С Моррисом Коэном я тоже беседовал, он вспоминал: «Около 18 часов в дверь постучали. Мы знали, что это не Бен. Вы представляете, что мы чувствовали в этот момент? Я открыл дверь – там стоял неизвестный мне человек. Я сразу понял: этот человек из спецслужб – у него это было написано на лбу. Он был очень вежлив, с манерами истинного британца. Он спросил, может ли он войти. Как я мог ему отказать? За ним вошли еще четыре человека. Лона хотела быстро уничтожить кое-какие бумаги, но женщина-полицейский не позволила ей одной зайти в ванну. Все материалы, которые могли нас скомпрометировать, были на чердаке в тайниках. Но специальные плотники из госбезопасности оторвали все деревянные облицовки и, конечно, все нашли. Нам объявили, что мы арестованы, приказали одеться, и повезли в тюрьму. Потрясение было страшное. Мы понимали, что нам придется пережить».
Тайное оборудование разведчиков: контейнеры для микропленок, принадлежности к радиостанции и, самое главное, образец тайнописи на русском языке – все эти предметы были найдены в доме Крогеров, и они стали доказательством шпионской деятельности Питера и Хелен. Позже они узнают, что вместе с Лонсдейлом стали жертвой предательства одного из руководителей польской разведки, который знал о Хоутоне и Джи. Арест проходил с беспрецедентными мерами безопасности. Скотланд-Ярд не скрывает торжества – арестованы, пожалуй, самые крупные разведчики за всю историю Британии.
А вот и тюрьма. Обратной дороги нет. Даже по самым строгим меркам, приговор суда оказался чрезмерно суров. Лонсдейл получил 25 лет, Питер и Хелен – по 20 лет тюремного заключения, по 4 года за каждый год деятельности в Великобритании. Такой срок для уже немолодых людей был равносилен пожизненному заключению. 20 лет тюрьмы почти не оставляли шанса выйти на свободу живыми. Потянулись дни, месяцы, годы – долгие тюремные годы. Но самое страшное, что впервые Хелен и Питер оказались разлучены.
Моррис Коэн рассказывал: «Лоне пришлось тяжелее всего – она сидела вместе с уголовницами, а это ужасно. Те решили ее себе подчинить и, чтобы это сделать, хотели ее избить. Но Лона была очень смелая и решительная женщина. Однажды она вошла в столовую, заперла дверь на задвижку изнутри и сказала: «Давайте, бейте! Кто первый?» Ее никто не решился тронуть. Впоследствии от нее все-таки отстали. Но все равно в тюрьме ей было очень тяжело».
Они писали друг другу письма, полные любви и невыразимой нежности. Шли годы, уходили на пенсию одни охранники, приходили другие, и только эти письма в тюремной жизни оставались неизменны. Лона изо всех сил старалась поддерживать мужа, а Моррис даже вступил в переписку с Маргарет Тэтчер, когда узнал, что Лона больна. Их будущее рисовалось Моррису, увы, только внутри тюремных стен. Но и за него надо было бороться.
Из воспоминаний Морриса Коэна: «Когда открыли дверь, я услышал голоса из общей камеры: «Лонсдейла обменяли!» Вся тюрьма была наполнена этими возгласами. Когда я это услышал, я будто взлетел на облака. Я не знал, что будет со мной и с Лоной, но то, что обменяли Бена, означало, что о нас помнят и за нас борются».
За них действительно боролись. С английским премьер-министром Гарольдом Вильсоном министр иностранных дел Громыко обсуждает судьбу разведчиков как самый важный государственный вопрос. Однако на это потребовалось целых 9 лет. Джеральд Брук – английский разведчик, арестованный с поличным в Москве, плюс два наркоторговца были отпущены Москвой в обмен на Питера и Хелен Крогер.
Удивительно, но чопорная и враждебная Англия провожала их почти как героев, быть может, потому что мужество не имеет государственной принадлежности. Через несколько часов самолет будет в Варшаве, а потом Москва. Они на свободе, и они снова вместе, теперь уже – они это знают точно – навсегда. Через несколько дней появился секретный указ: «За успешно выполненные задания и проявленные при этом стойкость и мужество наградить Морриса Коэна, Леонтину Коэн орденом Красного Знамени».
Леонтина Коэн говорила, что она не боится перемен: «Мы привыкли к такой жизни – у нас всегда все было временно. Вначале мы привыкали к одному месту, потом к другому, к третьему. Везде жизнь была разная. Теперь я чувствую себя гражданином Советского Союза – это моя новая родина, мой дом. Но Советский Союз – это мой последний дом, до конца своей жизни я буду жить здесь. Здесь я и умру – я так чувствую. Так жизнь сделала все».
Леонтина Тереза Коэн – советская разведчица-нелегал американского происхождения, Герой Российской Федерации
Думали ли они, что придет время, и последний символ эпохи, ради которой они прожили такую трудную и опасную жизнь, падет под ликование толпы, что будет стерта с политической карты первая в мире Страна Советов, что идеалы, которым они так честно и преданно служили, окажутся неверными и ненужными? Вряд ли они могли предполагать, что тот восхитительный смерч, который однажды закружил два любящих сердца, через полвека перенесет их не в волшебную страну равенства и всеобщего счастья, а в осенний парк, прогулки по которому неизменно заканчиваются одинокими вечерами в стенах служебной квартиры.
В госпитале Леонтина Коэн потребовала, чтобы ей сказали правду. Наверное, если бы на ее месте был другой человек, врачи бы придумали что-нибудь утешительное, но ей было решено не врать. Это была все та же знаменитая Леонтина Коэн с железной выдержкой и самообладанием. Но болезнь брала свое. Она медленно угасала, а вместе с ней, кажется, угасал и Моррис.
Рассказывает полковник Борис Лабусов, начальник пресс-бюро Службы внешней разведки: «Мы ей сделали подарок: буквально за несколько недель до ее смерти приезжала ее родная сестра, с которой они не виделись 44 года. Когда мы ее привезли в госпиталь, где в то время находились Крогеры, Елены не было в номере, у окна стоял Питер. Когда мы открыли дверь и он услышал голос своей свояченицы – сестры Елены, он, не оборачиваясь, сразу произнес: «Ginger» (то есть это рыжик). А когда появилась Елена, то куда же делась та суровая разведчица? Это была простая женщина. Они ревели, обнявшись, наверное, минут 30 в три ручья. Здесь сестра ее была около недели, мы просто оставляли их наедине, даже Питер старался меньше участвовать в их разговоре. Сестра привезла очень много детских и юношеских фотографий тех времен. Они сидели, часами перебирали фотографии, рассказывали друг другу какие-то эпизоды из их прошлой жизни. Но ни словом ни та, ни другая не обмолвились о том периоде жизни, который их разделил».
После смерти Леонтины Коэн в 1992 году Моррис полностью утратил интерес к жизни и умер на третьем году одиночества.
Посмертно «За особые заслуги» Леонтине и Моррису было присвоено звание Героя России.
В спецхранах внешней разведки хранятся документы, касающиеся деятельности Морриса и Леонтины Коэн, с которых никогда не будет снят гриф секретности.
Глава 2. Украденная бомба
В 1998 году этот человек получил Звезду Героя России за события сорокалетней давности. По крупицам собрав историю нашего героя, мы впервые рассказываем вам о том, как была создана советская атомная бомба.
Ядерная эпопея Владимира Барковского
Коктебель, гора Карадаг, раннее октябрьское утро. Гора Клементьева – знаменитое место, отчизна советского планеризма в то время. Она свободна от облаков и будет летная погода. Поселок спит, но планеристы уже бодрствуют. Среди них – Владимир Барковский. Еще учась в институте, он научился летать на планере в студенческом аэроклубе, освоил фигуры высшего пилотажа. Он совершенно четко решил, что будет не инженером, а военным летчиком. Думал он об этом и сейчас, делая свой круг и плавно приземляясь. Но судьба распорядилась иначе.
Соединенные Штаты Америки, 1947 год. В небольшом городке на берегу океана собрались представители творческой интеллигенции Америки и Советского Союза. Молодой Шостакович что-то произносит в кинокамеру, среди участников есть также режиссер Сергей Герасимов. Эта избранная публика ведет себя непринужденно, здесь нет журналистов и камер, это закрытый съезд людей независимых профессий. Несмотря на то что наши страны уже вступили в эпоху «холодной войны», творческая элита Америки и Советского Союза активно обсуждает совместные планы на будущее, планы, которым, увы, не суждено будет сбыться никогда. Уже прогремели взрывы над Хиросимой и Нагасаки, вот-вот пройдут испытания советской атомной бомбы, совсем скоро все они окажутся на долгие годы по разные стороны баррикад, но пока об этом не знает никто. Все активно обсуждают мировые проблемы, и в первую очередь проблему запрета создания атомного оружия. Больше всех об атомной бомбе здесь знает один человек, который предпочитает об этом не говорить.
Учебник по прикладной физике, изданный в США в 1939 году, является одним из самых ценных раритетов в судьбе внешней разведки Российской Федерации, именно с него начиналась история атомного шпионажа. Куплен этот учебник был на одном книжном лондонском развале нашим молодым разведчиком Владимиром Барковским.
Поначалу атомная бомба была для Барковского всего лишь параграфом в книге об оружии и из общего списка не выделялась, теряясь в массе сведений о военной технике и современных вооружениях противников и союзников. Когда появилась идея об атомной бомбе, Барковский поначалу не придавал этому большого значения.
Первой страной, которая стала серьезно заниматься проблемами ядерного распада, была Америка. В конце 1930-х годов со страниц западных журналов вдруг исчезают статьи известных ученых-физиков, у страны появляется самый оберегаемый секрет – секрет создания атомной бомбы. В 1939 году великий Эйнштейн пишет письмо президенту Рузвельту, в котором убеждает его выделить несколько миллионов долларов на создание спецлабораторий. Рузвельт зачитывает это письмо на закрытом заседании Конгресса США и доказывает конгрессменам всю необходимость производства атомного оружия. Практическую часть берет на себя молодой ученый Роберт Оппенгеймер. Под его руководством создано несколько лабораторий, где лучшие мировые физики работают над производством атомной бомбы. Он посвящает в свои планы только одну страну, и эта страна – Англия. В 1940 году начинается их секретное сотрудничество. Осенью 1941 года в Лондоне был организован комитет с кодовым названием «Tube Alloys». За полгода до его создания в Лондон прибывает молодой советский дипломат Владимир Барковский. Его должность – атташе по культуре, отличительные особенности – мягкие манеры, безупречный английский. Но это всего лишь маска. У Владимира Барковского есть еще несколько имен, например Джерри или Дэн. Его первые дни в Лондоне были наиболее тяжелыми, потому что в одночасье пришлось переиграть собственную судьбу.
Вот что вспоминал Владимир Барковский: «Пришел, попал на какую-то комиссию. Разговоры, расспросы, заполнение анкет, а потом все замолчало. Где-то в июне приходит ко мне в общежитие человек и говорит, что нужно быть завтра у планетария в такое-то время. Взять с собой трусы, зубную щетку, мыло, полотенце, в общем, все, что нужно для короткого пребывания на воздухе. Мне это было совершенно непонятно, потому что я был в разгаре дипломной работы, а тут меня отвлекают. Когда мы туда приехали, это было 20 июня, нам объяснили, что вместо инженеров мы будем разведчиками. Для меня это было, конечно, крушением всех жизненных планов: инженером я не стал, в военную авиацию тоже не попал, а здесь открывалась совершенно новая дорога.
Когда меня передавали в органы безопасности, я был, конечно, расстроен, потому что не стал летчиком. Потом, когда нас развезли по Московской области в школы особого назначения и впервые сказали, что мы будем диверсантами-разведчиками, у всех просто челюсть отвисла. Я почувствовал себя обиженным, обделенным. Вообще это была страшная ломка всей моей жизни. Я заканчивал разведывательную школу особого назначения, где учили общей войсковой подготовке. А специализация началась у меня в Лондоне, когда резидент стал передавать мне на связь агентов технического профиля: «Ты инженер, вот и разбирайся».
В Европе в это время уже шла война. В Лондоне почти каждый день объявляли воздушные тревоги из-за налетов и бомбардировок немецкой авиации. Восстановление старых агентурных связей и вербовки было практически невозможно. Более того, в Лондоне работали всего лишь два человека: Барковский и его резидент Анатолий Горский. Впрочем, такая же ситуация была во всех европейских резидентурах. С 1937 года НКВД ведет жестокую чистку не только внутри страны, но и за ее пределами, причем со своими расправляется особенно жестоко. В 1939 году Берия отзывает из-за границы ряд резидентов и оперативных работников, большинство из них расстреливают как врагов народа. Из-за нелепой шпиономании вождей Страны Советов работа нашей разведки в странах главного противника оказывается практически парализована. Всего лишь за год до войны уничтожены сотни лучших разведчиков, тысячи сосланы в лагеря. Нехватку людей пытаются восполнить набором новых кадров в органы госбезопасности. В самых лучших вузах страны отбирают молодых людей, которые наиболее подходят для службы в разведке. Владимир Барковский был одним из этих молодых людей, разведчиков призыва 1939 года, разведчиков-романтиков. 20 июня его вызывают на Лубянку и объявляют, что отныне он является сотрудником органов госбезопасности. Это было крушение всех его надежд. О том, что ему предстоит в будущем, и о том, какую роль он сыграет в мировой истории, Владимир Барковский не мог тогда даже представить.
Вернемся к событиям 1941 года. США, Лос-Анджелес. Здесь, в секретной лаборатории, американцы работают над проектом «Манхэттен», аналогичным английскому. Уже есть первые успехи. Американцы с присущим им оптимизмом предсказывают, что к концу 1943 года может быть создано мощнейшее оружие с использованием урана-235. Всеми полученными результатами они делятся с английскими коллегами, и это на руку нашей разведке. Английские ученые, а большинство из них выходцы из других европейских стран, в том числе из стран Восточной Европы, идут на контакт с нашей разведкой более охотно, нежели американские, идут на вербовку по идеологическим причинам, а не ради денег. Все агенты – впрочем, ученых называют исключительно информаторами, а не агентами – прекрасно понимают, что любые отношения с представителями СССР могут им стоить не только карьеры, но и жизни.
Закрытые исследования по проблемам ядерного распада проводят и в советских лабораториях, но они носят пока чисто теоретический характер – нашим ученым не хватает средств на дорогостоящие материалы, многие из них полагают, что создание советской атомной бомбы займет от 10 до 20 лет. Они, конечно, не могут и предположить, что разведка уже придает любой информации по атому первостепенное значение.
Когда разведка начинала разрабатывать атомную проблематику, у нее не было никакого контакта с нашими учеными. Для спецслужб явилось новостью, что существует урановый комитет Академии наук, который тоже не предполагал, что разведслужбы могут оказать его работе существенную помощь. Впрочем, комитет с началом войны прекратил свое существование, и теперь все зависело от разведки.
Огромную роль в советском ядерном проекте сыграл человек, который мог бы стать одним из самых известных советских ученых, но его судьба тоже изменилась в 1939 году. Это Леонид Квасников, о котором мы уже рассказывали в нашей книге. Он вовремя обратил внимание на исчезновение публикаций по урановой проблеме, и именно он отправил соответствующую директиву резидентурам США, Англии, Франции и Германии. О цепной реакции наши ученые тогда вообще даже не знали, равно как и сам Квасников. Он просто дал телеграмму, в которой сигнализировал о том, что ведутся работы в области возможности использования атомной энергии в военных целях.
Резидент в Лондоне Анатолий Горский работал под псевдонимом «Вадим». Получив директиву Квасникова, он стал пытаться выйти на тех, кто так или иначе связан с британским урановым комитетом. В разрушенном Лондоне, где постоянно происходила миграция людей, это было почти невозможно. Большая часть агентов была утеряна, кроме того, с поступлением первой информации о реальности появления ядерного оружия возникла острая необходимость специализированной агентурной сети. С учетом этого и началась вербовочная работа.
Конец лета 1941 года, война шла уже и в нашей стране. Многие англичане, будучи союзниками, с радостью были готовы помочь, но среди них не было нужных людей, связанных с атомной бомбой. В резидентуре катастрофически не хватало оперативников. Кроме приоритетной на тот момент научно-технической информации Горскому и Барковскому приходилось добывать и политическую информацию. Тем не менее Барковскому удается завербовать инженера-физика одного из английских университетов, который входил в систему уранового комитета. Условно назовем этого агента, или информатора, Кром.
Кром был идейно близким Советам человеком. Непосредственный участник разработки атомного оружия, он узнал, что эта важная информация хранится в тайне от союзника по борьбе с фашизмом, Советского Союза, и решил эту несправедливость исправить. Кром попытался отправить информацию в советское посольство через близкого Барковскому человека. Этот человек был уже знаком с резидентом, Горским. Он сказал, что есть один ученый, который готов нас проинформировать. К этому моменту Кром уже подготовил доклад, где было подробно описано, что делается в Англии, какие наработки есть у США. Когда наши разведчики увидели эту информацию, то поняли, что это золотое дно.