств. (Закрыв лицо руками, опускается-ложится на матрас. Свет медленно гаснет.) Не я, не я убил!.. (Скрипит во сне зубами)