Не следует забывать к тому же, что ему была свойственна дьявольская гордыня. Именно она принудила его заявить во время процесса над ним: «Я родился под особой звездой, никто на свете не мог и не сможет никогда повторить мой путь».
Маркиз де Сад по сравнению с ним всего лишь скромный буржуа, жалкий фантазер!
— Как трудно быть святым, — усмехнулся де Герми, — того и гляди впадешь в сатанизм. Либо одна крайность, либо другая. Отвращение к беспомощности, ненависть к заурядности — это, наверное, еще самые мягкие определения того, что есть дьяволизм!
— Возможно. Стремиться преступлениями обрести то, что святой получает за свою добродетель! В этом весь Жиль де Рэ.
— Как бы то ни было, об этом очень трудно судить.
— Очевидно, что Сатана в средние века был страшен, тому есть много документальных свидетельств.
— А в наше время? — спросил де Герми, вставая.
— Что значит в наше время?
— Разве в наши дни сатанизм не свирепствует? И многие ниточки уходят в средние века.
— Неужели ты веришь, что и сейчас вызывают дьявола и справляют черные мессы?
— Да.
— Ты в этом уверен?
— Абсолютно.
— Поразительно. Но, черт возьми, надеюсь, ты понимаешь, старина, что, если бы я увидел что-нибудь подобное, это здорово помогло бы мне в моей работе! Нет, без шуток, у тебя есть фактические доказательства того, что существует чернокнижие?
— Да, но мы поговорим об этом в другой раз. Сейчас я спешу. Не забудь, завтра вечером мы обедаем у Карекса. Я зайду за тобой. До свидания, и подумай на досуге о том, как ты охарактеризовал только что колдунов: «Если бы они присоединились к Церкви, то потребовали бы себе титул кардинала или папы». Тебе будет полезно поразмыслить о том, во что превратилось духовенство в наше время.
Корни современного дьяволизма именно в этом. Приверженность Сатане порождается священниками-еретиками.
— Но чего добиваются такие священники?
— Всего, — коротко ответил де Герми.
— Жиль де Рэ просил у дьявола «Знаний, Власти, Богатства», всего того, что постоянно не хватает человечеству. Свой договор с дьяволом он подписал кровью!
V
— Входите же скорей, вы, должно быть, замерзли, — воскликнула мадам Карекс. И, увидев, что Дюрталь извлекает обернутые в бумагу бутылки, а де Герми выкладывает на стол аккуратно перевязанные свертки, добавила: — Ну зачем вы тратитесь! В конце концов мы поссоримся из-за этого!
— Но нам это доставляет удовольствие! А где ваш муж?
— Он наверху. С самого утра он еще не спускался.
— Сегодня чертовски холодно, — сказал Дюрталь. — На башне, должно быть, не очень-то уютно в такую погоду.
— Да, но он обычно брюзжит не из-за себя, а из-за колоколов. Но снимайте же пальто!
Скинув верхнюю одежду, они подошли к печке.
— Здесь довольно холодно, — заметила мадам Карекс, — чтобы обогреть это помещение, нужно день и ночь поддерживать огонь.
— Купите голландскую печь.
— Что вы, тогда мы задохнемся!
— К тому же, — вступил в разговор де Герми, — здесь нет дымохода. Эта труба, протянутая к окну, для тяги… кстати, Дюрталь, ты замечал, насколько эти уродливые произведения из жести отражают утилитаризм, свойственный нашему времени?
Подумай, инженера оскорбляет любой предмет, который не имеет омерзительных отталкивающих форм. Он считает так: «Вы хотите находиться в тепле, что ж, будет вам тепло, но не более. Никаких дополнительных благ! Побольше дров, чем громче их потрескивание, чем сильнее гудит печь, тем жарче и уютнее. Польза и только польза. А как же причудливые гладиолусы, расцветающие на тлеющих углях костров?»
— Но разве не поэтическому чувству мы обязаны тем, что можем видеть огонь? — спросила мадам Карекс.
— Уж лучше бы мы его не видели! Пламя, отгороженное слюдяным окошком, запертое в тюрьму, — что может быть печальнее! То ли дело хворост, тонкие прутья, ароматные, золотящие стены комнаты в загородном доме! У современного быта свои правила. Роскошь, доступная любому бедняку, недоступна обитателю Парижа, не имеющему больших доходов.
В комнату вошел звонарь. Его усы топорщились, на них налипли белые шарики, на нем были вязаный шлем, кожаное теплое пальто, меховые рукавицы, башмаки на толстой подошве, и он сильно смахивал на самоеда, спустившегося с Северного полюса.
— Не подаю вам руки, так как я перепачкан жиром и маслом, — проговорил он. — Ну и погодка! Представьте, с раннего утра я смазываю колокола и все-таки не могу быть за них спокоен.
— Почему?
— Как это почему? Разве вы не знаете, что мороз губит колокола, металл дает трещины и может расколоться. В по-настоящему холодные зимы, которых, славу Богу, теперь не бывает, колокола болеют, как и люди.
— Ты приготовила горячую воду? — обратился он к жене и прошел в другую комнату, чтобы умыться.
— Может быть, мы поможем вам накрыть на стол? — предложил де Герми.
Но мадам Карекс поспешила отказаться:
— Нет, нет, садитесь, все уже готово.
— Ну и благоухание, — воскликнул Дюрталь, вдыхая запах сельдерея и других овощей, запеченных в горшочке.
— К столу! — провозгласил Карекс. Он смыл с себя грязь и переоделся в чистую рубашку.
Они уселись за стол, раскаленная печка тихо потрескивала. Дюрталь почувствовал внезапное облегчение, его зябкая душа окунулась в теплые волны. Он у Карексов, вдали от Парижа, вдали от своего века!
В этом скромном жилище царила сердечность. Все ему нравилось и наполняло его нежностью: приборы, чистые стаканы, свежее сливочное масло, графин с сидром. На скатерть падал серебристый, с полустершейся позолотой свет от лампы.
«В следующий раз я обязательно куплю в английской лавке того апельсинового мармелада», — подумал Дюрталь. У него была договоренность с де Герми, что они поставляют часть провизии для обедов у Карекса.
Обычно Карекс ел жаркое, салат и запивал обед сидром. Чтобы не вводить его в дополнительные расходы, они приносили вино, кофе, водку, что-нибудь к десерту и старались, чтобы их покупки уравновесили затраты на мясо и другие продукты, которых Карексам одним хватило бы на несколько дней.
«На этот раз получилось удачно», — отметила про себя мадам Карекс, разливая по тарелкам коричневый бульон, золотисто-красный по краям с плавающими на поверхности пузырьками, напоминающими топаз.
Бульон был крепким, наваристым, маслянистым и вместе с тем легким, а куриные потроха придавали ему особый вкус.
Все сидели молча, уткнувшись носом в тарелки, раскрасневшиеся от пара, поднимающегося над ароматным бульоном.
— Ну как не припомнить знаменитую реплику, столь любимую Флобером: «В ресторане такого не подадут»! — простонал Дюрталь.
— Не стоит ругать рестораны, — откликнулся де Герми. — При некоторой искушенности от них можно получать удовольствие. Вот, к примеру, два дня назад я возвращался от больного и зашел в одно из тех заведений, где за три франка вы можете получить суп, одно из двух основных блюд на выбор, салат и десерт.
В этом ресторане я бываю примерно один раз в месяц. Многие посетители приходят туда регулярно. По большей части это хорошо воспитанные, состоятельные люди — офицеры, члены парламента, чиновники.
Ковыряясь в соусе, которым была полита вывалянная в сухарях устрашающая подошва, я разглядывал завсегдатаев этого места. Мне показалось, что все они изменились с тех пор, как я видел их в последний раз. Одни похудели, другие опухли, под запавшими глазами синяки, толстяки пожелтели, те, кто не отличался пышностью тела, позеленели.
Фирменные блюда действуют лучше старинных ядов, они медленно, но неотвратимо отравляют тех, кто постоянно обедает в этом ресторане.
Как вы понимаете, я заинтересовался всем этим. Я принялся изучать токсикологию, провел ряд наблюдений и обнаружил, что существуют ингредиенты, которые забивают привкус рыбы, которую продезинфицировали, словно труп, смесью угля и дубильной коры, или мяса, плавающего в маринаде, с пятнами соуса, напоминающего по цвету нечистоты, или вина, в которые добавлены красители и фурфурол, улучшенные при помощи патоки и гипса.
Я твердо решил каждый месяц являться в этот ресторан, чтобы следить за агонией всех этих людей…
— О! — вырвалось у мадам Карекс.
— Да ты не так уж далек от сатанизма! — воскликнул Дюрталь.
— Видите, Карекс, ему-таки удалось выйти на эту тему! Ему не терпится поговорить о сатанизме, он даже не хочет дать нам возможность перевести дух! Правда, я обещал ему дать кое-какие разъяснения. — Он перехватил удивленный взгляд звонаря и добавил: — Да, Дюрталь занят сейчас, как вы знаете, историей Жиля де Рэ, и вчера он хвастался, что собрал массу сведений о дьяволизме в средние века. Я спросил его, что он знает о современном сатанизме. В ответ он только хмыкнул и выразил свои сомнения в том, что подобная практика до сих пор существует.
— Тем не менее это так, — сказал Карекс, вдруг став серьезным.
— Перед тем, как вы перейдете к объяснениям, мне хотелось бы задать де Герми один вопрос, — произнес Дюрталь. — Итак, можешь ли ты, положа руку на сердце, без этих твоих ухмылок, прямо раз и навсегда ответить: веришь ли ты в католицизм? Да или нет?
— Он! — вскричал звонарь. — Да он хуже атеиста, он мог бы быть еретиком среди еретиков!
— На самом деле я скорее склоняюсь к манихейству, — заявил де Герми. — Это очень древняя религия, и ее принципы крайне просты. Она лучше всего объясняет, как образовалась эта отвратительная выгребная яма, в которой мы погрязли.
Добро и Зло, Бог Света и Бог Тьмы, вечные соперники, оспаривающие право на душу человека, — это по крайней мере всем понятно. Очевидно, что в наше время Бог добра побежден, и Зло царствует над миром. А все эти жалкие теории, дорогой мой Карекс, не способны захватить ум, они лишь сеют разочарование. Тут же в основе лежит великодушная и подлинная идея.
— Но у манихейства нет будущего! — вспылил звонарь. — Две бесконечности не могут существовать в одно и то же время!
— Ну, если вдуматься, то ничто не может существовать. Католические догмы рухнут в тот день, когда их начнут обсуждать всерьез. Две бесконечности могут сосуществовать, хотя бы потому, что сама эта идея превосходит человеческий разум и относится к тому разряду знаний, о котором сказано у Экклесиаста: «Много есть лукавства под солнцем, и много есть над человеком».
Манихейство, знаете ли, было благом, недаром его утопили в крови. В конце XII века сожгли лучших из альбигойцев, проповедовавших дуализм. Но я бы не осмелился утверждать, что манихейцы не переборщили с культом дьяволу. И тут мне с ними не по пути.
Последнюю фразу он проговорил совсем тихо и замолчал. Мадам Карекс поднялась из-за стола, собрала тарелки и вышла проверить, готово ли жаркое.
— Пользуясь тем, что мы одни, — снова заговорил он, дождавшись, когда она скроется на лестнице, — я расскажу вам, что они вытворяли. Некий человек по имени Пселл поведал об этом в книге, озаглавленной «О служении Дьяволу». Перед началом церемоний они отведывали экскременты, подмешивая к ним семя своих жертв.
— Какой ужас! — воскликнул Карекс.
— Поскольку им важна была дуальность, они поступали еще таким образом: убивали детей, смешивали их кровь с золой и полученную жижу разбавляли жидкостью, изготовленный напиток считался вином евхаристии.
— Ну уж это самый махровый сатанизм! — сказал Дюрталь.
— Видишь, дружище, мы снова вернулись к этой теме.
— Наверняка месье де Герми припас еще какие-нибудь жуткие истории, — пробормотала мадам Карекс, внося блюдо с овощами, посередине которого красовался увесистый кусок говядины.
— Что вы, мадам, — запротестовал де Герми.
Все рассмеялись, и Карекс принялся резать мясо, в то время как его жена разливала сидр. Дюрталь вскрыл банку с анчоусами.
— Боюсь, оно недостаточно прожарено, — проговорила мадам Карекс, которую судьба мяса занимала гораздо больше, чем перипетии, пережитые человечеством. И с беспокойством добавила: — Оно плохо режется.
Мужчины заверили ее, что мясо доведено до полной кондиции.
— Месье Дюрталь, возьмите же к мясу анчоус и масло.
— Ну-ка, женушка, передай мне твоей маринованной красной капусты, — попросил Карекс. Его бледное лицо порозовело, а большие добрые глаза увлажнились. Ему явно было хорошо здесь, в тепле, за одним столом с друзьями.
— Вы совсем не пьете, — заметил Карекс, поднимая свою кружку с сидром.
— Итак, де Герми, ты утверждал вчера, что традиция сатанизма не прерывалась со средних веков, — заговорил Дюрталь, настаивая на продолжении разговора.
— Да, об этом неопровержимо свидетельствуют документы. Я в любой момент готов доказать тебе это.
В конце XV века, то есть во времена, когда жил Жиль де Рэ, чтобы уж не забираться в более отдаленные эпохи, сатанизм принял уже известные тебе формы и размах. В XVI веке он расцвел еще сильнее. Думаю, тебе не нужно напоминать о договорах с дьяволом, которые заключали Екатерина де Медичи и Валуа, о процессах Спренгера и де Ланкра, об инквизиторах, отправивших на костер тысячи некромантов и колдунов. Все это более чем известно. Могу упомянуть лишь еще священника Бенедикта, о котором обычно почти нигде не говорится, он вызывал демона Армеллина и приносил жертвы, подвешивая удостоенных этой чести вниз головой. От этого века ниточки протянулись в наши дни. В XVII веке процессы ведьм продолжались, появились одержимые, черные мессы служились во многих местах, но уже втайне. Если хочешь, я приведу один пример.
Некий аббат Гюибург изобрел свой культ. На стол, который служил ему жертвенником, ложилась обнаженная женщина. На протяжении всей службы она держала в вытянутых руках две зажженные свечи.
Гюибург отслужил мессы на животах мадам де Монтеспан, мадам дʼАренсон и мадам де Сен-Пон. Подобный культ был очень распространен. Женщины посещали такие мессы очень охотно, подобно тому как в наше время полно страждущих узнать свою судьбу у гадалок.
Ритуал часто был ужасен. Бывало, что похищали детей и затем сжигали их в печи. Золу хранили, насыпали ее в сосуды с кровью другого зарезанного ребенка и получали, как и манихеи, своеобразную смесь. Аббат Гюибург, священнодействуя, забивал жертву, разрезал ее на куски и опускал в почерневшую от золы кровь, и эта субстанция служила причастием.
— Как это страшно! — возмутилась жена Карекса.
— Да уж… Но этот аббат служил и другие мессы… их название… черт, не так-то просто это выговорить…
— Говорите же, месье де Герми. Наша ненависть к подобного рода вещам настолько сильна, что мы готовы выслушать все, что угодно. Уж что-что, а это не помешает мне совершить вечерние молитвы.
— Да и мне тоже, — добавил Карекс.
— Так вот, эта церемония называлась месса спермы.
— Ах!
— Гюибург облачался ранним утром в епитрахиль и колдовал над изготовлением жертвенной смеси.
Архивы, хранившиеся в Бастилии, содержали указание на то, что он занимался подобным делом по заказу некой дамы, фигурирующей под именем де Эйет.
Эта женщина явилась к нему, испытывая естественное женское недомогание и дала свою кровь. Сопровождавший ее мужчина укрылся в глубине комнаты, где происходило таинство. Гюибург собрал его сперму в потир, добавил туда немного крови, муки, произвел ряд заклинаний и вручил полученное тесто заказчице.
— Господи, какая мерзость! — вздохнула мадам Карекс.
— Но в средние века мессы служились по-другому — отметил Дюрталь. — Жертвенником служил не живот, а спина женщины. А в наше время?
— Сейчас женщины редко используются в роли жертвенника. Но не будем забегать вперед.
В XVIII веке еще встречаются подобные священники. Один из них, каноник Дюре, занимался исключительно черной магией. Он был некромантом, общался с дьяволом и в конце концов был объявлен колдуном и казнен в 1718 году.
Другой, аббат Бекарелли, веривший в воплощение Святого Духа, основал в Ломбардии школу апостолов, куда входило двенадцать мужчин и двенадцать женщин. Они должны были проповедовать его учение. Он, как и другие священники, злоупотреблял своим положением, впрочем, он служил, не исповедуясь в своем сладострастии. Во время месс он раздавал присутствующим возбуждающие таблетки, приняв которые мужчины начинали считать себя женщинами, а женщины — мужчинами.
Рецепт этого средства утерян, — продолжал де Герми с грустной улыбкой. — Аббат Бекарелли кончил плохо. Он подвергался преследованиям и в 1708 году был приговорен к семи годам каторжных работ.
— Со всеми этими кошмарными историями вы забываете о еде, — сказала мадам Карекс. — Месье де Герми, еще немного салата?
— Нет, спасибо. Но я вижу сыр! Пора откупорить бутылочку вина, — и он принялся терзать горлышко бутылки, принесенной Дюрталем.
— Отменное вино, — провозгласил звонарь, причмокивая губами.
— Это легкое вино, из Шинона, я отыскал его в трактирчике рядом с мостом, — объяснил Дюрталь.
Он помолчал немного и сказал:
— Насколько я понимаю, после Жиля де Рэ традиция чудовищных преступлений не прерывалась. В каждом веке находились падшие священники, которые осмеливались совершать злодеяния. Но в наши времена? Не могу поверить. Резать детей, как в эпоху Синей Бороды или Гюибурга!
— Может быть, правосудие не особенно интересуется этим. Откровенных убийств нет, но жертвы приносятся различными способами, многие из которых не известны науке. Ах! Если бы не тайна исповеди! — взволнованно проговорил Карекс.
— Но кто эти люди, которые в наше время прибегают к помощи дьявола?
— Миссионеры, духовники, прелаты, аббаты, сановники. Центр современной магии находится в Риме, — ответил де Герми. — Если полиция нападает на след подобной практики, то скандалы всегда удается замять, так как в них оказываются замешанными слишком влиятельные и весьма богатые персоны.