Все же Тибо победил в этой борьбе и загнал козу в хлев.
Но та, не обращая внимания на оставленный ей обильный ужин, продолжала жалобно блеять.
Удивленный и недовольный, Тибо во второй раз оторвался от еды и осторожно, чтобы коза не выскочила, снова открыл дверцу хлева.
Там он принялся искать по всем углам и закоулкам причину испуга козы.
Внезапно он почувствовал под рукой густой жаркий мех незнакомого животного.
Тибо вовсе не был трусом.
И все же он поспешно отступил.
Взяв в доме лампу, он опять пошел в хлев.
Лампа чуть было не выпала у него из рук, когда он узнал в животном, перепугавшем его козу, оленя барона Жана, — того самого, которого он преследовал и упустил, ради обладания которым, не дождавшись Божьей помощи, призвал на помощь дьявола; того оленя, что ушел от собак; наконец, того, из-за которого был так сильно избит.
Убедившись, что дверь плотно закрыта, Тибо осторожно приблизился к гостю.
Несчастное создание или было ручным, или до того устало, что не пыталось убежать и только смотрело на Тибо темными бархатными глазами, от страха сделавшимися необычайно выразительными.
— Наверное, я оставил дверь открытой, — пробормотал башмачник себе под нос, — и зверь, не зная, где спрятаться, забежал сюда.
Но, подумав немного, Тибо отчетливо вспомнил, что десять минут тому назад, когда он в первый раз открывал дверь хлева, деревянная задвижка была вставлена до того плотно, что ему пришлось камнем выбивать ее из гнезда.
К тому же и коза, как мы видели, не дорожившая обществом гостя, убежала бы через открытую дверь.
Приглядевшись, Тибо заметил, что олень привязан к решетке для сена.
Хотя, повторяем, башмачник был довольно храбрым, все же у корней его волос выступил холодный пот, зубы у него застучали и он весь задрожал.
Он вышел из хлева, закрыл дверь и отправился в дом вслед за козой; она выбежала, пока он ходил за лампой, и теперь лежала в углу у очага, на сей раз явно не собираясь сменить это место — во всяком случае, сегодня — на прежнее свое жилище.
Тибо прекрасно помнил свою нечестивую просьбу, обращенную к сатане; но, признавая, что его желание чудесным образом исполнилось, он все еще не мог поверить во вмешательство нечистой силы.
Покровительство духа тьмы внушало ему безотчетный страх; он попробовал было молиться, но рука его отказывалась сотворить крестное знамение, и он не смог ни слова припомнить из «Ave Maria», молитвы, которую произносил каждый день.
Пока бедный Тибо предпринимал эти бесплодные попытки спастись, в голове у него началась ужасная сумятица.
Столько дурных мыслей явилось к нему, что ему казалось, будто он слышит в ушах какое-то невнятное бормотание, подобное шуму волн во время прилива или шороху обнаженных веток, потревоженных зимним ветром.
«В конце концов, — шептал он, бледный и с застывшим взглядом, — Бог ли, дьявол ли послал мне этого оленя, но это в любом случае большая удача, и дурак я буду, если стану отряхиваться, когда на меня манна небесная сыплется. Если эта тварь послана адом, так никто не заставляет меня ее есть; к тому же мне одному это слишком много, а те, кого я приглашу, могут выдать. Но я могу живьем отвести эту находку в монастырь Сен-Реми, и аббатиса хорошо мне за нее заплатит, если захочет порадовать своих монашек; воздух святого места очистит животное от скверны, а пригоршня добрых экю, которые я получу в монастыре, никак не сможет погубить мою душу.
Сколько дней мне пришлось бы потеть за работой, крутя сверло, чтобы иметь четверть того, что я получу без всякого труда, стоит мне только отвести оленя в новое стойло! Решительно, дьявол, помогающий вам, стоит большего, чем отвернувшийся от вас ангел небесный. Если мессир сатана заведет меня слишком далеко, я всегда успею вырваться из его когтей, черт возьми! Я не ребенок и не овечка вроде Жоржины, я знаю, что делаю и на что иду».
Несчастный! Говоря это, он забыл, что пять минут назад не мог поднести ко лбу собственную руку.
Тибо нашел для себя столько превосходных и убедительных доводов, что решил сохранить добычу, откуда бы она ни взялась, и даже заранее предназначил деньги, которые выручит за нее, для покупки подвенечного платья своей невесте.
По странному капризу памяти, он вспомнил Аньелетту.
Он уже видел ее в длинном белом платье, с венком из белых лилий и с фатой на голове.
Ему казалось, что, будь у него такой милый ангел-хранитель, дьявол, каким бы сильным и изворотливым он ни был, не осмелится переступить порог его дома.
— Ну вот! — сказал он. — Еще одно средство: если мессир сатана будет уж очень донимать меня, я немедленно попрошу руки Аньелетты у ее бабушки, женюсь на ней, и, если я не смогу осенить себя крестным знамением и не вспомню слов молитвы, моя прелестная женушка, которая не продалась дьяволу, сделает это вместо меня.
Придя к такому компромиссу и немного успокоившись, Тибо подбросил оленю травы в кормушку, чтобы тот хорошо выглядел и был достоин святых женщин, которым предназначался; затем он убедился, что подстилка достаточно мягкая и животное сможет удобно устроиться.
Ночь прошла спокойно и даже без дурных сновидений.
На следующий день сеньор Жан снова охотился.
Но на этот раз собаки преследовали не пугливого оленя: они гнались за волком, которого Маркотт утром выследил и окружил.
Это был матерый волк.
Ему, вероятно, было немало лет, хотя, подняв его, охотники с удивлением заметили, что шерсть у него совершенно черная.
Но, черный или серый, он был смел и дерзок, и охота барона Жана обещала быть не из легких.
Волк, подвергшийся нападению около Вертфея, в глуши Даржана, пересек поле Метар, оставил слева Флёри и Дампле, перебежал через дорогу на Ферте-Милон и скрылся у Ивора.
Там он переменил направление, спутал следы, вернулся назад, и так точно повторил свой прежний путь, что конь барона Жана попада́л копытами в оставленные утром отпечатки.
Вернувшись в окрестности Бур-Фонтена, волк стал бегать взад и вперед, а потом повел охотников на то самое место, где вчера начались все неприятности, а именно — к хижине башмачника.
Тибо, приняв решение, о котором мы уже говорили, собирался вечером навестить Аньелетту, а с утра пораньше взялся за работу.
Вы спросите, почему Тибо, вместо того чтобы заниматься трудом, приносившим, по собственному его признанию, так мало дохода, не поспешил отвести своего оленя к монахиням в Сен-Реми.
Он поостерегся это сделать!
Никак нельзя было среди бела дня идти через лес Виллер-Котре с оленем на привязи.
Что бы он сказал первому встречному сторожу?
Нет, Тибо собирался выйти из дома в сумерках, свернуть вправо, через просеку Саблоньер попасть на дорогу Висельника на равнине Сен-Реми, в двухстах шагах от монастыря.
Как только Тибо услышал звуки рога и лай собак, он поспешил завалить дверь, ведущую в хлев, где он спрятал зверя, огромной кучей сухого вереска, чтобы совершенно скрыть вход от глаз охотников и их сеньора, если они случайно, как вчера, остановятся у его хижины.
Затем он с необычайным пылом взялся за работу и глаз не поднимал от пары сабо, которую вырезал.
Вдруг ему показалось, будто кто-то скребется в дверь хижины.
Он собирался открыть дверь, однако она отворилась сама, и, к крайнему изумлению Тибо, на задних лапах вошел черный волк.
Оказавшись на середине комнаты, он по-волчьи уселся и уставился на башмачника.
Тибо схватил лежавший поблизости топор и приготовился достойно принять странного посетителя: желая испугать его, он занес топор у него над головой.
Но волчья физиономия приняла чрезвычайно насмешливое выражение.
Зверь расхохотался.
Тибо впервые в жизни слышал, чтобы волк смеялся. Часто говорят, что волки могут лаять по-собачьи. Но никто никогда не рассказывал, что волк может смеяться, как человек.
И что это был за смех!
Тибо до смерти испугался бы человека, у которого был бы такой смех; он опустил занесенную руку.
— Клянусь сеньором с раздвоенным копытом, — сказал волк густым и звучным голосом, — вот это шутник! Я по его просьбе присылаю ему лучшего оленя из лесов его королевского высочества, а он за это собирается раскроить мне череп топором; вот она, человеческая благодарность: ничем не лучше волчьей.
Услышав человеческий голос, исходивший от животного, Тибо выронил топор; колени у него задрожали.
— Ну, будем вести себя разумно, — продолжал волк, — и поговорим как добрые друзья. Вчера ты захотел получить оленя, принадлежащего барону Жану, и я сам привел его в твой хлев, а чтобы он не убежал, сам привязал его к кормушке; по-моему, я заслужил чего-нибудь получше удара топором.
— Да кто вы такой? — спросил Тибо.
— А, так ты не узнал меня, вот в чем дело!
— Да кто вы такой? — спросил Тибо.
— А, так ты не узнал меня, вот в чем дело!
— Вы сами понимаете: мог ли я узнать друга под этой гадкой шкурой?
— Гадкой! — повторил волк, кроваво-красным языком наводя глянец на свою шерсть. — Черт возьми! На тебя не угодишь. Но дело не в моей шкуре. Собираешься ли ты заплатить за оказанную тебе услугу?
— Конечно, — ответил растерянный башмачник. — Но хотелось бы знать ваши требования. О чем идет речь? Скажите, что вам угодно.
— Прежде всего я хочу стакан воды, проклятые собаки совсем загнали меня.
— Сию минуту, сеньор волк.
И Тибо поспешил к роднику, бившему в десяти шагах от его хижины.
Эта поспешность доказывала, насколько он был счастлив так легко отделаться.
Он с глубоким поклоном поставил перед волком миску с чистой, прозрачной водой.
Волк, с наслаждением вылакав содержимое миски, разлегся на полу, вытянув лапы на манер сфинкса.
— Теперь слушай меня, — сказал волк.
— Значит, это еще не все? — дрожа, спросил Тибо.
— Черт возьми! Есть еще одно дело, и очень срочное, — ответил черный волк. — Ты слышишь лай собак?
— Еще бы! Я слышу, что они приближаются и через пять минут будут здесь.
— Так вот, мне надо от них отделаться.
— Отделаться! Но как? — воскликнул Тибо, вспомнив, чего ему стоило вчерашнее вмешательство в охоту барона Жана.
— Ищи, соображай, придумай что-нибудь.
— У барона Жана злые собаки, сеньор волк, и то, о чем вы просите, означает спасти вам жизнь. Если они вас нагонят, то сразу разорвут в клочья; скорее всего так оно и будет. Впрочем, — прибавил Тибо, считая, что настал его черед требовать, — что я получу, если помогу вам избежать этой неприятности?
— Как что? А олень?
— А вода? — возразил Тибо. — Мы квиты, любезный волк. Теперь мы можем, если хотите, заключить новую сделку — я готов.
— Пусть так! Говори быстро, чего ты хочешь от меня.
— Другие на моем месте, — сказал Тибо, — конечно, воспользовались бы своим и вашим положением и потребовали бы всего сверх меры: сделать их богатыми, могущественными, знатными; откуда я знаю, чего они еще захотели бы! Я не таков: вчера я хотел оленя, и вы мне его дали, это правда; но завтра я могу еще чего-нибудь захотеть. С некоторых пор я охвачен каким-то безумием, у меня все время возникают желания, а у вас не всегда будет время выслушать меня. Сделайте так, чтобы все мои желания исполнялись, если вы сам дьявол или кто-то в этом роде.
Волк состроил насмешливую гримасу.
— Только и всего? — спросил он. — Заключительная часть не вяжется со вступлением.
— О, не беспокойтесь, — ответил Тибо, — у меня скромные и честные желания, как и подобает бедному крестьянину: несчастный клочок земли, несколько жалких веточек — вот и все, чего может пожелать такой человек, как я.
— С радостью я исполнил бы твое желание, — сказал волк, — но это не в моих силах.
— Тогда вас растерзают эти страшные псы.
— Ты так считаешь? Ты высказываешь требования, потому что уверен, что я в тебе нуждаюсь?
— Я знаю, что это так и есть.
— Что ж, смотри.
— Куда?
— Туда, где я был, — ответил волк.
Тибо отступил на два шага.
На том месте, где только что сидел волк, было пусто. Волк исчез неизвестно куда и как. Не было ни малейшего повреждения — ни дырочки на потолке, даже такой, какую оставила бы иголка, ни щели в полу, куда просочилась бы капля воды.
— Так ты считаешь, что мне без тебя не выпутаться? — послышался голос волка.
— Черт возьми, куда вы запропастились?
— Если ты обращаешься ко мне по имени, — голос волка звучал с издевкой, — я вынужден ответить. Я на прежнем месте.
— Но я вас не вижу!
— Просто-напросто я невидим.
— Но собаки, но охотники, но барон Жан станут искать вас здесь?
— Разумеется; только они меня здесь не найдут.
— Но если они не найдут вас, то набросятся на меня.
— Как вчера. Только вчера тебя приговорили к тридцати шести ударам перевязью, а сегодня за то, что ты спрятал волка, получишь семьдесят два и рядом не будет Аньелетты, чтобы за поцелуй выкупить тебя.
— Ой! Что же мне делать?
— Быстро выпусти своего пленника: собаки собьются со следа и будут наказаны вместо тебя.
— Но как гончие могут обмануться и спутать волчий запах с запахом оленя?
— Это мое дело, — последовал ответ. — А ты не теряй времени, не то собаки будут здесь прежде, чем ты дойдешь до хлева; это будет неприятно, но не для меня — меня они не найдут, а для тебя, которого они встретят.
Тибо не надо было повторять это дважды: он поспешил в хлев.
Как только он отвязал оленя, тот, словно подброшенный пружиной, выскочил из дома, обежал его кругом, пересек волчий след и скрылся в зарослях Безмона.
Собаки были уже в сотне шагов от хижины.
Тибо с тревогой прислушивался к их лаю.
Вся стая собралась у дверей. Вдруг два или три голоса, послышавшиеся у Безмона, сорвали с места всех собак.
Погнавшись за оленем, собаки потеряли волчий след.
Тибо наконец вздохнул полной грудью.
Охота уходила все дальше, и Тибо вернулся в свою комнату под веселые звуки рога, в который трубил во всю силу своих легких барон Жан.
Черный волк спокойно лежал на прежнем месте, войдя в хижину таким же непонятным образом, как раньше вышел.
V СДЕЛКА
Ошеломленный Тибо застыл на пороге.
— Так мы говорили, — как ни в чем не бывало продолжал волк, — о том, что я не могу сделать так, чтобы все твои желания исполнялись.
— Значит, мне нечего ждать от вас?
— Напротив, я могу исполнить все недобрые пожелания.
— Ну, и что мне это даст?
— Дурак! Один моралист сказал: «В несчастьях нашего лучшего друга всегда есть нечто приятное для нас».
— Это волк сказал? Я и не знал, что среди волков есть моралисты.
— Нет, это сказал человек.
— Его повесили?
— Нет, сделали губернатором провинции Пуату. Кстати, там немало волков. Впрочем, если в несчастье лучшего друга есть нечто приятное, то какое же наслаждение испытываешь от несчастий своего злейшего врага!
— Верно, — сказал Тибо.
— Не говоря уж о том, что несчастье ближнего — хоть друга, хоть врага — всегда можно использовать к своей выгоде.
— Вы правы, сеньор волк, — после недолгого размышления отозвался Тибо. — И что вы хотите в обмен на свои услуги? Даром ничего не дают, не так ли?
— Конечно. Каждый раз, как ты чего-нибудь пожелаешь и не получишь от этого никакой выгоды, я буду забирать маленькую частицу твоей особы.
Тибо в ужасе попятился.
— Да нет, не бойся, я не прошу в уплату фунт твоего мяса, как потребовал у своего должника один мой знакомый еврей.
— Так чего же вы хотите?
— Один волос за первое желание, два за второе, четыре за третье — и так далее, все время удваивая число.
Тибо рассмеялся.
— Если только это, мессир волк, — я согласен и постараюсь высказывать такие желания, чтобы мне не пришлось носить парик. Ударим по рукам!
И Тибо протянул руку.
Черный волк поднял лапу, но не двинулся с места.
— Ну, в чем дело? — спросил Тибо.
— Я подумал, — ответил волк, — что моими острыми когтями, сам того не желая, могу причинить тебе сильную боль. Но я нашел способ заключить сделку без малейшего неудобства. У тебя есть серебряное кольцо, у меня — золотое. Поменяемся. Как видишь, сделка для тебя выгодная.
И волк показал лапу, на безымянном пальце которой в самом деле блестело сквозь шерсть кольцо самого чистого золота.
— Согласен, — сказал Тибо.
Обмен кольцами состоялся.
— Ну вот, мы обвенчаны, — объявил волк.
— О, только обручены, мессир волк, — ответил башмачник. — Черт возьми, как вы торопитесь!
— Поживем — увидим, метр Тибо. А теперь возвращайся к своей работе, я вернусь к своей.
— Прощайте, сеньор волк.
— До свидания, господин Тибо.
Едва закончив разговор и особенно подчеркнув слова «до свидания», волк исчез, оставив за собой запах серы, словно подожженная щепотка пороха.
Тибо некоторое время стоял, не в силах прийти в себя. Он не мог привыкнуть к такому способу ухода со сцены (как говорят в театре) и огляделся: волка нигде не было.
Башмачник на минуту поверил, что все это ему померещилось.
Но, опустив глаза, увидел дьявольское кольцо на безымянном пальце своей правой руки.
Стащив с пальца кольцо, Тибо стал его рассматривать. Ему показалось, что внутри вырезан какой-то вензель; приглядевшись, различил буквы «Т» и «С».
— Ой, — сказал он, покрывшись холодным потом. — Тибо и Сатана, имена двух договаривающихся сторон. Что ж, ничего не поделаешь. Если предался дьяволу, надо идти до конца.
И Тибо, чтобы забыться, затянул песню.