Анджей Земяньский Бомба Гейзенберга
(Andrzej Ziemiański — Bomba Heisenberga)
(Nowa Fantastyka, 09/2000)
(Перевод: В.Б. Марченко — MW)
«ОГНЕННОГЛАЗАЯ», которую солдаты прозвали «Сортиром», добралась на вершину холма, скрежеща гусеницами, которые давили деревья, деревенские хижины, рисовые посевы и любые конструкции, возведенные человеком в этом забытом всеми закутке мира. Практически двухсоттонное самоходное орудие Королевских Интервенционных Сил оставляло после себя лишь быстро набирающиеся водой колеи.
Вишневецкий открыл люк и выставил голову и приложил к глазам бинокль. Следующий холм находился на расстоянии километра три.
— Нормально, Юрас. — Вишневецкий заменил бинокль на дальномер. — Давай пристрелочные.
— Уже делаю, шеф... — Оруженосец у массивного зарядного устройства трехсотмиллиметровой пушки включил подачу. — Сколько?
— Давай-ка три.
«Пинг, пинг, пинг»... Это был единственный звук, который услышал Вишневецкий. Прерыватель в его шлеме короткими тресками в нужный момент свернул в его ушах барабанные перепонки, чтобы не допустить абсолютной потери слуха. Правда, этого чуда техники, сохранявшего уши в целости, не имела рота обслуживания, окружавшая броневого монстра. Пехотинцы в маскировочных мундирах хватались за уши, блевали, кричали что-то, чего Вишневецкий со свернутыми перепонками все равно слышать не мог.
Он подтянулся на руках и выбрался на панцирный корпус самоходного орудия. Блин! Долбаный Тонкин! Или Вьетнам, как называли эту страну американцы. Долбаная, никому не нужная война. Лишь бы задобрить долбаных швабов! Долбаная жара! Долбаный... а, блин... В последнее время он все посылал к известной матери. Подключился к интеркому и включил радио.
— ...С громадным сожалением принял это сообщение главнокомандующий Войска Польского, генерал Розвадовский. Известие о смерти в бою воздушного аса, князя Мачех Любомирского разошлось по всему миру. Королю Генриху XI Ягеллону, потомку по прямой линии победителей Грюнвальда, поступают телеграммы с соболезнованиями от наших приятелей: канцлера Адольфа «Фюрера» Гитлера, Бенито «Дуче» Муссолини, императора Хирохито, генерала Франсиско Багамонде Франко... Император Австро-Венгрии приказал опустить флаги на правительственных зданиях...
Вишневецкий переключился на другой канал. Голос с явным американским акцентом тут же известил:
— Польские, литовские и еврейские солдаты! Вы не надо сражаться за прогнилая так называемая Жечпосполита Трех Народов! Вам самое милое дело сдаваться. Мы для вам пускаем Ханку Ордонку, чтобы вы подумать, что делаете...
Шикарно вражеская пропагандистская радиостанция, по крайней мере, крутила Ганну Ордонувну вместо траурных маршей по причине смерти Любомирского, как официальные станции, или союзной «Лили Марлен», которая уже проела плешь на немецких станциях.
— Любовь тебе все простит... — зазвучали аккорды новейшего шлягера польской певицы.
Вишневецкий вынул золотой портсигар. Сигарета была совершенно безвкусной, как и всегда в этой чертовой сырости, сраной температуре, в долбаном Тонкине... он мечтал лишь о глотке холодного пива. Сейчас глядел на три дымовых столба, которые сам же и вызвал на противоположном холме. Те уже упирались в небо. Сраный американский Вьетнам!!! Сраная, никому не нужная война.
— Прерываем слушать музыку, чтобы передавать военные сообщения, — объявил голос с сильным американским акцентом. — Германский войска понесли ряд поражений и быть отброшены за сто миль от Пекина. Генерал Хайнричи убегать быстрее, чем его штаб...
«Блин... — подумал Вишневецкий. — Наши уже под Пекином?»
— Войска польский понесли поражение в воздушной войне над Сайгон-Сити. Лоси VII понесли огромные потери, бомбардируя госпитали, детские сады, аптеки и невинные люди. Сбито более сто машин...
«Значит... наши сравняли Сайгон с землей».
— Литовцы как зайцы бегут из-под Дьен Бьен Фу.
«Литовская пехота наконец-то заняла эту дыру... теперь остается только...»
— Теперь остается только ждать дня окончательного поражения! Предыдущего ведущего заменила женщина, намного лучше справляющаяся с польским языком. — Силы ВьетДем сконцентрировались в портах дельты Меконга! Лоси VII в таких условиях совершенно неэффективны. Этот произведенный в умеренной климатической зоне бомбардировщик во влажном климате оказался ненадежным. Неспособный к каким-либо эффективным действиям, он пробуждает только смех и сочувствие у пилотов Морской пехоты Вьетнама! Ваша пропаганда скажет вам, будто бы Да Нанг был уничтожен «Зубрами». Это совершенная ложь! Японские истребители не обладают таким радиусом действия, чтобы прикрывать несчастных польских самоубийц... Даже захватив Гаваи, Япония не в состоянии обеспечить вам какую-либо поддержку!
Вишневецкий раздавил окурок на броневом борту орудия, отключил интерном из гнезда у люка сквозь узкое отверстие влез во внутренности «Огненноглазой». Боооооже... «Огненноглазой», совершенно точно называемой солдатами «Сортиром». Внутри царил настолько неправдоподобный смрад, что кишки полезли к горлу.
Экипаж тоже слушал враждебную пропагандистскую радиостанцию. Сообщения с фронтов сменились шлягером Александра Жабчиньского «Ах, как приятно». Один только старший оруженосец Исаак Ронштейн жаловался вслух на свое еврейское происхождение:
— ...Ну, ясен перец, у меня имеется дядя в Ванкувере. Когда туда доберутся «Зубры» и разбомбят его насмерть, что я смогу сказать семье?...
— Ага, так у тебя дядя в Ванкувере! — рявкнул Вишневецкий. — А водяра где?
Кронштейн, не говоря ни слова, подал ему фляжку.
— «Зубры» туда не долетят... — успокаивал Исака Юрек Жук. — Ни за что в жизни! Японцы не позволят нам воспользоваться базами в Перл-Харборе.
— Дерьмо... — Вишневецкий взял из холодильника банку с хлебным квасом. «Если вышлешь нам три крышечки, примешь участие в розыгрыше новейших граммофонов!» — звучала надпись на упаковке. Вишневецкий осторожно сорвал бандероль, чтобы не порвать ее, и бросил в общую банку.
За эти смешные бумажки у туземцев можно было получить марихуану. Их, вроде бы, использовали для подделки акцизов на фальшивом саке для японцев.
Раздался рокот двигателя, а затем сильный удар в броню «Сортира». Банка с квасом упала на консоль командира. Господи! Снова все будет липнуть. Чужой двигатель завыл на высоких оборотах, раздался визг гусениц, после чего орудие достало новый удар в корпус.
— Приехала наша машина с боеприпасами, — по-казенному отрапортовал Кронштейн.
— Слышу! — рявкнул Борковский.
— А я так даже жопой чувствую... — Жук массировал нижнюю часть спины.
Через какое-то время до тех, кто был способен нормально слышать, дошли неразличимые ругательства, а потом — удары ломом в броню.
— Пополнение! — орал кто-то наружи. — Слушайте, вы, клозетные работники... Может, как-нибудь проветрили бы свой любименький сортирчик?
Как же, как же. «Сортир» просто невозможно было проветрить в этом климате. Пару раз они уже открывали все люки, даже вместе с аварийным лазом, но... Злые языки утверждали, что вонь после этой операции сделалась даже сильнее. Присутствие вечно потных мужиков и бессмертного дезинфекционного средства (производимого, похоже, из собачьего дерьма) приводило к тому, что в средине можно было выдержать, не облевав никого, только после длительных тренировок.
— Командир машины снабжения командиру Первого Клозета Жечипосполитей! — Вавржинович, хотя и полностью разбил им задние огни, явно веселился на всю катушку. — Эй, дерьмоныряльщики, вылезайте!!! Приехало пополнение и... доложилось вам прямиком в зад.
Все знали, что Вавржинович был явным стукачом отдела внутренней безопасности — строчащим отчеты сукиным сыном. Тем не менее, все его любили, потому что он делал замечательные фотки (не то что немецкими идиотенкамерами) и раздавал карточки, в связи с чем боевой путь «Сортира» был документирован лучше, чем у других. На гражданке стукач, должно быть, был профессиональным фотографом. Его снимки создавали легенду. Семьи солдат исходили пеной от восхищения в обратных письмах, видя своих «завоевателей» на останках тростниковых хижин, во время форсирования реки (Жук тогда чуть не утонул) или во время пацификации Пхеньяна. Снимки Вавржиновича часто появлялись в прессе, а ему самому даже удалось поменять у немцев три захваченных вьетнамских шлема на три ящика рейнского полу сладкого, так что, несмотря на свое доносительство, для экипажа он был человеком совершенно необходимым.
Жук не выдержал и первым выскочил через амуниционный лаз. Солдаты из этого мужичья были ни в дугу. Большинство, вроде бы добровольцы. Освобождаемые от барщины уже в возрасте двадцати лет... Но... Вишневецкий сам слышал, как Жук молился однажды вечером: «Господи Боже, за что же ты послал меня в это дерьмо? Сидел бы я себе спокойнехонько в сельском клубе или выглядывал конца барщины в комбайне... А здесь эти сволочи убьют меня в мои девятнадцать лет! Господи Боже, сделай что-нибудь так, чтобы что-нибудь раздолбало бы все это Войско Польское. Очень тебя прошу...»
— Имеется штурмовой нож и трое ушей, — услышали они из-за броневого борта.
— Нож американский?
— Ну.
— За него получишь водяры, сколько влезет. — Вавржинович и вправду был хорошим торговцем. Никто не вникал, сколько тот зарабатывал на этом сам. — А вот уши... Почему только три штуки?
— Ну, бля... Ну, того... У одного из них было только одно ухо!
— Ты, Жук... Сам торговать хочешь? Может, и немецкий язык знаешь?
— Да нет же, пан офицер, у него и вправду было только одно ухо... ну, урод...
— Ладно, давай... Жук шморгнул носом.
— Оно, только... слиганца завонялись.
— Нормалек. Впиндюрю им и такие.... Блииииин... Юзеф-Мария! Ты чего, их в платке хранишь?... В кармане??? Господи-Боже, царю небесный... сунь-ка это говно в полиэтиленовый пакет...
— Я касаться не стану!
— Три чинука над холмом. — Из люка стрелка появилась голова Раппапорта.
— Чьи???!!! — одновременно крикнули Борковский и Вишневецкий. Американские чинуки использовались обеими воюющими сторонами.
— Вай мей... щоб я так знал... — Жук припал к своей противовоздушной пятидесятке.
— О, матерь Божья... Юзеф-Мария и сын их Иисус...
— Два чинука на одиннадцать часов! — доложил Ронштейн. Лидылло подскочил к совмещенному орудию Гном-Роун.
— Я, блин, тебя...
— Вызывай вельтхальтеров! — Борковский занял место у командирской консоли.
— Прошу поддержку с воздуха, прошу поддержку с воздуха! — орал оруженосец Дембек в микрофон. — Где эти долбаные вельтхальтеры?
— Шестерка чинуков сбрасывает зайцев на два часа, — доложил Раппапорт.
— Вали их, Жук!!! — заорал Борковский.
Все-таки пятидесятка шикарно пела, даже если имелась в виду цель на расстоянии в три километра. Десант высаживался сменно там, где это предусматривал в своих планах вражеский штаб.
— Где вельтхальтеры?
«Гном-Роун» заклинило на первой же очереди. Лидилло схватил двадцати килограммовый молот и начал валить в замки.
— Курваааа!!! Прервать загрузку боезапаса! — орал Вавржинович. — Машину снабжения подать в заааад! Иисусе-Мария святая...
— Шлемы надень! — скомандовал Борковский.
Вавржинович со своей командой пытался вытащить машину снабжения боезапасом из грязи.
— По последним координатам... огонь! — Борковский большими пальцами отключал ограничители спусков для всего экипажа.
«Пинг», — услышал Вишневецкий на своем посту наблюдателя. Через какое-то время на месте высадки десанта вырос стремящийся в самое небо дымный столб. «Ринг» — еще один столб вырос рядом с первым.
— Езус-Мария, да где же вельтхальтеры? — Жук явно не доверял способностям радиотелеграфиста Дембека.
— Отъебись!
— Сам отъебись!!!
— Мясом не бросаться! — Это был Борковский. — Давай шесть штук вокруг зоны высадки!
— Так у нас ничего не останется!
— Исполнять!
— Пинг, пинг, пинг... пинг... — произнесло трехсотмиллиметровое орудие «Сортира», а точнее, прерыватели у них в шлемах. Вишневецкий напялил противогаз, потому что тем чем-то, что возвышенно называли «воздух», внутри «Огненноглазой» дышать было уже невозможно. Пинг, пинг...
— Я голый!!! — завопил Раппапорт в интерном. То есть, противопехотных снарядов у них уже не было.
— Давай фугасные. — Борковский в дыму пытался найти консоль связи. — Вавржинович, курва... перегружай!!!
— А хрен там! — раздалось в наушниках. — Меня выгнали на предполье... долбаные «Семинолы»...
Из-за прерывателей они не слышали ничего, что происходило снаружи. По-видимому, вьетнамские «Семинолы» хорошенько подготовили сброс, раз Вавржинович опасался выставлять нос из кустов.
Пинг, пинг, пинг...
«Сортир» тяжело двинулся назад, пытаясь увернуться от ракет вьетнамцев. Пинг, пинг... Один вертолет был буквально распылен в воздухе трехсот миллиметровым фугасом. Примитивный компьютер «Сортира» справлялся на удивление хорошо.
— Ou yeeeeesss... Tonkin boys! Isn’t?
— Раппапорт... прекрати болтать по-еврейски.
— Это был американский, пан офицер!
— Тогда говори по-еврейски... Лишь бы я хоть чего-нибудь понимал.
— Ваааааааааааааааа!!! — завыл Дембек у консоли связи. — Вельтхальтеры!!!
— Никогда я еще так не радовался при виде немцев.
— Швабы, мать их ѐб... Welcome here! Yes, yes, yes!!!
Над холмом появилось шесть германских вертолетов в идеальном строю. Пара из них тут же были сбиты к чертовой матери вьетнамскими «Семинолами». Третий жестоко получил в топливный бак, но каким-то образом еще держался. Остальные выпустили ракеты.
— Да поможет Господь Люфтваффе!!! — орал Дембек в микрофон. — Боже, помоги Люфтваффе!!!
«Семинолы» даже не притормозили. Очередной «Вельтхальтер» свалился в огне на рисовое поле. Это была транспортно-штурмовая машина. В связи с этим, она не была ни хорошим транспортником, как «Чинук», ни хорошим штурмовиком, как «Семинолы»... Это был «Вельтхальтер» — «Держатель мира», как звучало его шумное наименование, или же «Бюстгальтер», как называли его польские солдаты — потому что только для этого он, более-менее, мог пригодиться.
— Сейчас им надают по заднице! — прошипел Борковский.
Пинг, — сообщили прерыватели у них в шлемах. Фигня! Промах! Пинг! Промах! Пинг... Боеприпасов у них больше не осталось.
— Господи Иисусе, Езус-Мария!....
— Кто тут вызывал скорую помощь? — раздалось неожиданно в наушниках. — Запорчик? Аппен-дицитик замучил?
Эскадрон «Лосей Ф», называемых «Косинерами» спускался из-под редких облаков.
— Ай-вай... красотки вы мои, — шепнул Раппапорт. — Да я вам даже пиво поставлю!
— Ты, курва... — наушники заорали с удвоенной силой. — Одинм пивом, жидок, не отделаешься!
За короля, сейм и Жечпосполиту! — кто-то из пилотов произнес обязательную формулу, запуская свои пулеметы и пушки.
— Ты чего? — Раппапорт рассмеялся. — У тебя и вправду запор?
Лоси, бросая бомбы, прошли над долиной. Каждый, кто имел доступ к перископам в «Сортире», не мог оторвать глаз от визиров.
— Скорая помощь отбывает, желая приятного дня, — раздалось в наушниках. — Напоминаем, что всякий вызов кареты скорой помощи без серьезной причины оплачивается дополнительно!
— Понял, не дурак. — Борковский отвернулся от командирской консоли. — Сбрасываемся на водяру для летчиков. — Он снял шлем и потряс им в качестве копилки. — Давайте, давайте, скидываемся, artillerymen. — Этим он доказал, что английский для него язык не чужой.
Вишневецкий открыл люк и подтянулся на руках. Немецкий пилот со сбитого «вельтхальтера», прихрамывая, бежал в их сторону.
— Heil Hitler! — крикнул он, видя польского офицера, и вытянул руку в фашистском приветствии.
— Виват король! — крикнул в ответ Вишневецкий, подбросив свой шлем, потому что немец явно ожидал какого-то идиотского жеста. — Как ты, здоров? Du... sehr gut?
— Jawohl!
— O’kay... Водка? Рейнское полусладкое?
— Nicht ferstein...
— Шнапс?
— Jawohl!
Немец с трудом вскарабкался на панцирь «Сортира». Вишневецкий дал ему фляжку Ронштейна. Еще дал ему собственный пакет с перевязочными материалами. Левая рука летчика подгорела прилично.
— Danke. Ich...
— Это мы danke.
Из своего люка выглянул Раппапорт.
— Пан офицер... Так вы-таки знаете что?...
— Ты перестань со своими еврейскими предубеждениями... Он же желал нашу сраку спасти.
— Ой... если бы не те ваши гои в Лосях, нам была бы жопа... А этого, — Раппапорт указал на немца в мундире Люфтваффе, — вы бы лучше штыком поприветствовали, а не кошерной водочкой...
— Слышишь, Ицик, отвали? — Вишневецкий надеялся на то, что немец ни слова не понимает по-польски.
— Вездеход на шесть часов! — дорожил Дембек, выставив голову из эвакуационного лаза.
— Выходи... — скомандовал Борковский.
Весь экипаж покинул «Сортир» быстрее, чем на тренировках. Вишнвецкий в спешке застегнул пуговицы мундира, глянул, все ли встали в шеренгу, и надел шлем. Американский вездеход одним колесом попал в колею, оставленную «Сортиром», забуксовал и резко остановился, не имея возможности выехать. Бойцы услышали скрип дверей в задней части машины, чьи-то ругательства, что ему прийдется идти по грязи, а потом... Елки зеленые! Появился сам и/о воеводы с офицерской свитой.
Вишнвевецкий пружиной отдал салют и заорал, как можно громче:
— Докладывает старший конюший коронный князь Иеремия Шестнадцатый Вишневецкий! Экипаж самоходного орудия «Сорт...»... «Огненноглазая» из семнадцатой хоругви королевской тяжелой артиллерии построен!!!
Исполняющий обязанности воеводы, отвечая на приветствие, лишь кивнул и едва глянул на остальную часть экипажа, всех остальных конюших, старших и обычных оруженосцев.
— Вы отзываетесь с позиций, — сообщил и/о. — Мы переправим вас в Пхеньян, а оттуда полетите в Токио. В наше посольство.
— Так точно!!!
И/о воеводы неожиданно наступил на что-то и опустил взгляд. Носком сапога коснулся пластикового мешочка с отрезанными ушами, которые бросил Вавржинович.