И в этот момент в сенях что-то бухнуло, чмокнула дверь,
— Кто там? — спросил Мишка. — Мам, ты?.. Па-ап?
— Во-о-от ты где, — прозвучал хриплый голос, и Мишка ощутил, как у него на голове зашевелились волосы.
Торос!
— Так и зна-ал! — продолжал хрипеть пришелец. — ну-ка собирайся, паскудина, погулял!
— Не дам, — шепотом сказал Мишка и встал со стула. Как-то деревянно он дошел до занавески, отдернул ее и в морозном воздухе, валившем через открытую дверь, увидел склонившегося к Рыжему Тороса. Пес широкими от ужаса, молящими глазами уставился на Мишку.
— Не трогай, — прошептал Мишка.
Торос повернул к нему голову:
— Продолжаем, значит, воровать чужое? Я твоего батю предупреждал. Завтра милицию вызову.
— Не трогай! — громко сказал Мишка.
— Чего-о? Да я тебе… — Торос ухватил пса одной рукой за загривок, а второй — с перетянутым бинтом запястьем перекинул через шею Рыжего веревку.
— Не трогай! — Мишка прыгнул вперед, ухватил конец веревки и дернул на себя. Торос рванул обратно, и Мишка упал на Рыжего. Тот завизжал, перевернулся через спину и юркнул под топчан.
— Ты та-а-ак, гаденыш?! — просипел Торос, схватил Мишку за шиворот и пихнул в занавеску. Мишка запутался, упал, проехал по линолеуму и трахнулся головой о ножку тахты. В голове зазвенело, закружилось, потом зазвучала какая-то мелодия, перед глазами посыпался снег и замерцали звезды. На этом фоне выплыла искаженная ужасом морда Рыжего, и Мишка понял, что если сейчас отдаст пса, то превратится в предателя и останется им на всю жизнь, и все это время ему не будет покоя и прощения. Он открыл глаза и увидел перед собой ковер, а на нем, в верхнем углу — тулку и патронташ.
— Вылазь, говорю, сучок! — пыхтел на кухне Торос и шлепал о пол веревкой. — У-убью гада!
Раздался скрип отодвигаемого топчана.
И тогда Мишка под матерные угрозы Тороса забрался с ногами на тахту, снял патронташ, ружье, с трудом переломил его, сунул в стволы два патрона, спрыгнул на пол и пошел в кухню. Там он увидел Тороса, стоявшего на коленях и тянувшего через топчан Рыжего. Пес упирался и натужно хрипел, вонзив зубы в веревку.
— Не трогай! — опять сказал Мишка и поднял ружье к животу.
— Отцепись, щенок, пришибу! — зашипел, не поворачиваясь, Торос.
И тогда Мишка нажал скобу. Ужасно, невероятно громко ахнул выстрел, пришельца заволокла дымная пелена.
Когда пелена спала, Мишка увидел Тороса. Тот стоял у печи, подняв руки к плечам. Губы его дрожали так сильно, что было слышно, как они шлепались одна о другую. Между шлепками из них вылетали отдельные звуки:
— Ув…ва…уб…
— Не трогай, Торосище Ледовитое, — как во сне, сам не понимая, что говорит, прошептал Мишка.
Торос согласно закивал, плаксиво улыбнулся и медленно, боком, пошел к двери. А Мишка стоял оцепенело и не сводил взгляда с Тороса. Наверное, потому, что не верил его неожиданному смирению.
Торос задом вышел из кухни, и уже на улице возник его жалостный вопль:
— Уб…бы… би-и-или?! У-уби-и-или-и!!!
Рыжий видел, как человеческий ребенок выпустил из рук ружье и опустился на оленью шкуру. Тогда пес прополз под топчаном, хотел перепрыгнуть через ружье, но не решился. Второй раз в течение дня он встретился с человеческими орудиями убийства: там, в сарае — с веревкой и ножом, тут с убивающей палкой. После грохота, извергнутого ею, в кухне пахло не только порохом, но и кровью Тороса. Рыжий обошел ружье и виновато посмотрел в невидящие глаза Мишки, потом осторожно лизнул его в нос и вздохнул.
— Ничего, Рыжик, — прошептал Мишка. — Он трусливый. Раньше я не мог понять, почему он так смотрит, а теперь знаю — это он боится. И когда на весах вешает… И Фанеру… И когда ему в глаза смотришь… Поэтому и орет на всех. Теперь я знаю: он трус потому, что все делает не как все.
Мишка опустил глаза, увидел под ногами ружье и вздрогнул, в долю мгновения пережив страшное событие. Тряхнув головой, он перевел взгляд на стену. Загорелое лицо в портрете было испещрено серыми оспинами, а над лохматой бровью чернела дырка.
— Вот! — сказал Мишка и, ухватив ружье за ремни, поднялся. Надо что-то делать. Сейчас Торос вернется, но не один. Пищеблока приведет, Фанеру и других своих. Куда спрятать Рыжего? В доме найдут. Надо где-то в поселке. Где? К Васею!
Мишка повесил ружье, надел шубу и шапку.
— Пойдем, Рыжик.
Пес дошел до порога и попятился. Он не хотел уходить из дома, в котором обрел бесстрашного друга.
— Пойдем, Рыжик. Так надо.
Они выбежали на дорогу, и Мишка прислушался. Далеко на другом конце поселка возник хор человеческих голосов. Мишка постоял. Голоса быстро приближались. Нет, к Васею не успеть, эти уже подходят к его дому. Рыжий тревожно заскулил.
— Поздно! — отчаянно крикнул Мишка. — Идут!
Он повернулся и побежал по дороге, мягко шлепая валенками по серой снежной пыли. Рыжий затрусил рядом. Вскоре слева проползло приземистое строение — гараж. Все, кончился поселок. Где тут спрячешься? Справа синели ледовые завалы пролива Лонга, а слева распахнулась широкая низменность, уходившая к горам, белой цепью стывшим у горизонта. Над горами в темном прозрачном небе мерцали многоцветные звезды, а надо льдами висела сине-фиолетовая мгла.
— Быстрей! — шептал Мишка. — Где же тебя… Уже близко… Беги! Беги сам, в тундру. Там они тебя не поймают.
Мишка остановился, хватая ртом морозный воздух. Пес замер рядом, повернув голову к поселку.
— Беги, Рыжий, беги! — отчаянно закричал Мишка. — Они же убьют!
Но Рыжий приблизился, попятился к его ногам и глухо рыкнул на вал голосов.
— Да иди ты! — Мишка ударил его по спине кулаком, но пес только теснее прижался к нему.
— Ну как же!.. — закричал Мишка и закрутил головой в поисках выхода. Взгляд его поймал палку с красным флажком на конце, одну из путеводных вех, выставляемых каждую зиму вдоль чукотских временных трасс, часто заметаемых могучей пургой. Вот! Мишка прыгнул с дороги, выдернул вешку и, размахнувшись, почти со всей силы ударил Рыжего. Пес взвизгнул и помчался по колее в сторону от поселка.
— П-ппусть з-знает, к-какие людди, — всхлипывая, произнес Мишка: — И-и н-не подходит на р-разные п-приманки…
Он бросил палку, громко и безудержно зарыдал и пошел навстречу толпе. В глухом гаме уже слышались отдельные фразы:
— Пораспущали щенков!
— Жисти нет нормальным людям…
— Давить нада!
— P-родители! Выдрать покрепче разок…
— Яких родителев самих драть…
— Ну! Как раньше — на площадях.
— Шоб невмочно было нашу законность…
— Стойте! — возник сзади голос.
— Кто там пресекает?
— Никита, кажись. Погодь, земели… Точно Никита — секлетарь сельсоветский.
— Стойте! — голос перекрыл шум толпы.
— Чего стоять? Ждать, когда все грудки исстреляют?
— Ты, Никитка, больно прямой. Лучше мотай с поселку.
— Не то изгоним под потребу общества. Ха-ха-ха!
— Аманымку напышем — куда бэжать быдышь?
— Ветерок апрельский учуял? Так имей в виду — все ветры кончаются в лесу. А мы — лес.
— Переизберем, Никешка.
— А пока — назад и тихо, — голос был непреклонен.
УМЕЛЬЦЫКогда шум и гам растаяли за спиной, Рыжий сбавил скорость, перешел на шаг и, наконец, встал, разинув пасть и вывалив парящий язык.
Белые огни поселка светились далеко в глубине синей мглы. Выше, над ними и над всем снежным миром тоже висели огни. От них исходил неумолчный тихий шелест. Они не излучали тревоги, и Рыжий понял, что небесные огни и несомые ими звуки не принадлежат людям. Он принял их, как снега, воздух и ночь — как любую деталь окружавшего живого мира.
Что случилось с человеческим ребенком, Рыжий никак не мог понять. Он принял его как друг, накормил, придумал восхитительную игру с куском белого лакомства, защитил от Тороса… и вдруг прогнал, да еще ударил.
Так и не выявив причины странного поступка Мишки, Рыжий почесал зубами место, по которому пришелся удар палки, и вздохнул. Ему стало ясно, что возвращение в поселок грозило опасностью.
И Рыжий побежал дальше — в непонятную сверкающую звездную бездну, открывшуюся впереди, — в новую, неведомую ему жизнь.
Зимник пересекал увалы, ложбины и русла замерзших ручьев с полосами береговых кустарников. Десятки новых запахов ошеломили Рыжего. Среди них были призывные, настораживающие и пугающие. Запахи тянули к себе, но пес боялся уйти с дороги, ибо она принадлежала пусть к жестокому, но в какой-то мере уже знакомому миру. А там, за краем колеи, лежал совсем другой, чужой. И пес продолжал бежать по дороге, пока ночь не стала растворяться в белесых сумерках, сочившихся из-за гор. Рыжий остановился. Скрип снега под лапами умолк, и он уловил посторонний звук. Впереди что-то ритмично постукивало. Тогда он сел посреди дороги и стал ждать. Зажглись и поползли навстречу два белых огня. Они ныряли вниз, уходили в стороны, пропадали, но вновь возникали и становились все ближе, ярче, а стук — громче. Наконец прилетел знакомый запах, и Рыжий сразу узнал это существо. Такие же почти каждый день грохотали в поселке на дороге, недалеко от сарая. Это был трактор, он принадлежал людям. Значит, предстоит новая встреча с ними.
Трактор выполз из последней ложбины совсем близко от Рыжего, уставил на него ослепительные глаза и умолк. Глаза поморгали и притухли до густой желтизны. Рыжий услышал голоса людей:
— Лиса?
— Какая лиса — раза в три здоровее! Волчина!
— Дак волки тут белые…
— Они везде всякие.
— А может, кобель поселковый?
— Собака? Гм… Вообще похожа… А хоть и собака — даже лучше. Подпустит ближе. Шерсть-то, шерсть — аж горит. Такая шапка!.. Ну-ка дай автоматик вытянуть. Дробь только тройка, надо ближе. А точно собака — не уходит. Вот что: в сумке шматок колбасы. Ты выйди, брось поближе. Должна подойти…
Человек выпрыгнул на дорогу и вытянул руку. Рыжий покрутил носом, ловя запах. От человека исходило напряжение и в то же время аромат еды. И Рыжий почувствовал, как проголодался за ночь. Он встал.
— Ну-ну, — мягким голосом, в котором пес, однако, враз ощутил притворство, сказал человек: — Чего ты, Рыжик? Голодный небось? Вот тебе полопать. — Человек бросил какой-то предмет. Тот упал на полдороге. Вкусный дух перекрыл тревогу. Рыжий сделал шаг к еде и тут увидел, как с другой стороны трактора открылась дверь и вылез второй человек. В руках у него была длинная палка. Рыжий замер. Человек поднял палку и направил в его сторону. И тут пес ощутил запавший в сознание запах пороховой гари, понял, что сейчас произойдет, и прыгнул в сторону. Грохнул выстрел, и резкая боль обожгла заднюю лапу Рыжего. Ничего не соображая от ужаса, Рыжий махнул с колеи на чистый снег и длинными прыжками понесся прочь от дороги. Чак-чак-чак! — застучали выстрелы, в нескольких местах перед мордой Рыжего взметнулись брызги снега, а потом долетел крик: — Уш-шел, гад!
Впереди выросли какие-то тени, Рыжий прыгнул к ним. По голове хлестнули ветви, пес зажмурился, кубарем пролетел с крутого откоса и шмякнулся обо что-то твердое. Под ним был лед речки Пипикыльгынвеем, Мышиной. Пес хотел встать, но лапы скользнули в стороны, и он снова шлепнулся, больно ударив нос. Попробовал еще раз — лапы опять разъехались. Какая-то странная мутно-голубая земля. Рыжий двинулся к откосу ползком, выкарабкался наверх. Трактор с санями медленно двигался к поселку. Постепенно возбуждение улеглось, и Рыжий ощутил забытую было боль в лапе. Он расчесал зубами шерсть и стал вылизывать рану. Несколько дробин пробили шкуру. Две ушли в мышцы, а остальные застряли в жировой прослойке. От них истекал ядовитый запах. Рыжий выкусил дробины. Отныне он твердо запомнил, что человек с убивающей палкой страшнее, чем с ножом: убивающая палка может поймать и на расстоянии.
Еще раз глянув на тающий огонь трактора, Рыжий пошел над обрывом. Кустарник сильно мешал, и тогда он прыгнул в русло, но стал тщательно обходить мутно-голубые плешины, на которых не держались ноги. Здесь была масса следов, и Рыжий почувствовал, что многие принадлежат существам съедобным. В одном месте он услышал шорох и сунул нос в пучок травы. Оттуда выскочила мышь и покатилась к другому берегу. Рыжий прыгнул и прижал ее передними лапами. Когти распороли тонкую шкурку животного, пес осторожно понюхал, а потом полизал зверька. Вкусно. Это была первая еда, добытая собственными силами. Пес проглотил ее и огляделся — нет ли еще? В кустах над обрывом зашуршало, ветви закачались, и порыв ветра бросил в глаза горсть снежной крупы. Рыжий пожмурился, облизался. Что за напасть? А шорохи быстро усилились, над кустарником повис серый косматый дым; и ударили первые заряды начинающейся пурги. Морозный воздух растрепал мех и погнал из него запасы тепла. Рыжий побежал быстрее, выискивая местечко, где можно укрыться от пронизывающего ветра. И у края длинного снежного наноса увидел темную дыру. В нише под пойменным обрывом царила тишина, и сразу стало тепло. Рыжий развернулся мордой к выходу и лег. Ветер не залетал сюда. Он гулял по скату наноса, сметал в кучки мириады снежинок, закручивал их длинными спиралями. Пропали разноцветные небесные огни. Стоны ветра постепенно усиливались, его порывы поднимали в воздух все новые массы снега. Перед носом Рыжего стала расти горка, в убежище совсем потеплело. Рыжий заново вылизал раны и свернулся калачиком. Предстояло терпеливо ждать окончания непогоды. Постепенно им овладевало оцепенение, с помощью которого природа в непогоду ограничивает активные действия многих хищников, чтобы травоядные могли отдать больше сил поискам корма. Рыжий почти впал в прострацию, когда необычные звуки заставили его встрепенуться. Через мутно-серую кисею он увидел, как в нанос стали падать какие-то белые комья. Они возникали из снежной круговерти, падали и исчезали. Это продолжалось несколько мгновений. Опять Рыжий ничего не успел понять. Природа поднесла очередную тайну. Как много, оказывается, удивительного, интересного и непонятного в этом мире.
Всю ночь пурга убирала одни сугробы и сооружала другие, а за кустами, по просторам приморской тундры тянула наждачные клубы поземки. Но к утру воцарилась тишина. Она и разбудила Рыжего. Вместо широкого входа осталась узкая щель. Рыжий позевал и ощутил голод. Понюхал углы. Нет, в этом прекрасном логове, к сожалению, едой не пахло. Пес сунулся в щель, помотал головой, протер лапами глаза и выбрался наружу. Звезды вновь висели на небе, только стали чище и пронзительнее, а далеко на юге появилась густо-красная полоска зари.
Рыжий пошел через нанос. Внезапно рядом фонтаном метнулся снег, и из него, треща и выкрикивая: «Крок-ко-ко-кро!»— выскочило белое существо, подпрыгнуло и помчалось в небо. Рыжий не успел удивиться, как рядом выскочило другое, третье выпорхнуло чуть не прямо под носом, обдав пса вкусным теплым духом. Рыжий отшатнулся и почувствовал под лапами шевелящийся снег. Из-под левой вырвалось крыло и отчаянно застучало в наст. Добыча!
Он ел добычу долго, а потом облизался и тщательно исследовал намет. Кругом было много ямок. Куропатки облюбовали снежный вал под обрывом, чтобы спрятаться от пурги. Поняв, что добычи больше не видать, пес сел на верхушке наноса и огляделся. Со стороны дороги раздавалось тонкое жужжание, и качались белые длинные огни. Они проплывали мимо, в сторону поселка.
Два огня повернули от дороги и поползли в сторону Рыжего. Железные существа на этот раз не стучали, а только тихо фыркали, но двигались гораздо быстрее тракторов. Они подошли прямо по снежной целине к широкой излучине Пипикыльгынвеема. Донесся удушливый запах их дыхания. Рыжий чихнул. Те, стучащие, пахли не так ядовито.
Раскрылись двери кабин, и вышли люди.
— Тут, — сказал один. — Пищеблок божился — не пес, а картинка, ниякая лиса не сравнится. От хозяина из-под ножа удрал, стало быть, не вернется. И еще: от вертолетчиков слышал, как на прошлой неделе по чтим кустам волчью стаю гоняли. Всего семь было, так пятерых оприходовали, а два волчонка ушли. Тоже где-то здесь. Ну и зайцы, куропатки… Давай! — Он решительно махнул рукой.
— А не утопнем? — робко спросил второй. — Смотри, какие наметы.
— Чего? — удивился Решительный. — Да «Уралам» эти наметы — як слону дробина. Я уж седьмой год тут лажу «по морям, по горам»: хоть бы раз где буксанул. Ты лучше учись, пока умелец под боком, хе… Иди, выметывай трос. Всей речки вместе с кустами — метров сорок поперек. А мы на Пегтымеле, где теперь перевалку совхоз поставил, по двести метров перетягали… Но ничего, и тут возьмем. Пойдешь этим берегом, а я на тот махну, покажу, як надо. А ребята стрелками наверх, они уже бывали.
— Ну ладно, — Робкий открыл задний борт и потянул трос.
Подошли стрелки, помогли зацепить второй конец за машину Решительного. Тот сел за руль. Один стрелок достал кабины убивающую палку, забрался в кузов и укрепил прожектор. «Урал» пополз поперек поймы. Металлическая веревка зазмеилась следом. Машина, хрустя ольховником, съехала на лед. одолела противоположный уступ. А когда вышла за полосу кустар ника, повернулась огнями в сторону Рыжего.
— Готов? — крикнул Решительный. — Смотри — вровень. Поихалы!
Машины заурчали и двинулись вперед. Дрогнул и пополз трос-невод. И сразу послышался ужасный треск. В раскаленных добела лучах прожекторов взлетели облака снежной пыли. Рыжий оцепенел. Прямо на него выскочил белый дрожащий комок. Это был Мэлётальгын, заяц. С разбега он ткнулся в бок Рыжему перелетел через пса, длинным прыжком махнул в русло реки запетлял по наносам. Рыжий бросился следом. Сзади трещали кустарники, кричали куропатки, раздались первые выстрелы. Метнулся вопль какого-то смертельно раненного обитателя тундры. Рыжий несся за прыгающим впереди зайцем. Дважды они суматохе, ослепленные лучами прожекторов, выскакивали на окна чистого льда, падали, скользили на животах. Пальба становилась все громче. Из кустарника в русло вывалился еще один зверь и жалобно закричал: «Кау-кау-кау!» Это был Рэкокальгын, песец. Он упал на запорошенный лед и закрутился, хватая зубами залитый кровью бок. Заяц исчез за крутым поворотом. Из кустов вымахнули две серо-белые тени. Через речку д головами бегущих, вспыхивая розовыми факелами в лучах прожекторов, порхнула стая куропаток.