Если Z. захочет, чтобы мы двигались быстрее, она сожмет зубами мой хуй один раз. Если ей захочется замедлить наши движения, она сожмет его два раза. Мы с ней тут же отрепетировали эти знаки. Чтобы избежать попыток со стороны мужчин завязать с ней разговор, после того как все кончат, она покинет нас, и мы должны будем уйти. На этот раз свидание было назначено в особняке ее родственницы, которая вместе с семьей уехала в поместье. Мы должны были расположиться в гостиной и запереть двери, ведущие в нее. Расчет был на то, что, если кто из слуг вдруг появится, они подумают, что Z. опять устроила вечер. Слуги привыкли, что Z. часто приглашала гостей на вечера и вела себя как хозяйка дома.
Третьим участником был выбран приятель А. – назову его К. Они всегда появлялись вместе на балах и считались неразлучными друзьями. Z. выбрала его, чтобы избавить А. от соблазна рассказать о своем приключении К. и чтобы оба друга были связаны одной тайной.
На ловца и зверь бежит – я встретил А. на следующий день на Невском. Он первым делом спросил, как поживает наша общая знакомая и не желает ли она опять повеселиться. Я сказал, что она хочет, чтобы к нам присоединился К.
– Он-то обрадуется, но хватит ли всем места? – заволновался А.
– Твоя фантазия не может состязаться с ее возможностями, – успокоил я его.
Вскоре мы собрались втроем в кондитерской, чтобы договориться о порядке совместного служения Венере. Я объяснил основное условие гробового молчания и предупредил, что на этот раз они должны будут ехать с завязанными глазами – Z. опасалась, что они могут узнать, кому принадлежит особняк, а это наведет на ее след. Потом я отругал А. за его эгоизм и начертал план их будущего поведения – полное подчинение моим командам, следование моему ритму. К. хихикнул, но его одернул А., начавший понимать, что ожидается не просто очередное приключение, а редкая возможность: принести женщине огромное наслаждение. «И главное, – опять повторил я, – не пытаться узнать, кто она, ибо светские завистницы не простят ей наслаждений, которые им недоступны».
Войдя в гостиную, мы увидели Z., лежащую на ковре. На ней было надето длинное платье из тончайшего шелка, сквозь который отчетливо проступали формы ее ненасытного тела. Маска открывала жадный полуоткрытый рот. Она встала, заперла за нами дверь и приветствовала каждого из нас, жадно лизнув в губы, а потом, вставая перед каждым из нас на колени, облизывала хуй. Делала она это, как настоящее приветствие, не задерживаясь ни на одном из нас, не давая никому увлечься, а лишь удостовериваясь, что хуи стоят крепко на ногах. Мы разом поскидали одежды, и Z. сбросила с плеч платье, переступив через него, как через последнее препятствие.
Мне пришлось напомнить разгоряченному К. о его обязанностях, и он послушно опрокинулся на ковер. Z. занесла над ним ногу и умело оседлала его. Она поманила к себе А. Он подошел; его хуй, натянутый, как струна, подрагивал. В руках у Z. оказалась баночка с мазью, которой она густо смазала его. Потом Z. протянула баночку мне и согнулась над К. Ягодицы у нее были небольшие и их не пришлось раздвигать – чуть вздутое отверстие открыто просило о хуе. Я жирно смазал, протолкнув мазь в плотную горячую глубину. Z. в благодарность сжала мой палец. Надо мной в нетерпении дышал А. Я, следуя нашему плану, вынужден был уступить ему место и переместиться к ее рту. А. плавно проскользнул в нее, и она раскрыла рот от вкушенного ощущения и в то же время приглашая меня. Z. ухватила губами мою дирижерскую палочку и дала указание исполнять наше любовное произведение медленно.
– Не забывайтесь, братишки, следите за мной, – окликнул я их, – и не вздумайте кончать, покамест наша дама сердца не кончит.
Мои партнеры заверили меня, что не бросят нашу возлюбленную на полпути. Z. подняла на меня затуманенные блаженством глаза и улыбнулась с полным ртом.
Мы по пути в экипаже пополоскались шампанским, и это делало нас выносливыми.
Стал подступать конец. Z. начала вскрикивать, и вот она, дав мне почувствовать ее сахарные зубки, стала двигаться быстрее, и мне уже не пришлось командовать – они стали засаживать ей, обрадовавшись дозволенной скорости. Z. громко воскликнула, будто вдруг прозрела, и застонала, но стон ее прервался моим концом и необходимостью проглотить мое семя. А. и К. излились одновременно со мной.
Когда мы разомкнулись и К. выполз из-под нее, Z. повалилась на ковер, безжизненно, будто тело ее лишилось остова, коим были наши хуи. Я смотрел на нее как на наше общее творение. Время от времени по всему ее телу пробегала судорога.
Z. пришла в себя через несколько минут, грациозно поднялась с ковра и дала мне знать, что нам пора уходить. Мы нехотя, но быстро повиновались.
У выхода я снова завязал им глаза и усадил в поджидавший нас экипаж. Извозчик смотрел на меня со страхом. К. пытался снять повязку до того, как я ему разрешил, и я пригрозил, что, если он мне не повинуется, это будет бесчестным поступком, ибо он мне дал слово повиноваться, и я его вызову на дуэль, причем стреляться мы будем немедля. К. понял, что я не шучу, и ждал, пока я не разрешил ему снять повязку. Он даже стал философствовать, что самое благородное, что может мужчина сделать для женщины, – это доставить ей наибольшее наслаждение и он не в состоянии представить себе более рыцарский поступок, чем совершенный нами.
Я спросил моих собратьев, что можно сделать, чтобы наслаждение, полученное нашей возлюбленной, стало еще сильнее. А. предложил установить зеркала на стенах и на потолке, как он видел в одном из борделей. К. предложил пригласить цыган, чтобы они пели в соседней комнате. А я сказал, что вижу место еще для двух собратьев: мы будем в тех же позициях, а они будут лежать слева и справа от нее, головами к ее ногам. Они станут сосать ее груди и чесать пятки, а она будет им дрочить. Тот из нас, на котором она будет сидеть, будет руками подпирать ее в плечи, так как руки ее теперь будут заняты.
К. и А. загорелись. Стали думать, кого взять в помощники. Это должны были быть непритязательные юноши, которые были бы удовлетворены такой «невинной» ролью. Мы, естественно, не хотели поступаться ее горячими внутренностями, несмотря на наше рыцарство.
А. вспомнил о своих двух племянниках пятнадцати и четырнадцати лет, которые, он уверен, девственники и которые согласятся на все, что сулит сближение с женщиной. Мы договорились, что я предложу это нашей даме сердца, а вернее, даме наших сердец.
Когда я рассказал об этом Z., она улыбнулась и поведала, что не зря избрала меня в сводники, ибо я прочел ее мысли. Она призналась, что фантазия о пяти хуях не дает ей ни минуты покоя и что сегодня она собиралась просить меня поделиться ее телом с еще двумя. «Я знаю, что тебя не убудет, со сколькими бы я тебя ни делил», – сказал я и поцеловал ее в пизду.
Мы разработали очередность – сперва мальчикам дать по груди и пусть присосутся. Щекотать пятки они начнут по моему знаку, когда все остальные займут свои места в ее сокровенных глубинах. Для разнообразия мы решили поменять местами А. и К. Я оставался на своем дирижерском месте.
Z. умоляла меня следить, чтобы маска не сползла с ее лица, если она потеряет сознание. В прошлый раз она была очень близка к этому. И хотя я всегда утверждал, что женщина может, если захочет, преодолеть свое обморочное состояние, то теперь я видел, что это может быть превыше ее сил.
На этот раз мы должны были ждать ее появления в квартире, которую она снимала для тайных свиданий. Она дала мне ключ. Я всем сказал, что это моя квартира, которую я держу для своих тайных свиданий. И эта ложь была так сладка, ибо они завидовали мне.
Квартира располагалась во флигеле двухэтажного дома и состояла из гостиной, столовой и спальни. На столе красовались пять бокалов и пять запотевших бутылок шампанского, только что вынутых кем-то из ледника. Мы осушили три.
Нам было велено ожидать в гостиной. Я в этой квартире раньше не бывал и неожиданно почувствовал острый приступ ревности. Было мгновенье, когда я захотел в отместку раскрыть всем имя Z., но мне удалось овладеть собой.
Мы расселись в креслах и на диванах, поспешно вливая в себя шампанское – льда мы не нашли и не хотели дать шампанскому согреться. Потом мы не выдержали и заглянули в спальню. Спальня была заполнена огромной круглой кроватью, предназначенной явно не для сна. Окно закрывала занавеска, сквозь которую легко просвечивало солнце. В гостиной у окна стоял клавир. Один из племянников А. стал играть веселую мелодию, но пальцы его заплетались от шампанского. Другой племянник, что был постарше, старался скрыть в одеждах стоящий хуй, но он выпирал через ткань, когда тот в нетерпении прохаживался по комнате. Я поднял тост за женщину, которую все мы так страстно ждем.
– Разве будет только одна? – удивился старший племянник.
– Это такая женщина, которой хватит всем, – мудро ответил ему дядя.
– Разве будет только одна? – удивился старший племянник.
– Это такая женщина, которой хватит всем, – мудро ответил ему дядя.
Мы не рассказывали подробности мальчикам, а лишь обещали, что устроим им любовное приключение. А. сказал их матери, что берет мальчиков на прогулку.
Младший допил свой бокал и хотел наполнить его снова, но К. не позволил.
– Ты что, хочешь проспать свое любовное свидание? – спросил он.
Довод подействовал, и юноша снова заиграл на клавире. Но вдруг он оборвал мелодию, и мы услышали звук подъезжавшей кареты. Все бросились к окну. Из кареты вышла Z. На ней была такая густая вуаль, что лица не было видно. Ярко-голубое платье обнимало идущее к нам божественное тело. Через несколько мгновений дверь открылась, и я вышел навстречу Z. в прихожую.
Z. откинула вуаль, явив мне красоту своего лица, которую даже маска не могла скрыть. Z. говорила мне, что даже если бы она не боялась, что ее узнают, она все равно была бы в маске, потому что в ней она чувствует себя независимой от всяких приличий.
– Все с нетерпением ждут вас, – сказал я.
Она кивнула мне и прошла в спальню. Я стал помогать ей избавляться от одежды, но она шепотом сказала мне, чтобы я шел в гостиную, а она стукнет два раза в стенку, когда нам можно будет появиться.
В гостиной все стояли в напряженном ожидании.
– Ну, как? Идем? – спросил К., расстегивая рубашку.
– Еще немного терпения, друзья мои, и мы окажемся в раю.
По моему предложению мы разделись донага, чтобы не тратить время на раздевание, когда нас позовут. Мальчики стыдливо остались в нижнем белье, зачарованно уставившись на наши стоящие хуи.
Тут мы услышали два призывных удара в стенку и ринулись в спальню.
Дневной свет, проскальзывал сквозь занавеску, явил нашим очам приветствующую нас пизду. Мы бросились покрывать тело жадными поцелуями. Но Z. отстранила нас и поманила к себе трепещущих юношей, скромно стоявших у двери. Она освободила их от остатков одежд. Из-за страха мальчишки были нетверды в своих намерениях. Z. по очереди облобызала им хуи, которые тотчас воспряли, и мальчики запыхтели. Она уложила их на кровать и устроилась между ними, упираясь на локти и держа в каждой руке по хую. А. заполз под нее и поднял руки, на которые Z. оперлась плечами. Я засунул племянникам в рот по груди и приказал: «Сосите не останавливаясь!» К. тем временем намазывал хуй мазью, нацеливаясь в ее выгнутую навстречу жопу.
– Смажь хорошенько, – предупредил я его, вспоминая наставления Z.
– Это я так, на всякий случай, у нее уже тут скользко – сама позаботилась. Ну, с Богом, – сказал К. и, притянув ее к себе, он вмял живот в ее зад.
Я взял руку каждого из племянников и положил на пятки Z.: «Чешите и сосите», – дал я им последнее наставление.
Z. всхлипнула и вцепилась в мой хуй. «Ладно ебем, вместе», – время от времени приговаривал я, чувствуя покусывание Z. и замедляя свои движения.
Мальчишки то и дело забывали чесать, увлекаясь собственными ощущениями, и я напоминал, шлепая их по плечам. Z., не желая, чтобы они быстро кончили, не дрочила искусно, как она это умела, а лишь сжимала хуи в кулачках. Но это не очень помогло – один застонал и стал подкидывать бедрами в жажде движения, которого Z. умышленно его лишала. Она быстро оторвалась от меня и приникла к мальчику, не дав пропасть и капле. Следом за ним закорчился и его братец, и Z. быстро повернулась к нему, уже в воздухе словила ртом плеснувшую первую каплю и накрыла все остальные. Мальчишки сразу потеряли интерес и отпали от грудей, и мне пришлось прикрикнуть на них. Они устало принялись опять сосать и чесать.
Z. вернулась ко мне, не отпуская из рук обмякшие хуечки. Тут пришло ее время, и она завыла и захлестнулась нами троими. Мне казалось, что наши три хуя встретились где-то в середине ее утробы и уперлись друг в друга.
Мы сидели вокруг Z. и смотрели на нее, бесчувственно лежащую на животе, с одной ногой, подогнутой под себя. Из пунцовой пизды медленно вытекало семя и стекало по ляжке на простыню. Я развел ей ягодицы, чтобы насладиться зрелищем в полной мере. Мы успели усмотреть последние конвульсии ее задней дырочки, окруженной нежными припухлостями сладострастья. Мальчики, плохо соображая, что происходит с нашей любовницей, в испуге посматривали на нас, умиротворенных и гордых собой мужчин. Младший протянул руку и пощекотал ей пятку. Z. отдернула ногу и раскрыла глаза. Она махнула рукой, давая знак, что нам пора уходить.
Вечером того же дня я и Z. смаковали наши ощущения. Ее муж, как всегда, был в клубе, и мы предавались свежим воспоминаниям, зажигаясь от них и перемежая их с объятьями.
Z. не выносила щекотки, но, когда она приняла три хуя, щекотание пяток подавлялось более острыми ощущениями и представало дополнительным штрихом в красочной картине нашего соития.
Семя, излитое ей в зад, действовало на нее как клизма, и она восхищалась еще одним благотворным влиянием любви, которое так сладостно спасает от запоров.
Она уверяла меня, что может следить за ощущениями каждого хуя: чувствовать приближающийся конец одного в то время, как другой только начинает заливать ее нутро, а третий уже обмякает, исторгнув последнюю каплю. Причем, если концы отделены друг от друга мгновениями, эти мгновения растягиваются для нее в бесконечность. Именно поэтому ей было необходимо, чтобы мы двигались ритмично, иначе она теряла единство ощущений.
После таких преданных стараний принести женщине исчерпывающее наслаждение я решил подумать и о себе, благо с помощью денег это было просто. Будучи холостым, я не боялся репутации развратника, а, наоборот, воспринимал ее как комплимент. В борделе я взял пять блядей и, щедро заплатив, наказал им делать, что я скажу. Первую я положил на спину и встал над ней раком, развернув пиздой к лицу. Она заглотала мой хуй и раздвинула пальцами свои опушенные губки, обнажив похотник. Две другие улеглись по бокам и сосали мои соски, а я запустил пальцы в их жирные пизды. Четвертая легла под меня сзади и лизала мне яйца, а пятая, стоя на коленях, лизала мою сраку. Последней пришлось доплачивать. Я вдруг представил на ее месте старую императрицу, которая увидала меня стоящим раком перед дворцом в Царском. И я кончил, смеясь. В хуе и в яйцах образовалась сосущая пустота удовлетворенности. Тогда я вкусил, насколько это было возможно для мужчины, что ощущала Z. Одно злило меня – мы делали это для нее с радостью и считали себя счастливцами. Кроме нас, нашлось бы множество кобелей, жаждущих поебатъ сообща такую сучку. А я должен был платить деньги и видеть, как бляди делали все через силу. Попасть бы в женский монастырь или к женщинам, сидящим в остроге, – к изголодавшимся женщинам, но так, чтобы и убежать вовремя можно было, а то ведь заебут до смерти. Нет, с моей рожей никогда мне не иметь вдоволь прекрасных баб. А хозяйка борделя жаловалась, тыча в меня кривым пальцем, что я развращаю ее девочек, и грозилась не пускать меня на порог ее дома. Но девочки вошли в мое положение и потом сами клянчили деньги, предлагая повторить все снова, но по секрету от хозяйки.
Вот какие картины вставали перед моими глазами, когда я обнимал N. Часто я представлял ее на месте Z, и острая ревность, перемешанная с не менее острым наслаждением, исторгала мое семя, принося краткое успокоение от этих фантазий. Я отгонял фантазии о Z. как наиболее оскорбительные для N. и старался заменить их на «невинные» – я представлял себя одного, ебущего одну женщину.
Бывало, сижу у себя в кабинете и стараюсь писать, но мысли улетают к чужим женщинам, их пизды являются перед моими глазами, и желание загорается во мне. И никогда в этих мечтаниях не было пизды N., которая была так рядом, так прекрасна и так желаема всеми, кроме меня.
Когда в такие разгоряченные мечтами минуты N. входила в кабинет, мое желание вдруг бесследно исчезало. Но чтобы прекратить удручающие меня видения, я заставлял себя кончить в N. Мне всегда приятно и радостно на нее смотреть, но она перестала влечь, волновать меня. Я смотрю на нее как на произведение искусства, поистине как на Мадонну, с единственным изъяном – мозолями на пальцах ног.
N. стала для меня лить средством для избавления от фантазий. Другими словами, я еб жену не для удовольствия, а чтобы остаться ей верным.
Но избавиться от фантазий удавалось на недолгий срок: прибитые судорогами, они скоро выпрямлялись, как трава после дождя. Утраченное разнообразие возмещалось видениями садящихся на меня женщин: те, у которых пизда ближе к жопе, чтоб раскрыть пизду, растягивают себе руками ягодицы, а те, у которых пизда вдали от жопы, раскрывают пизду спереди, растягивая губки. Вот где проявляется женская индивидуальность.
* * *Когда-то я думал, что божественные конвульсии – цель любви. Нет, если бы это было так, верность не была бы таким тяжелым бременем и жена всегда бы сполна удовлетворяла мои желания. Но дело не в конвульсиях, которые можно достичь и дрочкой, а в раскрывании тайны пизды. Тайна пизды, которая перестает волновать от еженощного общения с женщиной, не исчезает и не раскрывает себя до конца, а переселяется в других женщин. Или иначе – у всякой пизды своя тайна, и, раскрыв одну, вовсе не значит, что ты познал всю Тайну. Вот получил желанную пизду и, кажется, что словил Тайну за хвост, ан нет, она выскальзывает из приевшейся пизды, и смотрит на тебя из другой. Единственное, что возвращает Тайну в ее законное место – это разлука, и жена опять становится желанной, но… на одну ночь, а потом пресыщение возвращается на свое не менее законное место.