Всё простое – правда… Афоризмы и размышления Петра Леонидовича Капицы, его любимые притчи, поучительные истории, анекдоты - Павел Рубинин 7 стр.

Богу и мамоне служить одновременно нельзя.

Чем выше лезет обезьяна, тем лучше виден ее зад.

Существуют три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика.

Мы должны быть благодарны Богу, что он создал мир так, что все простое – правда, а все сложное – неправда.

Простота – это и есть самая большая мудрость.

Никогда не надо слишком быстро раздвигать ножки.

Один хороший эксперимент стоит больше изобретательности ньютоновского ума.

Никто не обнимет необъятного.

Старушка ни на что не реагирует.

Три дела, однажды начавши, трудно кончить: а) вкушать хорошую пищу; б) беседовать с возвратившимся из похода другом и в) чесать, где чешется.

Спасение утопающих есть дело рук самих утопающих.

Давно доказано опытом, что нельзя докладывать шепотом.

Указую господам сенаторам, чтобы речь держать не по писаному, а своими словами, чтобы дурь была видна каждого.

Все животные равны, но некоторые – равнее других.

Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

Я знаю, что поэзия необходима, но почему – не знаю.

Хромой калека, идущий по верной дороге, может обогнать рысака, если тот бежит по неправильному пути. Даже более того, чем быстрее бежит рысак, раз сбившись с пути, тем дальше оставит его за собой калека.

Поучительные истории, притчи и анекдоты

Совет Резерфорда

Ученые, которые не могут самостоятельно работать, становятся просто исполнителями, лаборантами, но не научными работниками… Когда молодые люди, заканчивавшие у Резерфорда кандидатскую работу, приходили к нему с вопросом: «Что теперь делать? Что делать после кандидатской защиты?», он им отвечал: «Если после кандидатской работы, после двух лет практической работы, вы не знаете сами, что вам дальше делать, я могу вам посоветовать бросить заниматься наукой!»

Экзамен

В отличие от английского наш инженер получает очень широкое образование. У английского инженера кругозор у́же, но когда его наблюдаешь в работе, то видишь, что он гораздо прямее, непосредственнее подходит к задаче и быстрее получает результаты. Между тем наш чувствует себя неуверенно и долго «плавает» перед тем, как взяться за дело.

Убедить нашу профессуру, что нельзя таким бесконечным винегретом набивать голову студенту, – безнадежное дело, так как большинство самих профессоров в жизни занимаются только коллекционированием статей, формул, ссылок и того же требуют от студента.

Пример того, как учат нашу молодежь, хорошо обнаружился на одном экзамене у нас в институте. Экзаменовался на аспиранта молодой инженер – отличник Менделеевского института. Я экзаменовал его так:

– Какие книги вы читали к экзамену?

Он называет 5–6 подходящих книг.

– Какая вам больше всех понравилась?

После некоторого раздумья он называет одну из них.

– Какая глава в этой книге произвела на вас наибольшее впечатление?

Он думает, неуверенно называет.

– Возьмите книгу в руки, откройте эту главу и расскажите, что вас наиболее заинтересовало в этом вопросе и почему?

Полное затруднение. Молчание.

Экзамен явно прошел неудачно. Он мог бы ответить на любой вопрос по программе, но ответить на вопрос, который он сам себе задает, не умеет. Конечно, такой человек не годится в ученые.

Резерфорд и мозли

Помню, еще в начале моей работы в Кембридже я как-то сказал Резерфорду: «У нас работает X. Он работает над безнадежной проблемой и напрасно тратит время, приборы и прочее». «Я знаю, – ответил Резерфорд, – что он работает над безнадежной проблемой, зато эта проблема его собственная. И если работа у него не выйдет, то она научит его самостоятельно мыслить и приведет к другой проблеме, которая уже будет иметь экспериментальное решение». Так потом и оказалось. Он многим готов был пожертвовать, чтобы только воспитать в человеке независимость и оригинальность мышления. И если они проявлялись, Резерфорд окружал такого человека заботой и поощрял его работу.

Как пример умения Резерфорда верно направлять работу своих учеников приведу историю большого открытия, сделанного Мозли. Ее мне рассказал сам Резерфорд. В 1912 году Мозли работал у него в Манчестере. Это был очень молодой человек, но Резерфорд говорил мне о нем как о своем лучшем ученике. Мозли сразу же сделал небольшую, но хорошую работу, после чего пришел к Резерфорду и рассказал о трех возможных темах работ, которые он хотел бы делать. Одна из них была как раз та классическая работа, которая сделала имя Мозли всемирно известным, – установление зависимости длины волны рентгеновских лучей атома от положения его в периодической системе. Резерфорд отметил, что считает эту тему самой важной, и посоветовал Мозли взяться именно за нее. Резерфорд не ошибся: работа оказалась исключительно важной. Но он всегда отмечал, что идея принадлежит Мозли.

Задача Джинса

Значимость творческого таланта хорошо иллюстрируется следующим примером, который, насколько мне известно, был давно еще предложен Джинсом. Положим, у нас есть х – число пишущих машинок. За каждой машинкой сидит обезьяна, умеющая только ударять по клавишам, то есть существо, полностью лишенное творческих способностей в области литературы. Спрашивается: каково должно быть число таких машинок-обезьян, чтобы одной из них посчастливилось написать, скажем, «Гамлета» – одно из самых выдающихся произведений мировой литературы, созданное гением Шекспира?

Задача решается просто. Вот ее решение. Положим, при использовании всех клавиш и регистров современной машинки, чтобы первая буква была правильна, нужно 100 независимых ударов обезьянами и такое же число машинок. Тогда, чтобы n начальных букв совпали с текстом «Гамлета», число обезьян х = 100n = 102n. Таким образом, получаем довольно неожиданный результат.

Чтобы совпали только первые 40 букв, то есть меньше первой строчки текста «Гамлета», число обезьян х должно быть около 1080, а это число атомов во всей Вселенной – такой, какой она представляется современным астрономам.

Конечно, задача таким путем еще не полностью решена. Напечатанное обезьянами нужно еще прочесть и найти искомый текст. Чтобы осмыслить напечатанное, нужен человеческий ум хотя бы и без творческих способностей, но умеющий критически оценить литературное качество напечатанного.

Приведенная задача, конечно, нереальна: никто не предполагает создавать научные институты из обезьян. Но все же она хорошо иллюстрирует необходимость тщательного подбора сотрудников научных институтов из людей с творческим дарованием, так как в науке каждый плохо осмысленный поиск почти сразу, как и в случае с обезьянами, понижает вероятность успешного решения поставленной задачи до нуля.

С точки зрения нормального человека

Мне помнится такой разговор с Резерфордом за обедом в Тринити-колледже. Не помню, по какому поводу – под влиянием ли книги Ломброзо «Гений и помешательство» или по другой причине, – я развил взгляд, что всякий крупный ученый должен быть до некоторой степени сумасшедшим. Резерфорд услыхал этот разговор и спросил меня:

– По вашему мнению, Капица, я тоже сумасшедший?

– Да, профессор.

– А как вы это докажете? – спросил он.

– Очень просто, – ответил я. – Помните, несколько дней назад вы сказали мне вскользь, что получили письмо из США, в котором крупная американская фирма (не помню сейчас, какая; по-видимому, это была «Дженерал электрик») предлагала вам построить в Америке колоссальную лабораторию и при этом обещала платить сказочное жалованье. Вы только рассмеялись в ответ на такое предложение и серьезно его не стали рассматривать. Так вот, с точки зрения нормального человека, вы поступили как сумасшедший.

Резерфорд рассмеялся и сказал, что, по всей вероятности, я прав.

Можно ли носить бороду?

Приходят однажды к раввину евреи и спрашивают его, можно ли им, евреям, носить бороду.

– Конечно нет, – ответил раввин. – Настоящим евреям нельзя носить бороду.

И евреи ушли, но на улице снова заспорили, вернулись к раввину и говорят:

– Послушай, равви. Но у тебя-то самого есть борода, а ведь ты настоящий еврей.

– Отличие между нами заключается в том, что я ни у кого не спрашивал, можно ли мне носить бороду, – сказал мудрый раввин.

Чей вклад больше?

По берегу реки прогуливались трое друзей с собакой. Вдруг один из них заметил лежащий на другом берегу мешок и воскликнул: «А может быть, там что-то ценное?!» Тогда второй предложил третьему, хозяину собаки, приказать ей переплыть реку и принести мешок, что и было тотчас сделано. Открыв мешок, друзья обнаружили в нем действительно ценные вещи, и разгорелся спор, как разделить найденное. Тот, кто первым увидел мешок, утверждал, что должен получить бо́льшую часть, так как именно он увидел загадочный предмет на другом берегу. На большей доле настаивал и тот, кто предложил послать собаку за ценностями. А хозяин собаки уж тем более утверждал, что бо́льшая часть принадлежит ему, ибо без пса они никогда бы не стали владельцами ценностей.

Эта ситуация аналогична ситуации в научном коллективе, в котором теоретик указывает на направление исследований, экспериментатор находит путь решения задачи, а конкретно решает задачу исследователь, владеющий необходимыми для работы приборами. И точно так же довольно часто возникает вопрос о том, кто внес наиболее существенный вклад и должен получить наибольшее вознаграждение.

Я задавал этот вопрос в Англии юристам, которые также сталкиваются с такого рода проблемами, и они не могли дать однозначный ответ, которого, я думаю, просто нет. Невозможно расчленить научную работу на более и менее значимые этапы, ибо каждый этап является звеном единой цепи при исследовании неизвестного.

Удар молотком

Дело происходило на одном заводе в Англии, где была построена какая-то крупная машина – кажется, специальный тип воздуходувки. Завод никак не мог пустить ее в ход. Инженеры долго бились над ней, цеха стояли, а воздуходувка не работала. Наконец директор завода решил, что надо прибегнуть к помощи извне, и пригласил на консультацию крупного специалиста. Директор решился на этот шаг не сразу, так как был прижимист и не хотел тратить лишние средства на приглашение крупных профессоров, которым в Англии приходится выплачивать за консультацию большие суммы.

Профессор приехал, посмотрел машину, попросил молоток или кувалду и несколько раз ударил по корпусу машины. Какие-то части внутри, должно быть, сдвинулись, пришли на место, и машина заработала. Цеха пошли в ход, завод ожил. Профессор вернулся домой и по английскому обычаю послал директору завода счет на 100 фунтов стерлингов – сумма немалая. Директор огорчился и возмутился: «Что же это такое? Приехал человек, который два-три раза ударил молотком и уехал, а я за это должен платить 100 фунтов? Надо сбить спесь с этого профессора», – решил он и послал ученому письмо, в котором в деликатной форме просил дать более точную расценку его труда. На это он получил такой ответ: «За приезд на завод и удар молотком, – писал профессор, – мне полагается 1 фунт стерлингов, а за то, что я знал, куда ударить молотком, мне следует заплатить остальные 99 фунтов».

Две поучительные истории

Карл Штейнмец (1865–1923), выходец из Польши, получил высшее образование в Германии и Швейцарии. В связи с участием в социалистическом движении эмигрировал в США. В 1895 году поступил в «Дженерал электрик» (Скенектади), где благодаря своим большим способностям быстро выдвинулся. Главным его талантом было умение применять математические выводы теоретической электродинамики к решению практических проблем электротехники. Это и сделало его с молодых лет идейным руководителем исследовательских и конструкторских работ в лабораториях «Дженерал электрик», впервые создававшихся при промышленной корпорации. Но Штейнмец обладал одним качеством, мало распространенным среди американцев: его не интересовал личный заработок, и он считал, что безденежный коммунистический строй является идеальным для человеческого существования. Я не знаю, как так вышло, но рассказывали, что в конечном счете материальная сторона его существования приняла своеобразную форму. Он не получал зарплату, но все его счета и личные расходы оплачивались «Дженерал электрик». Говорили, что это стало возможно также благодаря необычайной наружности Штейнмеца. Он был небольшого роста, широкоплеч, сутуловат, с большой головой, носил бороду, так что напоминал человекообразную обезьяну – орангутанга. К тому же у него во рту неизменно была сигара. Человека такой необыкновенной наружности, без сомнения, знал весь город. Поэтому когда Штейнмец приходил в магазин и выбирал товар, то счет за покупки автоматически посылался не ему, а «Дженерал электрик». Такое безденежное состояние устраивало Штейнмеца, а также устраивало и компанию, так как он имел скромные привычки и стоил им недорого.

Рассказывают, что как-то раз Штейнмец пришел к главному менеджеру «Дженерал электрик» и сказал ему, что работа консультанта не полностью его удовлетворяет. Ему хочется учить и работать с молодежью, поэтому он собирается принять предложение, сделанное ему одним из ведущих университетов, заведовать кафедрой электротехники и читать лекции. Таким образом, он покидает «Дженерал электрик» и переезжает в другой город.

Компания, конечно, совсем не хотела потерять Штейнмеца. Но для нее основным затруднением было то, что никакие материальные блага не могли повлиять на его решение. Говорят, что было созвано экстренное собрание правления и Штейнмецу сделали следующее предложение: компания «Дженерал электрик» на свои средства строит в городе университетский колледж инженерных наук, обеспечивает его средствами и предлагает Штейнмецу любую кафедру. Говорят, что это стоило компании несколько миллионов долларов, но она сохранила Штейнмеца. С 1902 года он заведовал кафедрой в этом колледже. Конечно, впоследствии университет воспитал для компании дельных инженеров, конструкторов и исследователей. Но все же обычно в США университеты строят на средства общественных организаций или меценатов.

Другой рассказанный мне случай, происшедший в начале этого столетия и демонстрирующий заинтересованность промышленных компаний в работающих у них ученых, тоже поучителен. Это касается «Истмен Кодак», тогда уже крупнейшей компании по фотоаппаратуре и фотоматериалам. Известно, что в «Истмен Кодак» руководителями исследовательских работ по созданию светочувствительных фотоматериалов были два ученых-химика Ч. Миз и С. Е. Шеппард. Интересен для нас тот путь, которым Шеппард попал на работу в исследовательскую лабораторию этой компании. Шеппард – англичанин. Он работал в лаборатории небольшого фотозавода в Лондоне. Своими работами по изучению природы чувствительности фотослоев пластинки он заслужил большую известность. Он первым показал, что фотопластинки, специально приготовленные на совершенно чистом желатине, обладают низкой чувствительностью, но в обычных условиях достаточно ничтожных примесей случайно находящегося в желатине сернистого серебра, чтобы колоссально повысилась их чувствительность. Количественное непостоянство присутствия этих примесей в желатине фотослоя и объясняет трудность получения фотоматериалов с постоянными стандартными показателями чувствительности. Это крупнейшее открытие сразу выдвинуло Шеппарда в первые ряды фотохимиков. Компания «Кодак» предложила ему переехать в США, обеспечив его при этом, конечно, как высоким окладом, так и роскошными условиями для работы. Но Шеппард был доволен теми скромными условиями, в которых он спокойно работал, и высокая зарплата его тоже не привлекала. Он категорически отказался от предложения компании «Кодак». Тогда компания выбрала другой путь. Она скупила на бирже все акции предприятия и, став таким образом его владельцем, попросту закрыла лабораторию, в которой он работал. Шеппарду ничего не оставалось делать, как принять предложение и переехать в США.

Обе эти истории, конечно, имеют нечто общее – понимание предприятиями значения роли руководящих творческих работников в развитии современной техники. Для того чтобы привлечь таких способных людей, предприятия готовы идти на большие затраты. Прибыль, которую они могут дать, конечно, не поддается количественному подсчету.

Обе эти истории были мне рассказаны в разное время разными людьми, и я их не проверял. Очень возможно, что в деталях они не точны, но общий характер взаимоотношений между американской промышленностью и учеными, который я наблюдал, они передают достаточно ярко, поэтому и поучительны.