Тут дама без воротника вдруг пронзительно крикнула: "Негодяй" - и, меняясь в цвете лица из желтоватого в багровый, из багрового в желтый, а затем в Чисто меловой, Сергей Герардович Дунчиль качнулся и стал падать в обмороке, но чьи-то руки подхватили его. И тотчас по волшебству погасли лампионы на сцене, провалилась в люк красавица, исчезли супруги Дунчиль.
21/VI.35. в грозу.
И опять наступил антракт, ознаменов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Раскисший в собственном поту Никанор Иванович открыл глаза, но убедился, что продолжает спать и видит сны. На сей раз ему приснилось, что появились между зрителей повара в белых колпаках и стали раздавать суп. Помнится, один из них был веселый круглолицый и, черпая суп громадной ложкой, все приговаривал:
- Сдавайте, ребята, валюту. Ну чего вам тут на полу сидеть!
Похлебав супу без аппетита, Босой опять вынужден был зажмуриться, так как засверкали лампионы на сцене.
Вышедший из бархата молодой человек звучно объявил, что известный артист Прюнин исполнит отрывки из сочинения Пушкина "Скупой рыцарь". Босой хорошо знал фамилию сочинителя Пушкина, ибо очень часто слышал, да и сам говорил: "А за квартиру Пушкин платить будет?" - и поэтому с любопытством уставился на сцену.
А на ней появился весьма пожилой бритый человек во фраке тотчас скроил мрачное лицо и, глядя в угол, заговорил нараспев:
- Счастливый день!..
Фрачник рассказал далее, что сокровища его растут, и делал это столь выразительно, что притихшей публике показалось, будто действительно на сцене стоят сундуки с золотом, принадлежащим фрачнику. Сам о себе фрачный человек рассказал много нехорошего. Босой, очень помрачнев, слышал, что какая-то несчастная вдова под дождем на коленях стояла, но не тронула черствого сердца артиста. Затем фрачник стал обращаться к кому-то, кого на сцене не было, и за этого отсутствующего сам же себе отвечал, причем у Босого все спуталось, потому что артист называл себя то государем, то бароном, то отцом, то сыном, то на "вы", то на "ты". И понял Босой только одно, что артист умер злою смертью, выкликнув: "Ключи! Ключи мои!" и повалившись после этого на колени, хрипя и срывая с себя галстук.
Умерев, он встал, отряхнул пыль с фрачных коленей, улыбаясь поклонился и при жидких аплодисментах удалился.
Молодой человек вышел из бархата и заговорил так:
- Ну-с, вы слышали, граждане, сейчас, как знаменитый артист Потап Петрович со свойственным ему мастерством прочитал вам "Скупого рыцаря". Рыцарь говорил, что резвые нимфы сбегутся" к нему и прочее. Предупреждаю вас, дорогие граждане, что ничего этого с вами не будет. Никакие нимфы к вам не сбегутся, и музы ему дань не принесут, и чертогов он никаких не воздвигнет, и вообще он говорил чепуху. Кончилось со скупым рыцарем очень худо - он помер от удара, так и не увидев ни нимф, ни муз, и с вами будет тоже очень нехорошо, если валюты не сдадите.
И тут свет в лампах превратился в тяжелый красный и во всех углах зловеще закричали рупоры:
- Сдавайте валюту!
22/VI.35.
Поэзия Пушкина, видимо, произвела сильнейшее впечатление на зрителей. Босому стало сниться, что какой-то маленький человек, дико заросший разноцветной бородой, застенчиво улыбаясь, сказал, когда смолкли мрачные рупоры:
- Я сдаю валюту...
Через минуту он был на сцене.
- Молодец, Курицын Владимир! - воскликнул распорядитель, - я всегда это утверждал. Итак?
- Сдаю, - застенчиво шепнул молодец Курицын.
- Сколько?
- Тыщу двести, - ответил Курицын.
- Все, что есть? - спросил распорядитель, и стала тишина.
- Все.
Распорядитель повернул за плечо к себе Курицына и несколько секунд смотрел не отрываясь Курицыну в глаза. Босому показалось, что лучи ударили из глаз распорядителя и пронизывают Курицына насквозь. В зале никто не дышал.
- Верю! - наконец воскликнул распорядитель, и зал дыхнул как один человек. - Верю. Глядите - эти глаза не лгут!
И верно: мутноватые глаза Курицына ничего не выражали, кроме правды.
- Ну, где спрятаны? - спросил распорядитель, и опять замер зал.
- Пречистенка, 2-й Лимонный, дом 103, квартира 15.
- Место?
- У тетки Пороховниковой Клавдии Ильинишны. В леднике под балкой, поворотя направо, в коробке из-под сардинок.
Гул прошел по залу. Распорядитель всплеснул руками.
- Видали вы, - вскричал он, - что-либо подобное? Да ведь они же там заплесневеют? Ну мыслимо ли доверить таким людям деньги? Он их в ледник за^ сунет или в сортир. Чисто как дети, ей-богу!
Курицын сконфуженно повесил голову.
- Деньги, - продолжал распорядитель, - не в ледниках должны храниться, а в госбанке, в специальных сухих и хорошо охраняемых помещениях. И на эти деньги не теткины крысы должны любоваться, а на деньги эти государство машины будет закупать, заводы строить! Стыдно, Курицын!
Курицын и сам не знал, куда ему деваться, и только колупал ногтем свой вдрызг засаленный пиджачок.
- Ну, ладно, кто старое помянет, - сказал распорядитель и добавил: Да... кстати... за одним разом чтобы... у тетки есть? Ну, между нами? А?
Курицын, никак не ожидавший такого оборота дела, дрогнул и выпучил глаза. Настало молчание.
- Э, Курицын! - ласково и укоризненно воскликнул распорядитель. - А я-то еще похвалил его! А он, на тебе! Взял да и засбоил! Нелепо это. Курицын! Ведь по лицу видно, что у тетки есть валюта. Зачем же заставлять нас лишний раз машину гонять.
- Есть! - крикнул залихватски Курицын.
- Браво! - вскричал распорядитель, и зал поддержал его таким же криком "браво!".
Распорядитель тут же велел послать за коробкой в ледник, заодно, чтобы не гонять машину, захватить и тетку - Клавдию Ильинишну, и Курицын исчез с эстрады.
Далее сны Босого потекли с перерывами. Он то забывался в непрочной дреме на полу, то, как казалось ему, просыпался. Проснувшись, однако, убеждался, что продолжает грезить. То ему чудилось, что его водили в уборную, то поили чаем все те же белые повара. Потом играла музыка.
Босой забылся. Ногами он упирался в зад спящему дантисту, голову повесил на плечо, а затем прислонил ее к плечу рыжего любителя бойцовых гусей. Тот первоначально протестовал, но потом и сам затих и даже всхрапнул. Тут и приснилось Босому, что будто бы все лампионы загорелись еще ярче и даже где-то якобы тренькнул церковный колокол. И тут с необыкновенною ясностью стал грезиться Босому на сцене очень внушительный священник. Показалось, что на священнике прекрасная фиолетовая ряса - муар, наперсный крест на груди, волосы аккуратно смазаны и расчесаны, глаза, острые, деловые и немного бегают. Босому приснилось, что спящие зрители зашевелились, зевая, выпрямились, уставились на сцену.
Рыжий со сна хриплым голосом сказал:
- Э, да это Элладов! Он, он. Отец Аркадий. Поп-умница, в преферанс играет первоклассно и лют проповеди говорить. Против него трудно устоять. Он как таран.
Отец Аркадий Элладов тем временем вдохновенно глянул вверх, левой рукой поправил волосы, а правой крест и, даже, как показалось Босому, похудев от вдохновения, произнес красивым голосом:
- Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Православные христиане! Сдавайте валюту!
Босому показалось, что он ослышался, он затаил дыхание, ожидая, что какая-то сила явится и тут же на месте разразит умницу попа ко всем чертям. Но никакая сила не явилась, и отед Аркадий повел с исключительным искусством проповедь.
Рыжий не соврал, отец Аркадий был мастером своего дела. Первым же долгом он напомнил о том, что Божие Богу, но кесарево, что бы ни было, принадлежит кесарю.
Возражать против этого не, приходилось. Но тут же, сделав искусную фиоритуру бархатным голосом, Аркадий приравнял ныне существующую власть к кесарю, и даже плохо образованный Босой задрожал во сне, чувствуя неуместность сравнения. Но надо полагать, что блестящему риторику - отцу Аркадию - дали возможность говорить, что ему нравится.
Он пользовался этим широко и напомнил очень помрачневшим зрителям о том, что нет власти не от Бога. А если так, то нарушающий постановления власти выступает против кого?..
Говорят же русским языком - "сдайте валюту".
ИСТОРИЯ КОСТЮМА И ПРОЧЕЕ
В бою, когда из строя выбывает командир, команда переходит к его помощнику; ежели выбывает и помощник, принимает команду следующий за ним по должности. Но если и он выбывает?
Короче говоря, расхлебывать все, что произошло в "Кабаре" накануне, пришлось бухгалтеру Василию Степановичу Захарову, который и оказался единственным командиром "Кабаре" и при том тяжелом условии, что вся команда находилась в полном смятении, близком, пожалуй, к панике.
Аккуратнейший человек Захаров прибыл на службу, лишь только стрелка часов показала девять по московскому времени, и, к ужасу своему, застал в помещении "Кабаре" милицию и представителей уголовного розыска. В пять минут десятого прибыли следственные власти.
Дело было неслыханное. Нюра, дежурный накануне ночью капельдинер, была найдена в вестибюле "Кабаре" лежащей в луже крови и с перерезанным горлом. Дело осложнилось дикой и соблазнительной деталью - исчез директор "Кабаре" Степан Лиходеев, исчез финансовый директор Римский и исчез главный администратор Варенуха Николай. Все трое в разное время, но все бесследно.
Захаров был допрошен тут же и поступил, как всякий в его положении, то есть испугался до смерти, все свои усилия направив к тому, чтобы доказать, что он тут вообще ни при чем и ни к чему никакого отношения не имеет. Это ему удалось сделать легко - сразу же стало ясно, что тишайший и скромнейший Василий Степанович, всю жизнь сидевший в бухгалтерии, ни в чем решительно не виноват, а клятвенные его уверения, что он и представления не имеет о том, куда девались директора и администратор, заслуживают полного доверия.
Но руководить "Кабаре" в тот день пришлось все-таки ему. Узнав об этом, Василий Степанович едва в обморок не упал, но его тут же значительно утешило то, что следствие категорически заявило, что сегодняшний спектакль отменяется. Тут же двери "Кабаре" были закрыты, вывешены всюду надписи "Сегодняшний спектакль отменяется", и Захаров, стоя в толпе растерянных и бледных капельдинеров и билетерш, видел, как остроухая собака со вздыбленной .шерстью, почему-то оскалившись и рыча, кинулась прямехонько из вестибюля к кабинету финансового директора, встала на задние лапы, а передними начала царапать дверь.
Все население "Кабаре" тихо ахнуло, узнав об этом, а уголовный розыск открыл дверь и впустил знаменитую ищейку. Она повела себя чрезвычайно странно. Во-первых, стала прыгать вверх, а затем, все более раздражаясь и даже тоскливо подвывая, бросилась к окну, выходящему в сад. Окно открыли, и собака высунула морду в него и тут же явно завыла, глядя злыми глазами вверх.
Что дальше происходило, Захаров не знал, так как отправился, куда ему было велено. А велено ему было немедленно добиться в управлении кабаретными зрелищами присылки заместителей Лиходееву, Римскому и Варенухе.
Захаров облегченно вздохнул, когда покинул здание, где совершилось странное злодейство, и вышел на раскаленную солнцем площадь.
Прежде всего он увидел громаднейшую толпу, теснящуюся возле кассовых дыр и читающую с неудовольствием надпись об отмене спектакля. Вспомнив вчерашний необыкновенный спектакль, Захаров пробормотал: "Ну и ну!" - крепче прижал к себе взбухший портфель со вчерашней кассой и направился к стоянке таксомоторов.
Тотчас подошла машина. Но шофер ее мрачно сказал "еду за бензином", и уехал. Второй спросил: "Вам куда?", получил ответ: "На Остоженку", махнул рукой, сказал: "В гараж" и исчез. Захаров терпеливо дожидался третьей машины. Третий шофер сказал что-то, что поразило бухгалтера до глубины души, именно:
- Покажите деньги, гражданин.
Захаров, изумляясь, вынул червонец.
- Не поеду! - сказал шофер.
- Я извиняюсь, - сказал Захаров, моргая глазами.
- Пятерки есть? - спросил шофер.
Пораженный Захаров вынул пятерку.
- Садитесь, - сказал шофер, почему-то свирепея.
Когда в пыли и дыму Захаров летел, подпрыгивая на сиденье, он робко осведомился у мрачного возницы:
- А почему это вы насчет червонца?..
- Третий случай сегодня, - отозвался шофер, - третий сукин сын, - и с этим вынул из кармана ярлык с надписью "Абрау-Дюрсо-полусухое". - Дает червонец как миленький, - продолжал рычать шофер, - я ему сдачи три рубля... Вылез, сволочь... Через полчаса смотрю - и шофер скомкал ярлык... - Потом другой - опять червонец... смотрю... Оказывается, в "Кабаре" сиянс вчера сделал какая-то гадюка-фокусник...
Тут Захаров затаил дыхание и сделал вид, что он впервые слышит и самое слово "кабаре", а про себя подумал: "Ну и ну!" Шофер же до того расстроил себя воспоминанием, что едва не раздавил какую-то женщину и ее же обругал непечатными словами.
Наконец дотряслись до нужного места. Шофер щупал пятерку, глядел сквозь нее на солнце, что-то ворчал, но дал сдачи рубль, а насчет двугривенного сказал, что двугривенного нету.
Захаров решил не спорить - пусть пропадает двугривенный - лишь бы только скорее сплавить с плеч все это дело и с облегченной душой убраться домой.
Однако так не вышло.
Бухгалтер поднялся по лестнице во второй этаж и только что собирался пройти по коридору в конец к двери, на которой была надпись: "заведующий прием от 2 до 3", как мимо него промчалась курьерша, бормоча что-то вроде... "вот так-так!", и скрылась. Лишь только показалась заветная дверь, бухгалтер остановился, как будто прилип к полу, и выпучил глаза. Дверь была полуоткрыта и вся облеплена людьми. Они прилипли к щелям, и лица у них были искаженные. Потом вдруг вся компания кинулась бежать и рассеялась в явном ужасе, кто куда. Загремели двери по коридору. Захаров отчетливо слышал, как визгнула женщина, а пронесшийся мимо него знакомый заведующий сектором был в таком состоянии, что явно не узнавал людей.
"Распекает?" - подумал Захаров и, движимый неодолимой силой, заглянул в дверь. Заглянув, тут же сел на стул, потому что ноги подкосились.
В комнате теперь находились трое. Блистающая красотой женщина с размазанной губной краской по подбородку и заплаканным лицом, сам Захаров и третий был шевиотовый костюм с самопишущим пером в борту пиджака, и костюм этот помещался за столом заведующего в кресле.
Увидев Захарова, красавица, в которой нетрудно было узнать личную секретаршу заведующего, взрыдала, а затем и вскричала:
- О, Боже! Боже! Боже! Да где же он?
Тут грянул телефон на столе и холодный пот потек по спине бухгалтера. Костюм, протянув руку, снял трубку, поднес ее к пустоте над воротником и голосом, совершенно похожим на голос заведующего, взревел: "Да!". Затем захлопал рукавом по столу и закричал раздраженно: "Двадцать раз я говорил, чтоб они прислали мне, лично мне!" Тут швырнул трубку на вилку и, уставившись на Захарова, спросил грозно:
- В чем дело, товарищ? Я не принимаю!
Красавица вскочила и, указывая рукой на костюм, рыдая и топоча ножками, вскричала:
- Вы видите?! Видите? Спасите его, верните! О, Боже! - стала ломать руки.
Из коридора донеслись тревожные голоса, затем кто-то сунулся в дверь, охнул, кинулся бежать.
- Я всегда останавливала, когда он чертыхался, в отчаянии кричала красавица, терзая носовой платок, - вот и дочертыхался! Проша!
- Кто вам тут "Проша"? - спросил страшным голосом костюм.
- Не узнает! Не узнает! - взрыдала красавица.
- Попрошу не кричать в кабинете, - заходясь, сказал костюм в полоску.
Красавица зажала рот платком, а костюм невидимой кистью подтянул к себе пачку бумаг и стал размашисто и косо ставить какие-то пометки на бумагах.
"Резолюции ставит!" - подумал бухгалтер, и волосы его шевельнулись.
Красавица еще что-то пискнула, но костюм так злобно рыкнул, что она умолкла. Но, движимая желанием рассказать, она зашептала Захарову:
- Приходит сегодня какая-то сволочь толстая, похож на кота, и прямо ломит в кабинет... Я говорю: "Вы видите надпись, гражданин?" А он влез, говорит: "Я уезжаю сейчас..." Ну, Прохор Наумыч, он человек нервный несколько. Вспылил. Он добрейшей души человек, но нервный. "Понимаете вы русский язык, товарищ? Что вам надо?" А этот нахал отвечает, вообразите: "Я пришел с вами поболтать!" Как вам это покажется? А? Ну, тут Прохор Наумыч не вытерпел и крикнул: "Да вывести его вон, чтоб меня черти взяли!" Тут, вообразите, этот негодяй, улыбнулся, и в ту же минуту Прохор Наумыч исчез, а костюм... - и здесь красавица разрыдалась и затем понесла какую-то околесину о том, что нужно немедленно звонить, про каких-то врачей, уголовный розыск...
Захаров вдруг поднялся, задом скользнул в дверь и, чувствуя, что близок к умопомешательству, покинул управление. И очень вовремя, по лестнице навстречу ему поднялась милиция. Другой на месте Захарова уже тут сообразил бы, что на сегодняшний день лучше выйти из игры и никуда больше не ходить, но бухгалтер, во-первых, был недалек, а во-вторых, добросовестен. Проклятый портфель, в котором лежало 17 тысяч вчерашней кассы, жег ему руки. Захаров, чего бы это ни стоило, хотел сдать казну и поэтому пешком, в известковой пыли, пробежал с Остоженки в Ваганьковский переулок и явился в отдел сметы и распределения того же управления с целью избавиться от денег, распиравших портфель.
Отдел сметы разместился в облупленном особняке и замечателен был своими колоннами. Но не порфировые колонны в этот знаменитый день поражали посетителей отдела.
В вестибюле сбилась целая кучка их и, открыв рты, глядела на барышню, продающую под колонной литературу. Барышня эта плакала и что-то злобно пыталась рассказать. Второе из ряда вон выходящее обстоятельство заключалось в том, что из всех комнат особняка несся непрерывный грохот телефонов, к которым, по-видимому, никто не подходил.
Лишь только Захаров оказался в вестибюле, барышня прервала рассказ, истерически крикнула: "Опять!" - и вдруг запела дрожащим сопрано: