Я поспешно переключил канал. Барышня рассказывала о чудесном явлении старца, представившегося Георгием Победоносцем и покаравшего банду милиционеров-«оборотней», а также ударом копья превратившего туалет в «Боско-Кафе» в чудотворный источник, вода из которого уже восстановила зрение трем паломникам из Чернигова.
«Почему из Чернигова?» — подумалось мне. Сразу вспомнил грустные взгляды, которыми меня проводили крепкие ребята командировочного вида, переминавшиеся с ноги на ногу в ожидании своей очереди у туалета.
Очень серьезно дикторша прочитала официальное заявление мэра: на месте работает городская комиссия, если информация подтвердится, власти начнут выпуск воды «Святая мэрская».
Вот что значит громко разговаривать за столиком в публичном месте. Чего только граждане не выдумают...
Подошел к окну и выглянул на улицу. Увиденное не обрадовало: человек пятьдесят хорошо одетых людей, причем некоторые с дамами, сохраняя видимые приличия, пытались выстроиться в подобие очереди. Их дорогие машины паслись неподалеку под присмотром равнодушных водителей, похожих на куличики, вылепленные по одной формочке.
Кажется, утро будет не добрым. Лишенный иллюзий, я взглянул на сотовый телефон, провибрировавший уютное гнездышко в брошенной мною в порыве страсти одежде. Сто восемьдесят неотвеченных звонков. Лучше и не пытаться отзвонить. Если это и есть наказание за мои грехи, намекаю на сегодняшнюю ночь, то оно не пугает.
Я поцеловал Эльгу. Она открыла глаза.
— Что-то случилось?
— Ты мне не говорила, что пользуешься такой популярностью у народа. Смотри, под окнами твои фанаты.
Завернувшись в одеяло, моя Сарра подошла к окну и рассмеялась, увидев очередь.
— Время апостольского приема? Как они узнали, где мы?
— Могу позвонить Сашке и спросить. Вряд ли у Еноха столько друзей в Москве.
Я набрал Сашкин мобильный.
— Але! — По голосу было ясно, что Сашка не очень рад слышать меня.
— Санек, что за дела?
— Ты о чем?
— О толпе страждущих под окнами твоей квартиры.
— Володь, ну понимаешь, такое дело... Я только одному важному человеку вчера сказал, что видел тебя и что ты здорово похудел, ну он и пристал... А у меня от него много чего зависит...
— А ты не мог вначале позвонить мне?
— Я пытался, но ты не подходил к телефону. Я даже думать не хочу о том, чем вы с Эльгой занимались...
— Не волнуйся, квартиру не разнесли. Но внизу твой приятель не один, их целая банда.
— Ой, этого я не знаю... Наверное, он растрепал... Кроме него я только приятелю брякнул, что ты теперь Никола-чудотворец. Я же теперь как указку проглотил, гвардеец, впервые за двадцать лет прямой, высокий и спина не болит! А все с одной фразы...
— Понятно, что меня ждет, — апостол Соловьев начинает прием страждущих.
— Володь, ты их в квартиру не пускай, а то заорут...
— Могут! Будет тебе урок!
— Не серчай!
Эльга поставила чай и успела отыскать в Сашкином холодильнике подобие еды.
— Яичницу будешь?
— Нет, обойдусь по-ленински, кипяточком... Впрочем, в последнее время в лучших домах Москвы принято полоскать в горячей воде пакетики туалетной бумаги и считать такой напиток чаем...
— Не дождешься, я заварила свежий рассыпной.
Молодец! Итак, на повестке дня вопрос, что будем делать со страждущими, где и как вести прием. О деньгах не говорю. У нас, у святых, принято все делать бесплатно и принимать благодарность подножным кормом.
Звонок в дверь.
Я не без достоинства, думая, какие слова сказать первому посетителю, ведь они останутся в легенде, подошел к кучке одежды, выудил брюки и рубашку.
Посетитель вел себя терпеливо и больше не трезвонил.
Придав себе подобающий вид, все еще думая над историческими словами, я открыл дверь. И увидел невысокого человечка в теплой куртке и кепке с логотипом «Майкрософта». Шмыгнув носом, он протянул желтый пакет.
— Владимир Рудольфович, извините за беспокойство, вам просили срочно передать из центрального офиса. Простите за вторжение, но вы к телефону не подходили.
— А как вы узнали, где я? — В голове зазвучал довольный смешок братца Билла.
— Адрес был на имейле от Билла Гейтса.
— Спасибо. Я вам что-нибудь должен?
— Ой, что вы, нет, конечно! Если можно, автограф. Я вас каждое утро по радио слушал, а теперь вас почему-то нет. Вы в отпуске?
— Скорее в командировке. На чем писать? Парень достал ручку и блокнот — конечно, все причиндалы были в летающих окнах.
— Как тебя зовут?
— Автандил.
— Грузин?
— Грек, из Абхазии, давно в Москве, лет двадцать... Не помню, когда дома был. Да и где теперь дом? Во время войны растащили...
Мне захотелось сделать для парня что-нибудь хорошее, просто так — в его словах сквозило настоящее чувство.
— У тебя есть заветное желание?
— У меня есть боль. У дочки с рождения полиомиелит. Но здесь только чудо поможет...
Я закрыл глаза и представил, себе их маленькую съемную квартиру, статную, повыше ростом, чем Автандил, грузинку и маленькую девочку, скрюченную недугом. Я поднял руки вверх, хотя этого и не требовалось, достаточно подумать о ней и захотеть помочь.
Девочка улыбнулась и от непривычности мышечных ощущений неловко опустилась на пол. Мать не спеша повернулась к ней и увидела происшедшие изменения. Суставы не выпирали неестественными гранями, девочка сама встала на ноги и неуверенно, но вполне нормально пошла. Мать радостно вскрикнула и бросилась к ней, обняла, поцеловала и стала ощупывать, не веря глазам.
— Автандил, у вас все будет хорошо.
Я взял ручку и именно эту фразу написал в блокноте. Подписался.
Автандил поблагодарил и собрался уже уходить, когда зазвенел его мобильный. Он взял трубку и некоторое время слушал. Потом молча упал на колени и, схватив мою руку, поцеловал.
Я положил руку на голову Автандила и повторил:
— Все будет хорошо, береги их.
Когда Автандил ушел, я вернулся на кухню, где меня ждала Эльга.
— Кто это был?
— Посыльный. — Я положил пакет на стол.
— Не открывай, если можешь. Хотя нет, что будет, то и будет. Это твоя судьба, и ты должен следовать ей. А я стану тебя ждать и думать о нас.
Чего лукавить, я мог и не открывать пакет. Не было сомнения, что я подзадержался. В последнее время больше двух ночей на одном месте проводить не удавалось.
Не умею вскрывать здоровые заклеенные хранилища бумажных листков. Не получается поддевать ногтем соответствующую полоску или особо хитрым образом вжикать чем-нибудь твердым по краю конверта, предварительно плотно прижав его к плоской поверхности...
Признаюсь — и в супермаркетах не могу разобраться с пластиковыми пакетиками. Весь магазин стекается смотреть шоу одинокого идиота, дующего, мнущего, теребящего пластиковые ловушки со всех сторон. Должно быть, не хватает гена, отвечающего за подобные действия. И среди пластиковых пакетиков я известен как Вовка Потрошитель. Если бы Эльга увидела меня за такими упражнениями до нашей ночи, боюсь, у меня не осталось бы шансов с ней познакомиться.
Да и шнурки я завязываю... Но этой тайной я поделюсь не сейчас...
Итак. Намучавшись с конвертом, я невероятным образом заставил-таки его разжать уголок губ. Моментально погрузил палец в образовавшуюся щель и не без злорадства разухабисто завершил дело.
Внутри оказалась распечатка имейла от Билла.
«Дорогой Владимир, рад, что ты прекрасно проводишь время. У нас назначена аудиенция у Теда Тернера в его лондонском офисе в три утра, постарайся не опаздывать. Если вдруг захочешь воспользоваться корпоративным самолетом, он будет ждать тебя с 13.00 по Москве в „Шереметьево“. Контактный телефон ответственного за перелет 7772352, Вагиз. И подходи к своему телефону.
С братской любовью,
Билл».
Делать нечего. Я включил звонок.
Эльга была права, ей предстоит ждать. Только ждать чего? Ответа нет. Некоторые ждали, ждали, следом ходили... И в награду получили возможность снять с креста, омыть и оплакать. Правда, им же досталась честь и обнаружить пустую пещеру. Но у апостолов вознесение в списке подвигов не обозначено. Так что моим поклонницам на пустую пещерку рассчитывать не приходится. Это, конечно, в случае неудачного сценария, скажем так, экстраполяции по прецеденту. А если верить Даниилу, то все будет в полном порядке. Только детали этого порядка мне неведомы.
— Эльга, мне надо лететь в Лондон.
— Сейчас?
— Да, встреча сегодня вечером, точнее, ночью.
— Когда вернешься?
— Не знаю. Совсем. Но к телефону подходить буду.
— Прости, с языка сорвалось. Дурацкий вопрос. Конечно не знаешь. Я буду ждать звонка, запиши мой номер — 2349867.
Пора. Дорога долгая, утро длинное, и сборы надо начинать с душа.
Побрился, расфуфырился, приоделся. Красавец. Надежда России готова к выполнению исторической миссии. Точнее, готов, но уж тогда не надежда, а надежд.
Пора. Дорога долгая, утро длинное, и сборы надо начинать с душа.
Побрился, расфуфырился, приоделся. Красавец. Надежда России готова к выполнению исторической миссии. Точнее, готов, но уж тогда не надежда, а надежд.
Не умею прощаться. Никогда не умел. Хочется сказать что-то очень важное, чтобы оставить о себе память на века. Но если не сумел до этого, то почему решил, что справишься напоследок? Чушь, наследие дурных романов и старых советских фильмов.
— Присядем на дорожку.
— Давай.
Закрыли глаза. Помолчали.
— С ключами разберешься?
— Разберусь.
Дверь, лифт, прихожая, улица.
Глава тридцать первая
Попал...
Очередь страждущих, образовавшаяся после Сашкиных вербальных ляпов, никуда не делась. Она прибывала и грозила осложнениями в перемещении транспортных средств, следующих по Чистому переулку в обоих направлениях. Вот молодец, хорошо сказал, могу устраиваться в пресс-службу ГАИ.
Увидев меня, граждане прекратили воркование и насторожились. Я остановился, многие лица показались знакомыми. Чему удивляться, московская публика тусуется в одних местах.
— Ну-с, — практически как доктор Чехов начал я, — чем могу помочь?
Первый стоявший в очереди, толстяк, откашлялся и виновато посмотрел на меня:
— Может быть, мы где-нибудь побеседуем? Я ответил и ему, и всем:
— У меня кабинета нет, я ведь частной практикой не занимаюсь. Давайте поднимемся вверх по Пречистенке. В скверике у ресторана я присяду на лавочку, а вы будете по очереди подсаживаться. Должен сразу извиниться — времени немного.
Во главе небольшой демонстрации я устремился вверх, чувствуя себя Данко. Но в вытянутой руке у меня было не собственное сердце, а зажатый мобильник, который, воспользовавшись случаем, принялся надрывно звенеть.
— Да.
— Владимир, здравствуйте, это Коля Пивненко. У нас через минуту прямое включение, расскажите о пашем визите к президенту, а то сегодня это во всех газетах. Наша звезда, и на родном радио об этом не сказать было бы неправильно. Так что давайте хоть по телефону.
— Готов.
— Вы в эфире.
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Вчера состоялась моя встреча с президентом Российской Федерации, в ходе которой мы доверительно говорили на многие темы, касающиеся внутренней политики и планов развития страны. Встреча инициирована президентом и продолжалась около двух часов. Специально для «Серебряного дождя» Владимир Соловьев.
Я решил, что не надо цитировать президента, особенно в той части, где речь шла о спасении России. Не всем может понравиться упование на чудо как вектор государственной политики.
Пришли. Скверик, расчищенные дорожки, пара скамеечек, изумленные лица охранников ближайшего ресторана. Нечасто им приходится наблюдать толпу, в параллель с которой движется эскорт машин с флажками на номерах. Поинтересоваться, что происходит, ни у кого из них желания не оказалось.
Толстяк протянул газету. Поблагодарив, я уселся на нее и приготовился слушать.
— Излагайте.
— Мне надо похудеть.
— Зачем?
— Ну это очень личное. Я полюбил одну женщину, она ждет от меня ребенка. Я с таким весом не жилец, а мне вдруг страшно захотелось увидеть, как ребенок будет расти! Надеюсь, вы меня понимаете?
— Понимаю. А почему именно я? Есть диеты, лекарства, клиники...
— Я перепробовал все. Могу сам написать книгу. Ничего не помогает.
Я задумался и затих. Мне было жалко толстяка, но в то же время я четко осознал, что помочь всем вокруг не смогу. Единой мыслью не обойдешься. Не хватает какого-то непреложного условия. Давайте посчитаем...
Думать необходимо в высшей степени конкретно. Попытаться увидеть или почувствовать человека, которому хочешь помочь, проникнуться им — это требует времени. Ну, скажем, минуту на человека. С учетом входа-выхода, скажем, две. Умножаем пять миллиардов на две минуты, получаем десять миллиардов минут. Ну, не будем выходить за рамки собственной юрисдикции и займемся только Россией. Сто пятьдесят миллионов — да на две минуты... Триста миллионов минут, или пять миллионов часов, или двести восемь тысяч триста тридцать три и тридцать три сотых дня, или почти пятьсот семьдесят один год. И ведь при этом россияне будут размножаться. Конечно, естественная убыль населения...
Хорошо... Допустим, помощь каждому займет две минуты. А сколько времени продлится судебное разбирательство прегрешений? Может, время остановится?.. Или что-нибудь еще, столь же трогательно ненаучное... Но даже если предположить, что я смогу нереально ускориться, если начну мыслить со сверхсветовыми скоростями — забудем ограничения Эйнштейна, — то гражданам предстоит выстраиваться в очередь еще лет пятьсот... Поневоле задумаешься о справедливости соображений кремлевских деятелей относительно длительности процедуры Страшного суда.
Повезло найти работенку на пару тысячелетий! Оно и неплохо. Сколько же прекрасных ночей с Эльгой!..
— Владимир, если надо заплатить, вы скажите! Мое молчание было воспринято толстяком по-своему. Я не обиделся, а огорчился.
Посмотрел толстяку прямо в глаза и спросил:
— Вы в Бога верите?
— Да, наверное, хотя в церковь хожу нечасто. Вернее, редко.
— Я вас не для галочки спрашиваю. Загляните в себя, вы в Бога верите? Если да, то я вам смогу помочь, а если нет, вы не по адресу.
Толстяк задумался, тяжело вздохнул и ответил:
— Не знаю... Врать не могу... Но я очень люблю ее и ребенка, которого она скоро родит, и очень хочу поверить...
— Похудеете. Все будет хорошо. Идите к ним. Толстяк побрел в сторону водителя, было видно,
что он сконфужен. Продолжая идти, он принялся поддергивать спускавшиеся брюки. Потом почувствовал, как обвисла одежда. Под дубленкой образовалось слишком много пространства.
К машине он подошел совсем другим человеком, щеки уплотнились, второй подбородок исчез, появились скулы и даже намек на шею.
Он повернулся в мою сторону и крикнул:
— Спасибо!
Продолжать в таком темпе невозможно: скорость сотворения чудес ни за что не превзойдет скорости роста толпы страждущих. А я превращусь в действующий мемориал себе — «Владимир, творящий чудеса». Пройдохи начнут торговать местами в очереди, а проживающие рядом москвичи завалят мэрию требованиями освободить скверик от сектантов. А мне еще и в Лондоне не мешало бы оказаться. Куда позвонить?
Я набрал телефон, указанный Биллом в имейле, и попросил приятного юношу на том конце провода (впрочем, провода-то нет, у обоих сотовые) прислать за мной машину и подготовить самолет. Он пообещал, что меня подберут минут через двадцать.
— Где именно на Пречистенке вы находитесь?
— В скверике, не доезжая Чистого переулка. Там увидите толпу страждущих, все будут смотреть в одном направлении. Посмотрите туда же и увидите меня.
Ну а теперь, товарищ апостол, извольте творить чудеса во имя Его. Тот факт, что после ночи, проведенной с Эльгой, я не потерял дарованных способностей, грел душу. Может, все и не так плохо.
Я посмотрел на перстень, и он отозвался мерцающим светом, проступила сияющая надпись «Приидет царствие Мое». Подумал о Данииле, и сердце наполнилось миром. Почувствовал, что мне Его не хватает. Я по Нему соскучился, как скучают по очень близкому и любимому родственнику. Я не ощущал себя нашкодившим ребенком. Наоборот, хотелось поделиться с Даниилом радостью от встречи с Эльгой.
Он поймет. Я вспомнил ощущение абсолютной любви, которое заполнило меня при первой встрече в Детройте, и успокоился.
Я обратился к Нему, к Альфе и Омеге, и Он был и есть здесь и сейчас со мной и для меня.
Толпа притихла и ожидала своей участи. Удивительно, как среди себе подобных добропорядочные граждане превращаются в частицы целого, отличного I по свойствам от каждого из них. Дыхание толпы ближе к звериному. Невозможно предсказать изменение ее настроения. Не милые добрые обыватели кричали «РАСПНИ ЕГО!», и не они же пели ЕМУ ОСАННУ при въезде в Иерусалим... Всё толпа, причем та же толпа. Я почувствовал, как пульсирует ее настроение, не ведая, где ее прорвет в крик. Подняв руки, повернулся к ней лицом и сказал киношным низким голосом с гулом басов, заставляющим танцевать канализационные люки. Голосом, которого ждут от фильмов про чертовщину и который привлекает внимание и парализует волю. (Дети, не пробуйте повторить самостоятельно дома. А впрочем, попробуйте, все равно не получится, а сорванные связки— прекрасное оправдание внеочередных каникул.)
Я обратился к страждущим:
— Расступитесь! Образуйте коридор! Повернитесь лицом ко мне, чтобы я мог видеть каждого! Поднимите руки вверх! Раскройте ладони и направьте их на меня! Подумайте о вашей просьбе! Но учтите, что зло, замышляемое вами, обратится на вас! Думайте о том, чего желаете!
Несколько граждан отошли в сторонку.