Эрих отлетел на всю ширину туалета – не надо было так о России отзываться. Однако дальше мне пришлось туго. Хорошо поставленные, увесистые удары «прибалтийских братьев» и Карла посыпались на меня с трех сторон. Мне ничего не оставалось, как уйти в глухую оборону. Работали они грамотно: один из эстонцев, занимавшийся, видимо, карате, норовил достать меня хлесткими ударами ног в солнечное сплетение или по почкам. Если бы хоть один его удар достиг цели, я согнулся бы пополам и остальные банально «замесили» бы меня, как квашню.
Я был почти «пригнут» к холодному кафелю, уже изрядно забрызганному кровью, как вдруг краем глаза увидел, что Эрих и один из эстонцев отлетели в сторону, как сбитые кегли. В туалет ворвался мой бывший «однополчанин», ныне именуемый Леонидом. Успешно сыграв на внезапности, он попытался развить успех и выпрыгнул с разворотом, стараясь достать ногой челюсть Карла, но тот был уже опытен в схватках с «руссише швайнами». Он неожиданно ловко для его комплекции блокировал удар Леонида и подсек парня при приземлении. Тем временем эстонец-каратист врезал-таки мне под ребра, я потерял дыхание и шмякнулся на кафель, успев подсечь ноги каратиста...
Второй эстонец и Карл вовсю обрабатывали потерявшего равновесие Леонида. Передо мной в тот момент неожиданно вырос Эрих, «возвращая долг» тяжелым ударом ботинка в скулу. Кажется, на пару секунд я отрубился. Пришел в себя от истошного вопля. Орал эстонец-каратист, согнувшийся пополам. А в сортире тем временем появился новый персонаж – темноволосый, с седыми висками, второй мой соотечественник Влад. Он весьма умело ронял и укладывал на кафель наших с Леонидом обидчиков. Дрался Влад молча, точно глухонемой, казалось, даже задержал дыхание. Это признак крутого профи.
Ловко поймав на излом «маховик» озверевшего Карла, Влад окончательно нейтрализовал его.
– Лежать, чухна! – На пытавшихся выйти из партера эстонцев Влад рыкнул так, что те примерзли к полу. Я впервые услышал его разговор.
Впрочем, прибалты и не торопились с подъемом. Мне достался Эрих, он нерешительно переминался, стоя передо мной вполоборота. Я от души заехал ему промеж глаз.
– Ну что, Эрих... Дерьмо, говоришь, теперь Россия?
Как ни странно, но совместное участие в крутой потасовке никак не сблизило меня с соотечественниками. Влад по-прежнему вяло кивал по утрам, а Леонид перебрасывался со мной незначительными фразами. Иногда, правда, мы вместе с ним ходили в бар. Но и там разговор был, как правило, о всякой ерунде. Он упорно не желал «узнавать» меня – до поры до времени.
– Слушай, Петр, – как-то обратился он ко мне после очередной порции пива с креветками, – есть серьезный разговор.
– Слушаю, – с готовностью откликнулся я.
– Не здесь. – Леонид понизил голос. – Давай ночью на нашем пляже.
Леонид поднялся раньше меня, около четырех часов ночи. Выждав пятнадцать минут, как и было оговорено, я направился следом за ним. Казарма наша не охранялась, поэтому мы беспрепятственно, никем не замеченные, оказались на каменистом пляже – небольшом пятачке между невысокими, вылизанными прибоем скалами с глубокими трещинами и промоинами.
– Искупаемся для начала? – предложил Леонид.
Я был не против.
Раздевшись, мы направились в воду. Я шел впереди, он чуть поотстал.
– Взводный, – услышал я вдруг за своей спиной изменившийся голос Леонида.
Обернувшись, я увидел, что Леонид (он же Юра Зайцев из первой роты нашей бригады – я был во второй) стоит на берегу, широко расставив ноги и уперев в направлении моего лба ствол невесть откуда взявшегося револьвера.
– Взводный, ты уж извини – у меня другого выхода нет! – Голос Юры-Леонида дрожал, а руки крепко сжимали оружие.
Не успел я ничего сообразить, как из-за высившейся скалистой гряды на Леонида бесшумно ринулась чья-то тень...
Все произошло за доли секунды. Я моментально оказался на берегу... Луна освещала неподвижное тело Юры-Леонида на гальке и фигуру сидящего перед ним на корточках Влада, поигрывающего отобранным револьвером. Ну прямо гравюра Дорэ...
– Успел, – мрачно произнес Влад. – Он тебя давно приговорил, взводный... Спасибо этой скале скажи! – Влад кивнул на каменистую гряду. – Впрочем, у него другого выхода действительно не было... Слушай, Петр, погуляй-ка полчасика подальше отсюда, мне с этим Леней побеседовать надо.
Ошарашенный до немоты, я сглотнул слюну и кивнул, потом выдавил хрипло:
– А он живой?
– Пока да.
...Когда я вернулся, Влад одиноко сидел на том самом камне, с которого полчаса назад спикировал на моего несостоявшегося убийцу.
– Присядь, Петр, – предложил он.
– Меня вообще-то Игорем звать, – отрекомендовался я. Этот «Петр» меня уже достал.
– Понятно... Леонида ты больше не увидишь.
– Уже закопал?!
– Да нет... Отпустил я его. Он уже на пути в аэропорт, наверное... То, что мне было нужно, он оставил, а большего от него и не надо. – Влад достал из внутреннего кармана небольшую, меньше пачки сигарет, коробочку. Такие игрушки мне были знакомы – портативный, надежный диктофон, способный работать на запись много часов. – И давай, Игорь, без лишних вопросов. Одно скажу тебе: сослуживец твой бывший – мразь редчайшая. За ним в России несколько трупов, в том числе женщина и ребенок... И не только уголовка. Поэтому он здесь и решил отсидеться. Тебя он приговорил, потому что ты его узнал, и он решил, что ты здесь из-за него. Однако ошибся немного, на самом деле я здесь по его душу. Залег на дно он глубоко, но я его и тут достал, как видишь. А после его «песен», – Влад убрал диктофон в карман, – он вообще не жилец. Бывшие хозяева теперь его из-под земли достанут. Да и я им подсоблю... Вот так, взводный. Ладно, пошли, а то хватятся нас... Меня Володей звать... Или Вороном. Обычно Вороном...
Такова легионерская жизнь. На следующее утро Леонида хватились, патрули прочесали окрестности, а через сутки о нем позабыли. Дезертирство из легиона вещь обычная. Ну не понравилось парню, ну не выдержал!
– Он тебя давно пас, – неожиданно продолжил Ворон на следующий день. – Еще во время драки хотел тебя заточкой ткнуть. Я потому и вмешался. Все подвалить к тебе норовил... А потом на немчуру и на чухну бы свалили...
Не ожидал я такого от гвардии ефрейтора Зайцева. Зато Влад-Володя, он же Ворон, мужик стоящий!
Через полторы недели Влад неудачно подвернул ногу на физзарядке и оказался в городской клинике. Не знаю, намеренно или нет. С тех пор я его больше не видел.
А сам я тоже с легионом досрочно распрощался. Даже до окончания курса молодого бойца не дотянул. Просто невтерпеж стало. Тем более что вместо разведывательного подразделения меня ждала перспектива оказаться в части, которую в России именуют стройбатом. Около четырех с половиной тысяч легионеров (а это почти половина всей численности!) занимается строительством – возводит дома, дороги, аэродромы. Даже в парашютно-десантном подразделении, куда попасть было весьма непросто, шансы у меня были невелики. Я пошел к начальству и сообщил им, что я офицер Российской армии и служить простым солдатом не желаю. К моему удивлению, никто не стал меня уговаривать или принуждать остаться. Даже выдали деньги на обратную дорогу.
В армии меня восстановили быстро. Впрочем, это и неудивительно. Шел конец 1994-го. Предстоящие боевые действия на территории Чеченской республики уже ни для кого не были секретом. Тем более для разведуправления воздушно-десантных войск. Мне даже не пришлось проявлять инициативы – позвонили мне домой, прямо из главкомата, и через три дня я уже находился на территории Дагестана в городе Буйнакске, где наша разведгруппа совместно с грушниками и разведчиками 116-й горнострелковой бригады уже вовсю разрабатывала предстоящие боевые операции.
Снайпер
Рита вспоминала Гуннара – он неподвижно лежит на кровати и не может даже приподнять голову... За какие грехи бог так наказал могучего, красивого парня, наивного и доброго, как ребенок? Его любили старики, дети и собаки. Он был потомственным цирковым гимнастом, и вся его жизнь прошла под куполом цирка.
Каким чудесным был день накануне: мотоцикл, длинные светлые волосы Гуннара ласкают ее лицо, залитое солнцем шоссе, летящее под колеса...
И море. В тот день они не вылезали из него до вечера, и Гуннар шутил, что в прошлой жизни он и она были рыбами, на худой конец – креветками. Он сказал, что впервые в жизни счастлив по-настоящему. А на следующий день во время тренировки он сорвался с трапеции.
– Он будет жить, – почти равнодушно, с каким-то чудовищным спокойствием говорила тогда Рите мать Гуннара, в прошлом известная цирковая артистка. – Но он никогда не сможет даже поднять голову... Уж лучше бы он сразу...
– Зачем вы так говорите?! А речь... Разговаривать он может?
– Да. Врачи обещали, что разговаривать он будет... Тебе я хочу сказать: лучше уходи сейчас. Не приходи к нему больше. Я сама все объясню Гуннару. Он сильный, он тебя любит и поймет. А ты... Ты все равно не сможешь с ним жить. Ты молодая, здоровая, красивая... Уходи, я прошу тебя. Так будет лучше и честнее.
– Зачем вы так говорите?! А речь... Разговаривать он может?
– Да. Врачи обещали, что разговаривать он будет... Тебе я хочу сказать: лучше уходи сейчас. Не приходи к нему больше. Я сама все объясню Гуннару. Он сильный, он тебя любит и поймет. А ты... Ты все равно не сможешь с ним жить. Ты молодая, здоровая, красивая... Уходи, я прошу тебя. Так будет лучше и честнее.
И она ушла.
Сперва к местным профессорам, однако те лишь разводили руками. Затем в Москву. Встречалась с Валентином Дикулем, перенесшим аналогичную травму. Но выяснилось, что все не так просто... Правда, один шанс из ста был – в одной английской клинике делали сложнейшие операции по частичному восстановлению двигательной способности. Успеха никто не гарантировал, а стоила эта операция...
– У нас никогда не было таких денег, – покачала головой мать Гуннара. – Даже если мы продадим квартиру и все остальное, их все равно не хватит. К тому же результат непредсказуем – я консультировалась, в Европе всего два года назад стали делать такие операции.
– Я заработаю эти деньги!
– Как? Что ты умеешь делать? – У бывшей гимнастки дрогнули уголки губ. – Не говори глупостей...
И действительно, что она умела, большую часть свободного времени проводя в тире? Правда, она окончила фармацевтический техникум...
– Девушка, вы интересовались высокооплачиваемой работой? – услышала она через пару недель в телефонной трубке заветный вопрос. – Вам следует послезавтра взять билет до Калининграда, там вас встретят...
В Калининграде она познакомилась с человеком, которого называли Кельтом. Он занимался вербовкой добровольцев в «горячие точки» и имел на этом неплохой бизнес. Так она оказалась в Чечне, о которой так не любила теперь вспоминать. А вот сейчас оказалась здесь.
Кто, в самом деле, обратит внимание на хрупкую светловолосую женщину? Правда, в руках у нее приличных размеров футляр...
«Девушка, это у вас контрабас? – Нет, гитара. – Вы даете концерты или поете у костра? – Только в узком кругу, для избранных. – И что же вы поете? – По обстоятельствам. – Ну например? – Окуджаву, кантри, свои сочинения. – О-о, как интересно. А мне споете? – С удовольствием, но как-нибудь в другой раз...» Такие вот примерно диалоги происходили иногда с праздношатающимися гражданами.
Угадать, что таилось в чреве гитары, по ее виду было невозможно – ее изготовили мастерски, на заказ. Правда, если взять ее в руки, ощущалась необычная тяжесть. Но Рита никому не позволяла притрагиваться к инструменту.
Лес привычен ей с детства. Волосы были спрятаны под косынку-бандану защитного цвета. Камуфляж, резиновые сапоги – теперь она была неузнаваема...
...Кто он такой, в сущности, этот Кляров? Торгаш. Ему все равно, кому сбыть оружие – что чеченам, что прибалтам. Вот она никогда бы не стала продавать оружие, чтобы потом стреляли в своих!
Но к делу... Снять этого дятла несложно, главное – успеть уйти.
И она успела. Вечером жесткий, прочный футляр с гитарой (тоже сделанный на заказ) был сдан в камеру хранения, откуда его должен забрать посыльный, приданный Рите в помощь господином Клименко. Сама же Рита спокойно отправилась на станцию. На ней снова был легкий белый плащ, а светлые короткие волосы аккуратно уложены, она присела на скамейку – спешить было некуда... И задремала на вечернем солнце, ожидая на скамейке прибытия поезда.
Побег в стиле прикладного двоеборья (Игорь Зимин)
Минаев оказался пунктуальным мерзавцем – вернулся ровно через полчаса. Татуированного парня забрали из камеры минут за десять до его возвращения.
– Чем займемся, Зимин? – вежливо осведомился Минаев. За его спиной стояли двое мощных мордоворотов в штатском, поэтому держался майор уверенно.
– Все, Минаев, – махнул рукой я. – Из твоего капкана не вырваться, сдаюсь.
– Разумно. Что ж, каждый может оказаться в плену, ничего позорного в этом нет... – Минаева потянуло на пространные рассуждения.
– Дело из прокуратуры заберешь?
– Вот ты как... Я подумаю, – покачал головой Минаев.
– Я привык говорить по существу! – Кажется, мне удалось взять инициативу в свои руки. – Мне сидеть за подброшенную тобой наркоту радости нет!
– Наглый ты мужик, Зимин, – вяло произнес майор. – Ну продолжай, я слушаю...
– Так вот, помогу я тебе девку найти... Но с прокуратурой вопрос надо будет утрясти.
– Ты, я смотрю, стал мыслить в нужном направлении. Это похвально... И что же, не жалко тебе теперь Татьяну Андреевну Степнову?
– Ха, жалко... Скажешь тоже. Чтобы я из-за какой-то шалавы срок мотал? Да и потом, вы же меня вообще пристрелить можете. Раз на меня наркоту навесили, то сделать из меня жмурика для вас без проблем...
– Правильно понимаешь. Можно даже прямо сейчас. – Тут Минаев улыбнулся.
– Ну вот! А я еще молодой, мне в жмуры рано. И с историей, которую мне выдала Татьяна, я поначалу просто не сориентировался, думал: так, бытовые разборки местного уровня. Я и познакомился-то с ней случайно!
– Как и где?
– На шоссе она голосовала, а я из Москвы возвращался. Я ее и прихватил для компании. Ну, слово за слово, разговорились... Она что-то плела про семейные проблемы, про папу, маму, негде переночевать... Короче, пригласил ее к себе. Ну, привез на квартиру, там то да се... Чего-то она еще говорила, но мне же было не до разговоров, дружить хотелось. К утру я всю эту ерунду выкинул из головы. А тут ваши нагрянули. Да еще с тухлыми «ксивами». Что мне оставалось делать? Я тогда подумал, они валить меня собрались...
– Складно врешь... Ну ладно, Зимин, не очень-то я в твое раскаяние запоздалое поверил. Поэтому говорю открытым текстом: нагадил ты нам основательно. Одного бойца у Логуна завалил напрочь, двоих ранил... Мы тебя можем и по этому эпизоду раскрутить, лет двадцать оттянешь как миленький!
– Не может быть, чтобы я кого-то завалил! Я же бил по ногам и видел – все живехоньки, хоть и не совсем здоровы... Не гони туфту, майор, я все помню.
– А один по дороге в больницу кровью изошел, ты ему какую-то аорту пробил!
Неужели не врет майор? Мне стало не по себе. Все же буду стоять на своем – стрелял в ноги-руки, насчет трупа майор скорее всего приврал.
– Ну ладно, не будем отвлекаться. Значит, так. Сначала мы с Татьяной поехали к ее знакомым, у которых она пробыла минут пятнадцать-двадцать. Это здесь, на улице Гая. Потом заехали к Будунчуку, а потом я ее отвез на платформу к электричке, и куда она поехала – не знаю. Обронила вскользь, что к старому знакомому отца, Ибрагимом его зовут. Дом ее знакомых могу хоть сейчас показать, а где сама Татьяна – не знаю.
– А если нет там никаких знакомых, может, она тебе голову морочила?
– Нет, были знакомые, это точно, она еще у них сумку оставила.
– Какую сумку?
– Ну какую... Обычную, из синтетики, синюю с белой надписью «Адидас», такие носят на ремне через плечо. Небольшая, но, судя по весу, там не только тряпки. Вроде как книги, что ли...
– Ты что, смотрел?
– Нет, она сумку ни разу не открывала, держала при себе, что-то там, видно, ценное для нее.
– Так, Зимин, давай еще раз, все подробно: когда ты увидел эту сумку первый раз, почему решил, что там книги? Да, а Логун видел эту сумку? Ну, давай колись, чего замолчал!..
Минут десять мы колесили по переулкам и дворам.
– Ну и где этот подъезд?
– Сейчас... Ничего не понимаю. По-моему, двор все же не тот... Какие-то они все одинаковые.
– Ты же разведчик, Зимин! У тебя должна быть зрительная память, как у слона, а ты мне тут мозги пудришь. Ну смотри, ты у меня доиграешься... Как ты мог не запомнить?!
– Ну а зачем мне было запоминать? Остановились на несколько минут, Татьяна зашла в подъезд. Главное – квартира на первом этаже, это я машинально засек – дверь подъездная была нараспашку.
– А сумку она точно там оставила?
– Это точно! Зашла с сумкой, вышла без нее. Потом мы поехали к Будунчуку и Крючкову, оттуда она созвонилась со своим Ибрагимом, и я подвез ее на станцию...
– Если не найдешь подъезд или обманешь нас, тебе хана, ты понял?! Ищи, козел!
– А я что делаю? Мне эта Танька теперь самому необходима больше, чем вам. Как спасательный круг!
Мы вчетвером топтались во дворе дома номер восемь по улице Гая. Минаев с ходу клюнул на слепленную мной версию и попер буром, организовав конвой и бумагу на мой выезд за десять минут, успел еще позвонить куда-то, скорее всего Логуну, и тот, видимо, дал добро на поиск сумки – вдруг там документы... А вот успел ли татуированный незнакомец? Я тянул время, сомневаясь в этом...
Меня сопровождала усиленная охрана – помимо самого Минаева, еще трое его бугаев. Один из них шоферил, а самый массивный из этой троицы, со звучной фамилией Варивода, приковал меня к своей клешне наручниками. Как с этим буду справляться, я еще не представлял. Однако выбора у меня не было. Если Минаев догадается, что я в данную минуту его элементарно кидаю, – все, мне хана.