Наигравшись в гляделки, президент перешел к делу.
— Владимир Рудольфович, вы уверены, что господин Давид — Бог?
— Да.
— Вы понимаете абсурдность такого утверждения?
— Я не рассматриваю это с таких позиций.
— Незадолго до вас от меня вышел Патриарх. Он был против нашей встречи, считая вас в лучшем случае блаженным, а в худшем — проходимцем.
— Ну что же, по крайней мере он не причислил меня к антихристовому воинству, что внушает оптимизм.
— Я ставил этот вопрос. По мнению Патриарха, в силу вашего семитского происхождения и атеистического мироощущения вы не подходите на роль антиапостола. Антихрист со своей свитой должны прийти из лона Церкви, если верить святым старцам.
Вот бы Патриарха познакомить с Енохом, деды бы схлестнулись не на шутку. Только боюсь, выстоять у нашего попа шансов ноль. Языками в нужном объеме не владеет, да и в Ветхом Завете про него нет ни строчки, а про таксиста — главы. Почему-то я испытал радость за своего грозного обличителя.
— Исходя из этого позвольте спросить, не слишком ли велика честь для самозванца — встреча с президентом?
— Не слишком. Я читал донесения нашего агента в Ватикане о вашей встрече и пришел к выводу, что либо он выжил из ума, либо — есть многое на свете, друг Горацио...
— Впечатляет. Я думал, вам ближе немецкая классика.
— Я помню этого агента еще по совместной работе — крепкий профессионал, а вот с Патриархом не служил. — Президент улыбнулся, и в его глазах блеснула чертовщинка. — Так что, коллега, хорошо было бы просчитать все варианты...
— Разумно, хотя и краткосрочно. Второе пришествие автоматически снимает вопрос о проведении любых выборов, в том числе и президентских.
— Видите ли, Владимир Рудольфович, наше общее советское прошлое убедило меня в том, что переходные периоды имеют тенденцию затягиваться.
— Согласен, особенно если принять концепцию перманентного пришествия антихриста, которое вместо положенных трех с половиной лет уже длится почти век. Позволю себе задать вопрос, чем могу помочь я?
— У меня пока нет ответа. Знаете, я ведь не могу выйти в прямой эфир и сказать народу, что в связи с концом света пенсии и зарплаты выплачиваться не будут и что поэтому же не надо решать проблемы отопления и прочей бытовухи. Да и не удивить этим наше население — то, как живут многие, заставит их радоваться Страшному суду как концу мучений.
— У меня нет ответа на эти вопросы.
Понимаю. Но у господина Давида должны быть. Если он посчитает нужным, он вам даст на них ответ. — У президента опять проскочило что-то наподобие улыбки, — Но есть еще тонкость... Насколько я помню, одна из задач апостолов — судить народы. Это тонкий момент, критерии оценок разнятся, да и важен вопрос очереди. Так сказать, что лучше, пораньше или попозже, начнем с почивших или с того, кто и нынче здравствует... Да и география... В каких условиях участникам ожидать своего череда? Представьте себе толпы скелетов, марширующих в направлении сборного пункта. Страшный суд Страшным судом, а беспорядков будет столько, что и в жутком сне не привидится...
— Владимир Владимирович, так вы хотите стать апостолом?
Президент тяжело вздохнул. Я продолжил:
— Боюсь, что это не совсем в моей компетенции, все-таки мы имеем дело не с демократией, и тонкие заходы не работают. Я не очень могу представить сложноподчиненную бюрократическую структуру, осуществляющую предварительное рассмотрение дел всех сущих на Земле. Если принять вашу логику, то ближайшие пару сотен лет государственные аппараты Вселенной только и будут заниматься тем, что готовить дела. Я как-то себе не очень представляю Даниила, утверждающим бюрократические формы отчетности. Думаю, если бы задача формулировалась так, то апостольское звание доставалось бы победившему на выборах вместе с прочими атрибутами президентской власти. Однако все обстоит совсем иначе. Надо быть призванным Даниилом на служение. И если это случится, то я буду счастлив назвать вас братом. Но если вы не призваны, то апостолом уж никак не стать.
— Да, коллега, наверное, я должен буду с вами согласиться. — Президент замолчал и посмотрел на Волошина. Тот раскрыл рот, но Путин остановил его движением руки. — Владимир Рудольфович, давайте Подойдем к задаче с другого конца. — Эта фраза мне ужасно напомнила манеру выражаться Волошина, интересно, кто от кого ее перенял? — Мы, конечно, не пытаемся вас вербовать. Но на некоторую протекцию рассчитывать хотелось бы. Все же Москва — Третий Рим... Мы со своей стороны готовы оказывать всемерное содействие вашей миссии, однако хотелось бы встретиться непосредственно с Даниилом, как вы его называете. Россия почла бы за честь принять у себя такого гостя.
— Я сообщу Даниилу.
— Это еще далеко не все. Я понимаю, сколь нелегки его и ваша миссии. Думаю, не обойтись без саммита «восьмерки». И придется провести ряд консультаций с нашими друзьями в арабском мире, Индии и Китае. И учтите, памятуя судьбу Христа, с властью лучше дружить. Время, сами знаете, неспокойное, исламским фундаменталистам вряд ли придется по душе господин Давид.
— Владимир Владимирович, а почему вдруг такое участие и готовность помочь? Я ведь даже ничего из набора святых фокусов не делал?
— Ну почему же? Вот, например, Александра Стальевича в таком состоянии я не видел никогда... Скажу прямо, не знаю, Владимир Рудольфович. Должно быть, это интуитивное решение, а может, и понимание того, что Россию способно спасти только чудо. Ну что же, полагаю, у вас есть дела в Москве. Если что надумаете, позвоните по этому номеру. — Президент протянул визитку, на которой ничего не было, кроме номера телефона: +70956660666.
— Номерок, прямо скажем, не без намека...
— Зато легко запоминается. Удачи, Владимир Рудольфович!
Президент вышел, и мы остались вдвоем с Волошиным.
— Вас довезут куда укажете. Просьбы, пожелания?..
Я поймал себя на мысли, что фотография с президентом была бы очень кстати. Да и с Папой было бы не лишним сняться, как-никак его уже не воротишь... Маме было бы приятно и детям, вот, мол, какой у них отец.
— Милейший Александр Стальевич, — Волошина передернуло, — а жаль, что я с президентом не сфотографировался, да и с Папой тоже...
— Фотографию с президентом мы вам доставим попозже. А вот с Папой получилась не очень хорошего качества. Все-таки оперативная съемка, да и темновато там было поначалу... Вас куда доставить?
— Да не надо. Пойду прогуляюсь по ГУМу, подышу воздухом, соскучился.
— Воля ваша.
Я слышал, как в голове у Волошина в бешеном хороводе скакали обрывки мыслей. «Руку ему поцеловать и благословения попросить?.. Позвонить Роме?.. Что теперь с нами будет?.. А я ему грубил... Может, убрать его... Ой, не дай бог, услышит... А с Сурковым он уже встречался?.. Могут переиграть, назначат апостола из своих — и нас на Соловки!..»
— Простите, сам дороги не найду, проводят?
— Конечно, конечно. И оплатите ваш сотовый.
Глава двадцать седьмая
Ступив на брусчатку Красной площади, я поднял руки вверх и потянулся до хруста в костях.
Красота! Небо высокое, прозрачное, воздух пронзительный, бодрит. После кремлевских мечтателей хотелось встряхнуться и просто потрещать с кем-нибудь на родном языке.
С ужасом подумал, что вечность не сидел с друзьями за бутылочкой вина и не флиртовал с дамочками. Какое упущение! Ближе надо быть к народу, товарищ апостол, а то ведь так совсем потеряете связь с населением. Все цари да попы...
А как же падшие женщины? Они что, не люди? В первоисточнике их в окружении было немало, а теперь где все? Нельзя отрываться от корней.
Кстати, о корнях. Неплохо бы было поесть, а то на кремлевском чае далеко не уедешь.
Пройдя через Красную площадь, зашел в ГУМ. Конечно, в мое любимое «Боско-Кафе» можно было войти и с улицы, но хотелось прошвырнуться по магазинам и сменить наряд от Билла на что-нибудь чуть более современное, чем среднеамериканская классика.
Обедать одному — пошлость. Надо позвонить друзьям, сказать, что я в городе. Друзья у меня есть. И последнее время я не много о них думал.
Стоп. Ладно, я не позвонил, а почему они мне не звонили? Ведь телефон за все это время, начиная с Детройта, не зазвонил ни разу. Ни единого разочка. Никто даже номером не ошибся. Я срываю все планы выхода в радио— и телеэфир, не сдаю статей, не раздаю долгов, не делаю новых — и никакой реакции, совсем.
Что-то здесь нечисто. Да и последние слова Волошина... Может, это вовсе и не проходная фраза? Может, это прямое указание на существующую проблему?
Я достал из кармана сотовый телефон и увидел, что на нем светится до боли знакомая надпись: «Только экстренные звонки». Ну не идиот ли апостольский, ну не болван ли!.. Как такому поручать судить народы, если он не способен вовремя позаботиться даже о счетах. Операторам сотовой связи спасение ни к чему, им все равно гореть в геенне огненной... А сам-то хорош — не слуга и опора, а олух царя небесного...
Офисы «пчелки» давно разбросаны по всей Москве и собирают нектар с жителей России в пользу своих многонациональных хозяев — заходи и расставайся с деньгами.
Можно было бы воздеть руки к сияющим вершинам и пробормотать нечто невнятное, глядя в небеса, и счет Божественным провидением пополнился бы. Но хотелось человеческого общения.
С открытым сердцем, полным желания сорить деньгами, я вступил в синюшный улей. Но, посмотрен на тяжелые лица продавщиц, скрывающих свое ремесло за трескучими титулами менеджеров, пожалел а принятом решении.
Вспомнив о тяжелой судьбе апостольских предшественников, на вдохе набравшись терпения и любви к людям, я обратился к барышне за кассой:
— Здравствуйте!
Леденящий душу взгляд медленно пополз от брючного ремня вверх, и я чувствовал, как легкий треск костенеющей плоти отзывается во мне подвигом генерала Карбышева.
— Ой, Владимир, вы так изменились, я вас сразу и не узнала! Какая честь, что вы к нам зашли! Чем могу помочь?
Об остальном можно и не рассказывать. Типичный рекламный ролик с чашечкой кофе, раздачей автографов, легким флиртом и быстрой оплатой просроченных счетов.
Приятно быть мной — любовь народа чер-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-товски сладкая штука... Так-так... Опять... С упоминанием прямых конкурентов надо быть все-таки поосторожнее.
Начало общению с грешным миром положено.
Вооруженный до зубов связью, я решил опериться по московской моде и отдал себя в лапы продавцов мужского салона. С моим доапостольским размерчиком закупаться было просто — до-статочно попросить продавца принести все, что есть. шестьдесят четвертого размера, и наслаждаться и примеркой пары вещичек. А теперь можно и повыпендриваться.
Продавец попался с потерянной сексуальной ориентацией. А может, как русалочка, обменявшая голос на пару стройных ножек (не надо вспоминать Пушкина — «Только вряд найдете вы в России целой две пары стройных женских ног»), этот раб моды отдал мускулинность в обмен на безупречный вкус, кто знает. На примерке я с удовольствием ощутил всю радость похудания. Есть прелести и в пашем деле, хе-хе, теперь-то я помодничаю. Прочь билловские тряпочки — Москва прислушивается к воркованию итальянских мастеров.
Вот он я, весь небесно (во всем многообразии смыслов) элегантный, в кашемировом пальто, костюме тонкой шерсти в модную полоску и вызывающе яркой рубахе, готов открывать двери спален вытянутым мысом стильного ботинка. Мачо в городе.
Кстати, пора договариваться о приятном времяпрепровождении.
— Здорово, Санек.
— О, какие люди, сам Владимир Рудольфович! Сколько лет, сколько зим — куда запропастился?
— Увидимся, расскажу. Ты уже обедал?
— Нет.
— Буду в «Боско», подруливай и возьми с собой каких-нибудь подружек. А то я уже забыл, чем мальчики отличаются от девочек.
— Не обещаю, но подумаю. Может, кто из подружек жены?.. Они как раз в городе шляются... Все, сейчас своей позвоню. В «Боско» буду через час-полтора.
— Жду.
Глава двадцать восьмая
В прекрасном настроении я вышел из магазина, попросив служащих утилизировать остатки американского гостеприимства, и отправился ждать вечерних развлечений.
Спустя пару минут я сидел за столиком «Боско-Кафе» и разглядывал праздношатающуюся толпу на Красной площади.
Заказав капуччино и фирменный фреш, я не смог сконцентрироваться ни на хорошеньких модельках, постреливающих на меня глазами из-за соседнего столика, ни на шапочных знакомых, приветливо выражающих узнавание и восхищение резким преображением.
— Волков? Монтеньяк? Промывание? Голодание?
— Отнюдь, чудо. Просто чудо. — Как всегда, правда воспринимается шуткой.
Телефон как прорвало — звонки с телевидения и радио. Уже все знают, что я в Москве и встречался с президентом. Все в курсе, что я выполняю особо важное задание и поэтому могу не беспокоиться, мои места останутся за мной и будут ждать с нетерпением... И бла-бла-бла...
Ах, мои милые наивные работодатели! О чем вы? Когда мое особо важное задание завершится, вы уже будете распределены по деяниям вашим по вечным квартирам. А я буду, попивая амброзию, тусоваться с Даниилом.
Стоп. Есть нарушение формальной логики. Если добро и свет воплощены в Данииле, то кто же зло и тьма? Рассуждения о Гитлере и иже с ним очевидны, но сейчас не годятся — они мертвы, а зло — нет. Так кто же его воплощает теперь? Террористы всех мастей? Не думаю. Они сеют страх и разрушение, но никак не обольщение. Даже на роли приспешников не тянут. Так, любители. Или, выражаясь языком партийных документов, — «и примкнувший к ним Шепилов». Примкнувшие, не более того.
Пойдем от противного. Кто противостоит Даниилу и Его апостолам (это я так о нас с Биллом), сразу и не скажешь. Сумасшедший Енох? Его никак не назовешь злом. Зануда, но не враг человечества. Волошин ? При чем здесь Волошин? Неточно формулирую — не «при чем», а «зачем». Зачем он здесь?
Фрагменты мыслей собрать в единую картину бытия не удалось. Отложим до следующего раза лего для апостолов.
Александр Стальевич шел мимо Мавзолея по направлению к кафе. За ним следовала охрана в черных костюмах, уместных лишь на похоронах их владельцев, из ушей свисали проводки, обеспечивая связь гуманоидов с базой. На невыразительных рыхлых лицах застыла профессиональная тупость. Их походка напоминала гусиную развалку. Только вместо отвисшего брюха эти гусаки поддергивают оттягивающие брюки к коленям рацию и пистолет в доставшейся по наследству кобуре. Со стороны они кажутся донжуанами с гипертрофированными рабочими органами, нуждающимися в ежесекундном внимании владельцев, а то прищемит толстыми ляжками все достояние к чертям собачьим. Что говорить — плохие танцоры, ну и очевидно, что им мешает.
Надеюсь, управимся до приезда Сашки с дамами. Не то кремлевские мечтатели испортят вечер.
— Владимир, — голос шел со спины, из глубины кафе.
Я обернулся и не смог сдержать улыбки, уж больно все начинало походить на дешевый водевиль. Передо мной стоял один из самых таинственных и влиятельных российских политиков, замглавы администрации. Сам господин Сурков. Интересно, они сговорились устроить здесь разборку на троих и оба следили за мной? Ой, боюсь, им не доставил радости мой вид в момент примерки новой одежды — у них и с ориентацией все нормально, да и я не красавец, если признаться.
— Присаживайтесь, одна из мыслей господина Волошина была о вас, что делало нашу встречу неизбежной.
— Занятно излагаете.
Приятной наружности интеллигентный парень моих лет, прекрасно сидящий строгий костюм, без всякого сомнения, сшитый на заказ в солнечной Италии за презренные североамериканские рубли, безупречно подобранная рубашка, расцветка галстука слишком строгая, чтобы быть изящной. Положение обязывает, как-никак левая рука президента, если считать, что Волошин правая, а рук две. Говорит с легким акцентом, почти незаметным, видно, что родился и вырос не в Москве.
— Вы произвели фурор. Давно никто не видел А. С. таким встревоженным.
— А таким простым вы его часто видели?
— Что вы имеете в виду?
— Ну вот так, по-свойски пересекающим Красную площадь. Вот он, яркий пример публичного одиночества: государев муж погружен в мысли о чадах, кои получают зуботычины от охраны вельможного, дабы не отвлекали его от высоких дум о благе тех самых чад неразумных...
— Достаточно. Понял. Я хожу без охраны, но Волошину нельзя. Сами видите, если бы не няньки с рациями, его бы толпа замяла расспросами и просьбами. Не скрою, его визит не входил в мои планы. Наши концепции развития государства несколько различаются, хотя мы и работаем в единой команде. — Легкая улыбка придала иронический оттенок сказанному.
Вот это высший класс — на прослушке все выглядит замечательно, а истинный смысл сказанного можно постичь, только наблюдая за мимическими оттенками. Настоящий подковерный борец!
— Его появление здесь для вас неприятный сюрприз...
— Ну что вы... Общение с непосредственным руководителем всегда праздник... — Это даже не ухмылка. Тонкие губы, словно прочерченные горским кинжалом, ломаются молниевым всполохом и возвращаются к привычной сочувственной полуулыбке. — Хотя иногда мечтаешь о буднях...
Волошин приблизился ко входу в кафе, и Сурков поднялся, обозначая свое присутствие. Лица обоих оставались лишенными эмоций, а погружаться в пульсацию отрывочных мыслей мне не хотелось.
Я произнес:
— Присаживайтесь. Не могу сказать, что несказанно рад вас видеть, ибо о братской любви речь не идет, а свидание вы мне, очевидно, подпортите... Так что, ГМ — это я вас так сокращаю, то есть государственные мужи, — давайте к делу.
— Не увлекайтесь, Владимир Рудольфович. Конечно, Слава мощный союзник, но не стоит недооценивать и старые кадры.
Я ждал ответной реакции от Славы. Но он всего лишь улыбался, тем самым выигрывая время и усиливая свои позиции.