Неофар стоял там же, где и вчера, у невысокой ограды под раскидистым тополем. При свете дня автомобиль впечатлял еще больше — гладкий, полированный, сверкающий, почти хищный.
Немудрено, что Тони почти уписался с зависти.
Оглядевшись по сторонам, я зашагала вперед. Сосед, куривший у соседнего подъезда, проводил меня подозрительным взглядом.
По мере приближения к пассажирской двери волнение возрастало.
С чего бы?
На этот раз дверцу я открыла сама, и, не спрашивая разрешения, села в салон. Повернула голову, чтобы поздороваться с водителем, и на мгновение, встретившись с голубыми глазами, застыла. Мои пальцы так и остались лежать на теплом пластике дверной ручки, а дыхание на секунду замерло.
Ох! Теперь понятно с чего.
Да, я оказалась права — мужчина был красив. Красив мужественной, дерзкой красотой, что, скорее всего, заставляла женщин по ночам изнывать от бессонницы, мечтая о голубых глазах, внутри которых притаилась прохладца, и красиво очерченных губах, от одного взгляда на которые всякая рассудительность исчезала в неизвестном направлении.
При свете дня это стало заметно. Слишком заметно.
Насильно притянув за воротник логику, успевшую превратиться в бесформенный комок ваты, на прежнее место, я захлопнула дверцу и поздоровалась.
— Добрый вечер.
Мужчина не ответил, продолжая смотреть на меня. Тоже изучал при свете дня? На долю секунды закралось смущение.
Интересно, хорошо или плохо я выгляжу? Да какая, к черту, разница?
А разница, однако, была.
Теперь, когда я рассмотрела внешнюю привлекательность сидевшего рядом незнакомца, мысли, до того расположенные в стройном порядке, вдруг перепутались и попадали в кучу, как кегли в боулинге, в центр которых ударил тяжелый шар.
Дожилась… Сказывается давнее отсутствие мужчины.
Кто-то внутри меня покачал головой, подумав о том, что на того же Ларса или Фрэнка подобной реакции почему-то не возникало ни разу.
Все. Хватит дурить.
— Надеюсь, я не оторвала вас от важных дел?
— Все в порядке.
Интересно, сложно ли ему в подобных ситуациях дается вежливость?
Водитель, наконец, отвернулся, позволив оценить свой безупречный, не менее мужественный профиль, а так же заметить темный джемпер поверх хлопковой футболки с V-образным вырезом.
На несколько секунд воцарилась тишина. Чтобы не затягивать ее, я спросила:
— Вы не против, если мы проедемся по центру Солара?
Он кинул на меня короткий взгляд и кивнул.
Я пристегнула ремень безопасности.
— Хотелось бы поговорить.
Брови водителя нахмурились, но комментария не последовало.
* * *Задушевные беседы хороши тогда, когда они приносят пользу обоим собеседникам, а когда лишь утоляют праздное любопытство одного и выворачивают наизнанку другого, это уже называется иначе — допрос.
Филипп Дэбюи, наверное, был одним из самых «нормальных» владельцев ножа: он никогда не изъявлял странных желаний, вел себя тактично, с достоинством аристократа, приглашал только по вечерам, просил сыграть с ним партию в шахматы, выпить бокал-другой выдержанного Валлийского, иногда просил забрать вещи из химчистки или купить утренних газет. Далеко не молодой, наполовину седой, он всегда передвигался по своему особняку, опираясь на трость с металлическим набалдашником в виде орлиной головы. С тех пор как его колено было повреждено в автомобильной аварии, случившейся несколько лет назад, он редко самостоятельно ступал за порог, потому как сильно хромал.
Дэлл стал ему не то дворецким, не то помощником, совмещая в одном лице роль водителя (редко), товарища, которого можно попросить о помощи в домашних делах (время от времени), но чаще всего именно собеседника.
В целом, Филиппа можно было бы назвать вполне адекватным человеком, если бы не одно но — Дэбюи болезненно любил задавать вопросы личного характера, копаться в прошлом, что-то выискивать, анализировать, по локоть совать руки туда, где им не следовало быть. Поначалу, узнав о том, что тот желает узнать историю появления ножа на свет, Дэлл даже обрадовался. Возможно, если старик поймет и прочувствует его ситуацию, поставит себя на его место, то пресечет подобное течение событий, вернув нож. И он с готовностью отвечал на многочисленные (не всегда приятные) вопросы, а по вечерам, стоя на пороге и собираясь уходить, ждал, что сейчас Дэбюи принесет заветный предмет и скажет: «Держи, парень, ты его заслужил, и теперь он твой». Но по какой-то причине, несмотря на обилие душещипательных бесед, Филипп этого не делал, и вскоре Дэлл возненавидел вопросы, равно как и рассказы о собственном прошлом.
А секретарша, похожа, решила возобновить добрую традицию.
Свое имя Дэлл назвал без проблем. Фамилию с неохотой. На вопрос, можно ли называть его на «ты», кивнул.
Выехал на желтоватое в свете заката шоссе, Неофар пристроился в конец длинного ряда из автомобилей, стоявших в длинной пробке. Водители раздраженно курили, слушали радио или постукивали пальцами по рулю, ожидая возможности двигаться дальше. Скорее всего, у моста снова не работал светофор. Значит, до центра добираться минут двадцать, не меньше; за это время можно задать много вопросов.
Дэлл вздохнул и приоткрыл окно, вдохнул аромат теплого ветра, смешанный с выхлопными газами, и посмотрел на наливающееся на горизонте фиолетовым небо.
— Значит, ты подтверждаешь, что связан с этим ножом и из-за этого приехал сюда?
Он кивнул. Хотелось откинуть голову на подголовник, закрыть глаза и утонуть в тишине.
Девчонка, представившаяся как Меган, на секунду задумалась. Сегодня она выглядела опрятнее, чем вчера. Не такой чумазой.
— Знаешь, я долго думала о том, как можно было связать человека и нож, и пришла к странным выводам.
Думаешь, интересно послушать? Не особенно.
Дэлл все-таки откинул голову назад и закрыл глаза. По отношению к собеседнику подобный жест, наверное, выглядел грубо, но ему было плевать.
— Если бы простой смертный попытался тебе приказать служить рабом ножа, ты бы просто свернул ему шею. Или им…
Как она трогательна в своей наивности. И как права. Впору улыбнуться.
— …значит, это сделал тот, против кого ты не смог пойти. А на Уровнях пойти невозможно только против,… - секундная пауза, — …Комиссии.
Проницательно.
— Получается, что ты перешел дорогу Комиссии? — В ее голосе послышался ужас.
Дэлл кивнул. Кивать было проще, чем рассказывать самому. Пусть тешится.
— То есть, ты сделал что-то, что им не понравилось, и они наградили тебя этим ножом. Давно?
— Давно. — Ответил коротко. В подробности вдаваться не стал.
— Но это же ужасно!
Точно.
— По всему видно, что ты человек с хорошей профессией, с деньгами, видный. Твоя машина стоит целое состояние, ты носишь дорогую одежду, хорошо выглядишь…
Слушая умозаключения пассажирки, Дэлл вдруг поймал себя на мысли, что ему импонирует незаинтересованность, звучавшая в ее голосе при перечислении его достоинств. Она говорила о них просто и легко, без умысла, констатируя факты, как говорил бы о погоде диктор: «Сегодня над Соларом пройдут дожди с грозами, к вечеру температура воздуха поднимется до отметки…».
… ты человек с хорошей профессией, с деньгами, видный…
Она рассказывала об этом с абсолютным отсутствием какого бы то ни было благоговения, обычно переходящего в предвкушение «а сколько от всего этого удастся урвать мне?»
Но время показало, что с выводами торопиться не стоит.
Машины впереди сдвинулись. Дэлл открыл глаза, плавно нажал на газ и уткнул нос Неофара в багажник чьего-то мустанга, оставив щель сантиметров в сорок. Затем не удержался и бросил короткий взгляд на Меган, пытаясь предугадать, во что выльется дальнейший разговор. Та, заметив его внимание, смутилась и на мгновение притихла, потеребила в пальцах сумочку, затем спохватилась, будто вспомнила о чем-то, и расстегнула кармашек. Достала купюру в пять долларов, протянула ему.
— Вот, это за вчерашний сэндвич. Спасибо.
Какие серьезные зеленые глаза, и какой настойчивый взгляд.
Он с трудом удержался от того, чтобы хмыкнуть, взял пятерку и положил в карман. Обычно, люди почему-то забывали о такой мелочи, как возвращение долга. Плюс одно очко в ее пользу. В душе шевельнулось любопытство — надолго ли хватит ее честности? Через сколько часов/дней порядочность канет на дно пруда, а на поверхность всплывет жадный безобразный монстр, потерявший человеческий облик? Дэлл ненавидел этот разгорающийся на дне глаз огонек, сообщающий, что процесс изменения начался, он пропитывал владельца ядовитыми парами, заставляя самые непотребные из всех возможных идей стать наиболее желанными.
Пока ее глаза были чистыми. Без гадкого огонька.
Пока ее глаза были чистыми. Без гадкого огонька.
Дэлл отвернулся.
Очередь из машин снова пришла в движение, Неофар медленно пополз следом.
Раздался следующий вопрос.
— Скажи, а сколько людей владело этим ножом до меня?
— Шесть.
В салоне повисло молчание, наполненное звуками доносящимися через приоткрытое окно: шорохом шин и гулом двигателей. Мимо, маневрируя между плотными рядами из автомобилей и резко простреливая воздух дробными выхлопами, прокатился мотоцикл.
Только не спрашивай, кем они были и что именно делали, получив его в руки.
Она не спросила, погрузившись в размышления. Через минуту вынырнула из мыслей, поинтересовалась, долго ли он пробыл рабом, и, получив ответ, снова ушла в затяжное молчание.
Дэлл начал раздражаться.
«Зачем тебе все это? Какая разница? — Подумал он зло. — Начинай праздник души, заказывай!»
Но худощавая девчонка со слишком серьезными глазами, продолжала молчать; ему был виден лишь ее затылок и кончик аккуратного носа, повернутый к окну. Рыжеватые пряди волос завивались у воротника.
«Ореховые. Темно-ореховые с красноватым оттенком».
Ладони, покрытые царапинами, лежали на узких коленях.
Откуда-то возникло чувство, что они чем-то похожи. Но чем? Какое сходство могло быть между наемным убийцей и секретаршей?
Дэлл отмел странную мысль, но ощущение осталось. Наверное, дело было во взгляде.
Что сделало его таким же отстраненным и закрытым, как у него самого? Меган не была обременена проклятьем в виде обязательства исполнять чужие желания, жила бедно, но свободно, делала, что хотела, принадлежала самой себе и только.
Вот именно.
Он не успел додумать; внимание отвлек грузовик в соседней полосе, сначала резко набравший скорость, а затем неприлично быстро сбросивший ее, что заставило водителя пикапа, ехавшего позади, ударить по тормозам и с негодование нажать на клаксон, приправив все это отборной бранью. Люди торопились в Солар.
Дэлл со скучающим видом отвернулся. Он никуда не торопился. Пассажирка продолжала молчать, думая о чем-то своем; по-видимому, тишина устраивала их обоих.
Через какое-то время поток машин снова пришел в движение; пробка начала рассасываться. Наконец-то появилась возможность утопить педаль газа глубже, чем на несколько миллиметров — Неофар сравнительно бодро понесся по направлению к сияющим вдалеке небоскребам.
* * *За те два часа, что мы ездили по центру Солара и по близлежащим районам, не выбирая направления, я узнала все, что хотела — имя и фамилию мужчины за рулем, его профессию, количество бывших владельцев ножа и срок заточения. А также кем и когда был вынесен приговор и при каких условиях Дэлл мог принять обратно нож.
Даже без наличия подробностей, которые мне не хватило духу выспросить, картина, сложившаяся в голове из кусочков коротких ответов, ужасала. Шесть человек, три года рабства, редкие минуты покоя, несколько раз полное банкротство и ни одного, кто пожелал бы вернуть злосчастный предмет владельцу, тем самым прервав затянувшуюся жестокую пытку.
Что ж, это предстояло сделать мне, и я мысленно готовилась к финальному разговору.
На город медленно опустились сумерки. Я, как и планировала еще перед выходом из дома, наслаждалась тем, что рассматривала чужую жизнь — радостную, безбедную, свободную от проблем. У кафе и ресторанов, под натянутыми тентами и зонтами, за накрытыми белоснежными скатертями столами сидели люди. В этот час почти все места оказались заняты: многие, кто хотел попасть внутрь, стояли у меню, расположенных у входов, и с любопытством наблюдали за сидящими внутри посетителями, довольно поедающими заказанные блюда и пьющими разноцветные напитки из вытянутых и пузатых стаканов. Над головами горели газовые светильники, уберегающие посетителей от незаметно подкрадывающегося августовского холода. Красиво. Уютно.
У кинотеатров кружили толпы желающих посмотреть новые, вышедшие на экран только этим вечером, картины. Через стеклянные двери было видно длинные, завитые, словно змейки, очереди, растянувшиеся почти до самого выхода.
Когда я в последний раз ходила в кино?
Два года назад — услужливо подсказала память. Когда Мик, пилот из «Кину», с которым я встречалась, был жив. Как раз за несколько месяцев до случившейся трагедии. Чтобы настроение не съехало до неприятной отметки, я переключила внимание на молча управлявшего Неофаром водителя.
Дэлл.
Я незаметно и тихо вздохнула. Красивый он все-таки мужчина. Жаль, что придя в мою жизнь только вчера, сегодня он уже исчезнет из нее. Как быстро. И не пообщались.
От этой мысли сделалось грустно. Человек, считающий себя рабом, ни за что бы добровольно не стал разговаривать с хозяином, это я понимала. И почему мне в руки попал именно нож, а не билет на телешоу «первое свидание», где такой вот красавец бы расположился в кресле напротив? Тогда не возникло бы гнетущей тишины, и не оказалось бы трехметровой по толщине стены в глазах, через которую не пробраться, как ни старайся.
Вряд ли он понимал, что прохладца в его взгляде лишь добавляла привлекательности, а ленивая, чуть настороженная манера поведения, заставляла следить за каждым жестом и скупо брошенным словом.
Как ни странно, но чем больше времени я проводила в тихом салоне машины, тем меньше мне хотелось возвращать нож. Нет, то был вопрос эмоциональный, логика знала, что предмет будет возвращен в любом случае. И если я все это время тактично и скромно смотрела в окно, то маленькая Меган, забравшись на иллюзорный подлокотник дивана, во все глаза смотрела на Дэлла. Причем, смотрела, как на продавца игрушек: жадно, с любопытством и щенячьим восторгом. Ей отчего-то казалось, что это заколдованный принц, к которому стоит лишь приблизиться, и мир тут же вспыхнет снопом разноцветных искр и зазвучит хрустальными голосами небожителей.
Я, в какой-то мере, была с ней согласна.
Узнать сидящего рядом человека хотелось. Но стоит отдать нож, и он тут же растворится в неизвестном направлении. И не отдавать нельзя. Дилемма.
По приборной панели плыл отраженный свет уличных фонарей.
Зверем невозможно любоваться, пока он находится в клетке. Лежащий в дальнем углу, с закрытыми уставшими глазами, худой, с пыльной шерстью, он всего лишь жалкое подобие, далекий отзвук, тусклое воспоминание того сильного и грациозного животного, каким был на воле. Там, среди вольных просторов, его шерсть бы блестела, шелковисто переливалась, взлетала и опадала от быстрых отточенных движений — любоваться таким было бы одно удовольствие.
Точно так же и с Дэллом — все еще греховно-притягательным, брутально красивым, мощным и сильным, но изрядно опустошенным мужчиной. Наверное, его глаза умели быть теплыми, а губы улыбаться. Вероятно, когда-то его сердце отзывалось на нежность и ласку, а в душе возникали энергичные порывы сделать этот мир лучше.
Теперь же, глядя в равнодушные голубые глаза, казалось, те порывы угасли много лет назад. Потерялась вера в людей, исчезло тепло из улыбки, а хрупкий сосуд, хранящий любовь к жизни, треснул.
Как он проводит вечера, когда не занят? Ищет спасения в общении с друзьями или топит тоску в алкоголе?… Может быть, на самом деле все обстоит не так, а гораздо лучше, и вечера этого человека наполнены чем-то хорошим, радостным и для души?
Верилось слабо.
Маленькая Меган уже тянула руку, чтобы погладить Дэлла по лицу, и капризничала от того, что я игнорировала ее порывы, не желая наклоняться к незнакомцу.
Да куда ж тебя несет-то?
Я бросила короткий взгляд на профиль водителя, пробежала глазами по его красивым широким ладоням, лежащим на руле, скользнула по обтянутым джинсами ногам.
Черт. Так и меня понесет. За что ж тебя природа наградила такими невероятными внешними данными и таким плохим начальником? И как тех шестерых угораздило потерять столь ценный предмет, который дарил им такого «раба»? Злой рок, не иначе.
Мимо проплыло здание центральной библиотеки и высокий стеклянный торговый центр «Орхидея». Глядя на высыпавшие в небе первые звезды, я снова вздохнула, предчувствуя скорый конец поездки. Но гонять же Неофар под дорогам всю ночь. Без цели и без разговоров.
Неожиданно голову посетила странная мысль — подневольный человек пожелал бы общаться с господином лишь в том случае, если бы ему была обещана скорая свобода. То есть, если бы он был твердо уверен, что она грядет. Уже дарована…
Мой пульс вдруг ускорился.
Если бы тот бородач, мой потенциальный рабовладелец и обладатель шариковой ручки, о котором я думала в офисе во время обеда, пришел ко мне и сказал: «Меган, я освобожу тебя через месяц», возникло бы у меня желание с ним общаться? Возможно, что да. А возможно, что и нет. Наверное, я бы испугалась, что наше общение может заставить его передумать, спровоцирует что-то ненужное и несвоевременное. А если бы точно знала, что свобода уже обещана и обязательно будет моей, что тогда?