Нелетная погода (сборник) - Бушков Александр Александрович 12 стр.


– Простите, что побеспокоил, Станислав Сергеевич, но у меня к вам дело. Я знаю, что здесь не принято говорить о делах…

– Вообще-то да, – сказал Снерг. – От дел здесь отдыхают.

– Меня извиняют два обстоятельства. Во-первых, я в течение недели безуспешно пытался разыскать вас по месту работы или жительства – вы находились за пределами континента, прибыв же в Сибирь, исчезли. Во-вторых, льщу себя надеждой, что мое предложение окажется для вас небезынтересным и послужит к вящей пользе сторон.

Что-то в его интонации и обкатанных, как галька, текучих фразах заставило приглядеться к нему повнимательнее. Что Снерг и сделал. Длинные волосы и борода были свойственны модам многих эпох, и нынешний век не составлял исключения, но во все века существовали свои отличия. Так и здесь – прическа незнакомца веку не соответствовала, то ли выглядела театральным париком, то ли принадлежала человеку, вынужденному считаться с зависящими не от него правилами, а ими могли быть только…

– Простите, с кем имею честь?

– Дмитрий Никитич Драгомиров, священник.

– Так, – сказал Снерг. – Значит, вас можно называть отцом Дмитрием?

– Естественно, если это не вызывает у вас неловкости – мы практически ровесники.

Снергу как раз было немного неловко. Церковниками он, как большинство людей, не интересовался, просто-напросто не вспоминал о них, а если и вспоминал, они вызывали те же чувства, что и гвардейцы в старинных мундирах у королевских дворцов – любопытное удивление. Как и короли, немногие короли, сохранившиеся на планете, церковь существовала только потому, что не было особой необходимости ее упразднять – никому она не мешала, влияние за последние сто лет потеряла окончательно. Словом, пользы от нее не было никакой, но и вреда тоже. Ходили разговоры, правда, что церковь давно уже пытается, используя последние достижения науки, научно доказать существование Господа Бога, но, во-первых, этим она безуспешно занималась третью сотню лет, а во-вторых, жаль было тратить время на то, чтобы заниматься ею из чистой любознательности. Репортажи о королевских домах, Ватикане и храмах Востока, проникнутые откровенным юношеским любопытством, делали и до сих пор начинающие журналисты, еще не переболевшие удивлением перед анахронизмами, но те, кто имел уже кое-какой стаж и опыт, считали такое для себя несолидным. Так что церковники мирно существовали себе где-то, едва ли не в параллельном пространстве, никого они не заботили и сами, судя по всему, не считали нужным менять систему сложившихся отношений. И Снерг не представлял себе, что говорить и как держаться, однако надеялся на наработанную журналистскую хватку и умение общаться с самыми разными людьми.

– Кое-кого, надо сказать, откровенно забавляет возможность обращаться к нам согласно нашим традициям, – сказал Драгомиров. – Но если даже в основе лежат такие чувства, нас это никоим образом не оскорбляет.

– Итак, отец Дмитрий, – сказал Снерг. Поискал в памяти подходящие архаизмы и взял с земли оставленную Каратыгиным бутылочку коньяка – там еще оставалась половина. – Не угодно ли? Его, как говорится, и монахи приемлют.

– Благодарствуйте, – отец Дмитрий принял стаканчик. – Станислав Сергеевич, я – не священник при храме. Диссертацию я защитил по вопросам, касающимся возможных точек соприкосновения современной церкви и современной науки.

– Это, мне кажется, не новая тема?

– Отчасти, поскольку в науке происходят регулярные качественные изменения. В настоящее время мне оказали честь, назначив руководителем Минусинского центра, где мы в меру своих скромных усилий пытаемся доказать существование Господа, пользуясь данными, имеющимися у современной науки. Вы, должно быть, слышали о нас?

– Немножко, поскольку это мой родной город.

Драгомиров улыбнулся:

– В какой-то мере мы берем реванш. Вы достаточно долго и упорно использовали наши священные книги, пытаясь интерпретировать отдельные тексты как упоминания о инопланетных звездолетах, працивилизациях. Писатели-фантасты и астроархеологи особенно в сем многогрешны… И вы, я думаю, не станете испытывать неудовольствия оттого, что роли некоторым образом переменились?

– Ради бога, сколько угодно, – сказал Снерг.

– Вот именно – ради бога…

– Это даже интересно, – сказал Снерг.

– Нам тоже весьма интересно наблюдать за астроархеологами, – заверил отец Дмитрий. – Но ваш интерес к нашей работе, спорадический интерес, согласитесь, выхода на массовую аудиторию не получает. Меж тем мы именно хотели познакомить с нашей работой возможно большее количество людей. Им, несомненно, будет интересно.

– Вполне вероятно, – сказал Снерг.

– Потому мы и решили обратиться к вам – вы не только известный журналист, но, что гораздо важнее, редактор программы – «Т – значит тайна». Весьма популярной среди зрителей Глобовидения программы.

– Вы абсолютно правы, – сказал Снерг. – Вы хотите, чтобы я посетил ваш центр?

– Мы весьма желали бы этого, дальнейшее зависит от того, какое впечатление на вас произведет то, что вы у нас узнаете – либо займетесь этим сами, либо поручите кому-то другому.

– Простите, но может оказаться так, что…

– Я надеюсь, мы вас заинтересуем, – сказал Драгомиров. – Право, у нас есть чем заинтересовать даже такого искушенного человека, как вы. И не в последнюю очередь потому, что это – необычно…

Снерг никогда не возводил чопорность в идеал.

– Вот именно – необычно, – сказал он. – Оттого до сих пор находятся люди, которые идут к вам венчаться. Это так необычно…

– Не буду с вами спорить. И все же стоит избегать однозначных толкований. Мы с моей невестой шли к венцу отнюдь не из любви к экзотике.

– Да, конечно, – сказал Снерг. – Я понимаю.

– Временами меня удручает позиция иных деятелей искусства. Взять хотя бы… помните эту кинокомедию? Ту, где современный священник шарахался на пляже от девушек в купальниках, крестился на видеофон и считал гиперпространство преддверием ада. Это несерьезно, глупо и убого и в конечном счете компрометирует вас самих.

– Не спорю, – сказал Снерг. – Однако вам не кажется, что многое и многое из вашей истории дает все же повод? Или может создать определенное устойчивое впечатление.

– Но разве у науки не было флогистона, плоской Земли, самозарождения мух из грязи – своего «многого и многого»? Позвольте уж и мне быть откровенным. Мне кажется, что в основе вашего добродушия лежит благодушное сознание того, что мы перестали быть для вас серьезным противником. Так, чудаки…

– Вас это обижает? – спросил Снерг.

– Скорее, огорчает. Мы не капитулировали, Станислав Сергеевич. Мы далеко ушли от времен «испанского сапога» и костров и не жалеем об этом, инквизиция забыла наш главный постулат – убеждение – и принесла нам самим немало вреда. Мы хотим убедить. Для этого нам приходится быть учеными, экспериментаторами. Верить не потому, что это нелепо, а потому, что это логично и подтверждено фактами. Таким девизом мы давно уже руководствуемся. И я хочу верить, что к нашей работе вы подойдете без предубеждения.

– Я постараюсь, – пообещал Снерг.

– Какие сроки были бы для вас наиболее приемлемыми?

– Да хотя бы завтра, – сказал Снерг. – Я отдыхаю.

– Значит, можно ожидать вас завтра?

– Да.

– Благодарю вас. До встречи.

«Гора вприпрыжку рысит к Магомету, – подумал Снерг, оставшись в одиночестве. – Зашевелились. Оживились. С чего бы вдруг? Сей отец Дмитрий нанес визит и сделал приглашение с санкции вышестоящего руководства, или нет? Плохо мы их знаем все же… Ну и бог с ними, – завершил свои размышления Снерг, поднимаясь, – а я пойду посмотрю картины с Эльдорадо, и не верую я, Васенька, ни в сон, ни в чох… Правда, в сны-то как раз и приходится верить после всего случившегося… Стоп!»

Снерг даже остановился. С одной стороны, случай с пассажирами «Картахены» как раз и мог стать отправной точкой будущего фильма в противовес тому, что готовит сейчас на Эвридике кошка, которая гуляет сама по себе – Марина Банишевская. С другой стороны, для Каратыгина и компании «картахенский инцидент» мог послужить козырем в их игре, поводом поднять шум вокруг новых, неизвестных доселе опасностях, козырь, служивший бы прежней цели – посадить на голодный паек Проект «Икар». Цель у них остается прежней, а аргументов, которые неминуемо произведут впечатление, прибавится. Это уже не отвлеченные разговоры о том, пора или нет человечеству превращаться в галактическую расу, – это конкретная опасность, подстерегающая пассажиров межпланетных рейсов, и то, что историки окажутся на нашей стороне (не все, ох, не все…), ничего не изменит. «Сегодня преодолевающие гиперпространство люди видят во сне прошлое, а завтра, глядишь, они и вовсе начнут проваливаться в прошлое», – так может сказать любой наш противник, и возразить ему нечего. Так что о случае с «Картахеной» следует пока помалкивать…

Снерг вошел в дом, тактично проигнорировав целовавшуюся в нише парочку, пересек комнату, в которой спорили о чем-то, имеющем отношение к визуалистической музыке, и страсти накалились так, что незамеченными остались бы и десять андромедян с плакатом «Привет Земле!» Миновал, лавируя среди танцующих, бальный зал, обошел еще несколько комнат – везде веселились, спорили до беспорядочного галдежа, танцевали, демонстрировали какого-то инопланетного зверя, похожего на коалу с радужным петушиным хвостом, – зверь смирно стоял на диване и с вежливой опаской косился на повизгивающих девушек, пытавшихся его потрогать. Варили глинтвейн, играли в настольные игры, и нигде не было никаких картин. Подумав, Снерг решил подняться в мансарду.

У лестницы, прямо на дороге, лежал белый человеческий череп – что-то новенькое. Снерг осторожно тронул его носком ботинка. Глазницы озарились зловеще-красным, череп лязгнул челюстью, легонько от этого подпрыгнув, и замогильным голосом изрек:

– Гой еси ты, Василий Буслаевич! Где лежит пуста голова, лежать будет и Васильевой голове!

Голос, хотя и искаженный, был явно шеронинским.

– А не верую я, Васенька, ни в сон, ни в чох… – пробормотал Снерг, поднял череп и пошел вверх по витой лестнице. Череп под мышкой посверкивал глазами и беспрестанно сыпал черными пророчествами.

С порога Снерг увидел картины – три распахнутых в солнечный день окна посреди погруженной в размытый чернильный полумрак комнаты. Сиреневый ночничок, поставленный на пол, едва освещал свой угол. Шеронин и Пчелкин возились с маленьким слайд-проектором, а в дальнем углу сидел в глубоком кресле кто-то третий, превращенный темнотой в черный неузнаваемый силуэт.

Череп снова забубнил что-то насчет того, что все, дескать, там будем, и никому этого не миновать. Шеронин с Пчелкиным вскинули головы. Третий тоже вгляделся в Снерга из темноты.

– Здорово, – сказал Снерг. – Что это за мастику вы по дому разбрасываете, некроманты?

– Здорово, Стах, – рассеянно отозвался Шеронин. – Девочкам нравится, пусть себе брюзжит… – Он взял у Снерга череп, что-то с ним сделал, и череп заткнулся на полуслове. – Развлекаемся, понимаешь, стоя у врат головоломной загадки…

– Ты о чем?

– Об этом, – он кивнул в сторону картин.

– Обронил Каратыгин что-то о странных картинах с Эльдорадо. Они?

– Они и есть.

– А что в них странного?

– Сейчас увидишь, – сказал Шеронин и придвинул табурет. – Садись и смотри внимательно, потом расскажешь о своих впечатлениях.

Снерг сел и стал смотреть на картины. Ничего в них особого не было.

Дерево посреди зеленого луга, небо синее, чистое, только перистое облако протянулось длинным мазком, краем уходя за раму.

Женщина со светлыми распущенными волосами и огромными карими глазами, в синем невесомом платье, держит на руках ребенка, за ее плечом встает теплое солнце и виден угол стеклянного здания.

Что-то непонятное – бледно-зеленая поверхность, вспученная в нескольких местах плавными выгибами, пронизанная блекло-золотистыми струйками света. Немного похоже на просвеченное солнцем мелководье.

Снерг сидел и смотрел. Постепенно он почувствовал легкое недоумение, волнение, переходившее то ли в тревогу, то ли в растерянность. Чем это чувство было вызвано, он не мог понять, но оно не проходило, усиливалось, странные облучения возникали то ли в теле, то ли в мозгу. С чем это можно сравнить? Сквозь сон чувствуешь, как ноют натруженные руки? Запах, настолько слабый, чтобы осознать, чему или кому он принадлежит? Попытка после долгой разлуки вспомнить вкус губ любимой женщины? Впечатление, будто ты забыл что-то сделать? Сон, забытый, едва голова поднялась от подушки? Чужой взгляд в затылок на темной таежной дороге? Что?

Ассоциации наплывали одна за другой, но ни одна не годилась. Он словно плыл навстречу картинам бесконечно долго и никак не мог их достичь, слиться с ними, вобрать их в себя и стать их частью. Мысли и ощущения не переливались в слова, Снерг мог лишь констатировать, что с ним что-то происходит, но дальше была стена, непознаваемое. Чем же это вызвано? Лицо женщины самое обычное – и все-таки иное, пейзаж – не такой пейзаж, а третья картина и вовсе… Звучит музыка или только кажется? И можно ли сравнивать это с музыкой?

Его встряхнули за плечо, и он очнулся.

– Ну? – сказал Шеронин. – Впечатления изложишь?

– Нет, – сказал Снерг. – Не могу, не умею… Да что же это такое?

– Тайна, уважаемый редактор ведающей тайнами программы… Толя, ты бы взялся дать толкование?

– Я попробую, – сказал Пчелкин. – Это то, что человечество искало сотни лет – искусство, воздействующее на подсознание на каком-то качественно ином уровне, непостижимым образом. Вызывающее эмоции и мысли, которые нельзя описать, – в его мягком глуховатом голосе прорезалась недоуменная боль. – Как они этого добились? Я не знаю…

– Любопытный штрих, – сказал Шеронин. – Слайд-копии, которые мы сделали, ровным счетом ничего не вызывают.

– Почему же никто до сих пор… – сказал Снерг.

– Потому, что до сих пор с живописью Эльдорадо мы были знакомы лишь по слайд-копиям, которые, как оказалось, не передают самого главного. А ездить туда никто до сих пор не считал нужным – всего-навсего один из внезапных поселков, пусть и самый крупный, от силы пять-шесть художников, и то не профессиональных – к чему тратить время? Вот и прохлопали. Вряд ли это первые такие картины… И непонятно, почему молчат сами ребята с Эльдорадо – невозможно открыть новый вид искусства и не заметить этого. Если бы Келлеру не подарили эти картины… Что молчишь, Стах? Тебе и карты в руки.

– Думаешь? – спросил Снерг. – Но как, по-твоему, я вытащу это на большой экран, если картины оказывают воздействие на человека только при непосредственном рассмотрении?

– Да, действительно… Но ведь нужно же что-то делать? Ты свободен?

– Можно хоть завтра… – Но тут он вспомнил о снах и загадочных недомолвках отца Дмитрия. – Нет, боюсь, что я занят. – Может, вам кого другого ангажировать, братцы?

– Черт, ему предлагают сенсацию века…

– А если у меня в кармане уже есть одна?

– Ты о чем?

– Так, пустяки, – сказал Снерг. – Но завтра я действительно занят, и кто знает, что за этим последует…

– Тогда предлагаю следующее, – сказал Шеронин. – Мы с Толей завтра отправляемся на Эльдорадо, посмотрим, как себя чувствуют и чем дышат тамошние творческие люди, и ограничиваются ли их чудеса одними только картинами. А ты вылетишь следом, как только расправишься с делами. Лады?

– Лады, – сказал Снерг. – И Аленку прихватите, она там давно хотела побывать.

– Как вам наш план? – обернулся Шеронин к тому, третьему, укрывшемуся в тени.

– Одобряю, – отозвался знакомый Снергу голос, и Снерг удивился, но не особенно. – Только перед отлетом загляните ко мне, хорошо?

– Заглянем.

– Вот и прекрасно. Я хотел бы побеседовать и с вами, Стах, если вы никуда особенно не спешите.

– Не спешу, – сказал Снерг. – Похоже, сегодня придется забыть о безмятежном отдыхе, сплошные деловые встречи. Здравствуйте, Денис. Что это вы прячетесь?

– Вспомнил старые романы, знаете ли… – Он встал и включил свет – Денис Сергачев, начальник отдела «Динго», пожилой, но порывистый и легкий в движениях, похожий на д’Артаньяна из последнего тома, лишившегося юношеской горячности, но сохранившего мушкетерскую пластику тела. – Пойдемте вниз, Стах? К шашлыкам?

– Если их еще не слопали, – сказал Снерг. – Прекрасный получается отдых, не узнаю беспечного острова Буяна…

Он шел следом за Сергачевым сквозь гомон и веселье и думал о том, что время помчалось вдруг, как отошедший от станции монор дальнего следования. Он всегда жил в ускоренном ритме, этого требовали его работа и его натура, но сюрпризы двух последних дней могут удивить даже редактора специализирующейся на тайнах передачи, и нет уверенности, что сюрпризы кончились, все за то, что они только начинаются. Тут бы и воскликнуть: «Вот и чудненько!», тут бы и порадоваться, что темы и сюжеты не рождаются в муках, а приходят сами, но это-то как раз и настораживает – незваные сложности всегда обещают больше неприятностей, чем те, которые в принципе можно было предсказать…

– Итак, вы объявились самолично, – сказал Снерг. – Неужели из-за картин?

– Ничего удивительного. У меня не так уж много работы – если начальнику нечем заняться, это-то как раз и означает, что он сумел хорошо поставить дело. Да и начальство у нас тревожат только в случае ЧП…

– Вы считаете, что эти картины – ЧП?

– В каком-то смысле, – сказал Сергачев. – Журналисты, да и не только они, любят подтрунивать над тем, что мы разработали и просчитали массу кризисных ситуаций и вариантов возникновения разного рода опасностей…

– А вы не думаете, что реальное ЧП как раз и окажется непохожим на все прогнозы?

Назад Дальше