— Привет, па!
На меня смотрели столь похожие на мои, большие синие глаза. Правда, в папиных сейчас плескались усталость и глубокая печаль. Поэтому тут же добавила:
— Что-то случилось?
Папа качнул головой с буйной темной и кудрявой шевелюрой, а потом с мягкой нежной улыбкой, адресованной мне, ответил:
— Нет, Еська, все нормально. Мы чуть позже все обсудим, и я тебе все подробно расскажу. Вечером буду дома, а ты?
Мой отец — очень известный и уважаемый археолог Этирей Дор-Тсарек Коба — раньше довольно часто отсутствовал дома, но в последние годы отказался от многих проектов, которые велись вне Саэре, предпочитая больше времени проводить со мной — своим единственным ребенком.
— Ты еще спрашиваешь?! Ты целый месяц отсутствовал — конечно, я буду дома. Я по тебе та-а-ак соскучилась, ты не представляешь!
Папа улыбнулся, и печаль немного схоронилась, только в глубине глаз еще виднелись ее тревожащие меня следы. Не к добру все это!
— Я как раз могу представить. Сам соскучился по тебе очень-очень. Думаю, попаду домой даже раньше тебя, так что возможно порадую свою любимую дочь чем-нибудь вкусненьким.
Мое и так прекрасное настроение взлетело до небес, поэтому, послав воздушный поцелуй родителю, отключилась. Из аудитории я буквально выпорхнула с намерением найти своего друга и предупредить об изменениях в наших планах.
На мой звонок Маркус не ответил: так часто бывает, когда он погружается в очередное научное исследование. Он биолог и генетик, и ярый фанат своего дела. Год назад он закончил академию и сейчас занимается научной работой, о которой не любит распространяться. Иногда даже меня пытался, что называется, разложить по полочкам и выяснить все секреты тсареков. Брал различные анализы и, вообще, вел себя как с подопытным объектом. Но стоило мне потерять терпение и выйти из себя, как тут же забывал свою генетику и превращался в самого любящего мужчину. Хотя… Маркус из расы рольфов, и слишком глубокие чувства ему не свойственны: по крайней мере, в те редкие случаи, когда я приоткрывала свои ментальные щиты, расслабляясь рядом с ним, от него исходило лишь любопытство и сильный интерес к моей персоне. Но мне пока и этого хватало: надеялась, со временем его чувства углубятся и усилятся. Конечно, самолюбие грело, что такой красивый мужчина, как Маркус, год назад обратил на меня внимание. А еще, безусловно, приятно и комфортно рядом с ним, учитывая то обстоятельство, что мы одинакового роста, и телосложением он не подкачал.
А то мне приходилось неловко, когда те редкие мужчины, которые пытались за мной ухаживать, оказывались либо хлипкими ботанами, тайно мечтающими найти за моей широкой спиной защиту от окружающих недругов, либо тайными мазохистами, либо озабоченными, откровенно западавшими на мою внушительную полную грудь.
Моя личная жизнь всегда была причиной внутреннего дискомфорта и неуверенности в себе. Но я не сдавалась. Отец всегда говорит, что отчаянье — самый большой грех, потому что оно отрицает высшие силы вместе с их помощью в самый ответственный момент. Поэтому всегда надо надеяться на лучший исход или чудо, и тогда, возможно, эти самые силы вспомнят о тебе и придут на помощь.
Преодолев несколько пролетов лестницы, оказалась на этаже другого факультета — биолого-химического. Сразу от лестницы разбегались три коридора с множеством дверей, ведущих в небольшие аудитории и огромные лаборатории. Академия на Саэре находится под патронатом одной из крупнейших в нашей галактике корпораций — 'Анкона'. Поговаривали, что ее владельцы интересуются всем, что может принести дополнительную прибыль, входят в правительственные круги нескольких государств или планет, таких как Саэре, и вообще, постоянно держат руку на пульсе общественной, политической и научной жизни.
Даже я, возможно, получу приз победителя за свой проект именно от 'Анкона', ведь это их город вырастет на берегу Тарсы.
Пошла по коридору, тихонько заглядывая в лаборатории и аудитории в надежде найти Маркуса. Несмотря на свои габариты, я не толстая, а скорее крупная, с фигурой в виде восьмерки или как раньше, в глубокую старину, называли — в форме песочных часов. Так мне и папа говорил, исподволь поднимая мою низкую самооценку. Крутые бедра с округлой, упругой попой и тонкой талией, из-за чего брюки я носила крайне редко и то из синтетических тянущихся материалов, чтобы плотно обхватывая бедра, ткань не висела на талии. А сверху всегда прикрывала их туникой, чтобы народ не смущать. Большая грудь, которая достигла максимального для меня размера лет десять назад, заставила научиться ходить плавно, чтобы эти здоровые шары, которые некоторые называют грудью, не прыгали при ходьбе и не привлекали дополнительного внимания. Ко всем моим выпуклостям и округлостям, а также приличному росту, у меня был еще один крупный недостаток — волосы. Красивого шоколадного цвета, но, увы, они торчали в разные стороны упругими длинными спиральками. В итоге меня было везде много — начиная с головы и заканчивая совсем не женским размером ступней. Ээх…
В одной из лабораторий я увидела Маркуса, сидящего, положив ногу на ногу, на столе и разговаривающего со своим однокурсником Витасом. Перед тем как войти, поправила кофточку бледно-желтого цвета, плотно облегающую тело, и яркую длинную зеленую юбку, которую особенно любила за то, что та скрывала крутые бедра и невероятным образом стройнила. Взявшись за ручку, чтобы открыть дверь, неожиданно услышала разговор:
— Интересно, ты тут от своей секс-бомбы прячешься или просто такой трудоголик?
Голос Витаса был веселым, но у меня улыбки не вызвал.
Этот молодой и очень амбициозный чивас частенько заглядывался на мою грудь, но как женщину не воспринимал. Хотя он вообще мало кого любил и часто многих унижал. Не понимаю эту странную дружбу между Витасом и Маркусом. Как можно общаться с мужчиной, который презирает твою подругу?! Ответ Маркуса был ленивым и бесстрастным:
— Не люблю играть в прятки… Да и вообще играть. Это же ты у нас любишь ролевые игры… в постели.
— Я очень многое люблю и стараюсь всегда исполнять свои желания. А вот ты, Маркус, меня удивляешь.
Тирада этого сноба чиваса меня насторожила, поэтому, несмотря на неловкость, которую я испытывала, невольно подслушивая этот разговор, продолжила стоять, не шелохнувшись.
— Мы обсудили с тобой этот вопрос, Витас. Дальше не вижу смысла…
— Ну и что ты планируешь делать? — спросил Витас.
Маркус хмыкнул и ответил:
— Да ничего особенного. Мне требуется еще хотя бы полгода, чтобы закончить научную работу. Сейчас планирую под каким-нибудь предлогом уговорить Есению на ряд серьезных исследований. Хочу попробовать выявить все особенности ее расы и возможности закрепления их у других…
— Может, и потомство от нее хочешь заполучить? — ядовитый сарказм Витаса ударил по нервам, но ответ Маркуса заставил похолодеть.
— Смеешься, Витас? Тсареки живут до пятисот лет… Есении только тридцать, она, можно сказать, еще подросток — мне ее папаша все время этим фактом в лицо тыкает. Задрал уже!
Витас насмешливо хрюкнул, затем переспросил:
— Тебе двадцать шесть лет, ей — тридцать, и тебя же ее отец ругает за то, что эту бабень имеешь? Ты шутишь?
Я заметила в щелку между дверью и косяком, как Маркус отрицательно качнул головой и наставительным голосом лектора пояснил:
— Ты меня удивляешь, Витас. Зачем ты пошел на этот факультет учиться, если простых вещей не учитываешь? Я — рольф, и мой жизненный цикл не превышает ста пятидесяти лет, так что в свои двадцать шесть я — взрослый самостоятельный мужчина. Есения — тсарек, и в свои тридцать еще совсем юная девчонка, у которой гормоны играют как у подростка. Тсареки за всю свою жизнь проходят четыре этапа. И переход на каждый следующий сопровождается линькой и физиологическими изменениями. Первый — переход из детства в юность, когда начинают формироваться вторичные половые признаки, особенности характера закрепляются, начинают развиваться их отличительные особенности, такие как эмпатия, изредка даже телепатия или телекинез — но благодарю звезды, что Есения только эмпат. Мне все время приходится контролировать с ней свои чувства…
— А дальше что? — нетерпеливо перебил Витас, а я, подняв руки, потерла виски, не в силах осознать и принять то, что сейчас слышу. Маркус меня использует как подопытную зверушку…
Маркус сменил положение тела, спрыгнул со стола и, опираясь на него пятой точкой, скрестив руки на груди, продолжил снисходительно:
— Дальше вторая линька и этап развития, во время которого тсареки настолько взрослеют, что способны выносить и воспитать потомство. Как показали мои исследования различных баз данных, раньше пятидесяти такое редко происходит. Сам понимаешь, у ее отца я подобные подробности выяснять не могу. Вообще, тсареки — замкнутая раса и хорошо хранят свои секреты.
— Да, друг, — весело хмыкнул Витас, — боюсь, потомства ты от нее не дождешься…
— А оно мне и не требуется, — Маркус зло прервал смех однокурсника. — Я хочу выявить ту последовательность, с которой происходят все эти этапы. Пойми, каждый раз, линяя, они обновляют свое тело, становятся только сильнее и здоровее. Живут долго и здоровье у них отменное. Более того, во время прохождения одного из подобных этапов линьки могут изменить свой пол. Ты можешь себе это представить? — Тут мое сердце сдавила боль от воспоминаний и прошлой потери, а мой, похоже уже бывший, друг, все сильнее распаляясь, продолжал. — Рольфы живут в три раза меньше, а я хочу изменить эту ситуацию. Мы достойны большего. Моя раса умнее многих, вот вы, чивасы, — мелкие, хитрые и жадные, но живете в два раза дольше нас. Дакоры, мнаки, да еще сотни других рас — они не лучше, а хуже нас. Даже люди с Терры живут на пятьдесят лет дольше нас, а ведь мы мало чем от них отличаемся… Я не хочу подохнуть от старости, когда ты будешь на пляжах Эймелы коктейли попивать в расцвете своей жизни…
— Ну… — Витас, чуть отодвинувшись от разозленного друга, потер свои бледные с голубоватым оттенком ладони одну об другую и осторожно заметил, — в наше время, когда технологии и медицина ушли далеко вперед и можно…
— Да, все можно, — Маркус рубанул воздух ребром ладони, прерывая чиваса и устало выдохнув. — Можно платить огромные деньги различным компаниям и протянуть до двухсот, но потом — все… Смерть. Можно превратиться в биоробота, пересадить свой мозг и жить столько, сколько захочешь, но это все неправильно. Стать живым роботом я не хочу. Я хочу чувствовать, а не получить заложенные и стандартные ощущения. Видал я подобных товарищей, которые променяли жизнь на существование…
Витас посмотрел в окно лаборатории, из которого лился яркий золотистый свет нашей звезды Палмеса, хмыкнул и произнес осторожно: наверное, он так же как и я впервые познакомился с истинным лицом Маркуса:
— А чем это лучше твоего сегодняшнего положения? Ты вечно пропадаешь в лаборатории, встречаешься с нелюбимой женщиной, которая, не поймешь, вроде на бабу похожа, а на самом деле девочка… И вообще, тебе надо расслабиться и…
— Не тебе давать мне советы, Витас! Амбиции тебя до добра тоже не доведут. Ты взломал виртуальный личный кабинет профессора Крома и подделал свои оценки. Я понимаю, тебе нужен проходной бал для получения диплома, а мне требуется твоя помощь…
Дальше я уже не захотела слушать. Было до самого крибла противно слышать все эти откровения и понимать — сама виновата. У меня сильные способности к эмпатии, поэтому потребовалось много лет, чтобы научиться, практически полностью закрываться от окружающих. Даже в школу и академию я пошла позже, чем могла бы, именно из-за этого. Боялась принять на себя чужие чувства и эмоции, остаться с ними один на один без папиной защиты.
Легкой, несмотря на внешность, стремительной походкой я пробежала оставшиеся до центрального холладва пролета лестницы, а потом выскочила на улицу. Яркий свет Палмеса и его горячие лучи ласково и успокаивающе коснулись моей от природы слегка смуглой кожи, ослепили, заставив на мгновение зажмуриться, а потом побежали приветствовать других прохожих. Перед главным входом в академию толпилось много народа, ведь полным ходом шли вступительные экзамены. Прямо на улице размещены интерактивные экраны, которые демонстрировали абитуриентам тех, кто сейчас пытался попасть в нашу академию. А всего через неделю лично я получу диплом об окончании одного из самых престижных учебных заведений не только Саэре, но и всей галактики.
Протолкнувшись сквозь толпу абитуриентов, едва сдерживая слезы, добежала до стоянки и своего автокара. Стоило двери автоматически захлопнуться за мной, плотно встав в пазы, как я, не сдерживаясь больше, зарыдала. Громко, взахлеб и икая. Выплескивая боль после подслушанного разговора, что скопилась внутри за несколько минут, прошедших пока добиралась сюда.
'Ненавижу!' — пуская пузыри, прошипела в пустоту салона. Но спустя мгновение поняла, что нет. Не испытываю я ненависти к Маркусу, вообще больше ничего не испытываю к нему. Словно вырвала его из сердца — и все. Пустое место там вместо Маркуса. А вот боль осталась… застарелая боль. Боль от очередного предательства.
Десять лет назад произошло событие, которое сильно изменило нас с отцом. Мама с папой познакомились на одной из научных конференций, и папа часто рассказывал, как он тогда восхищался ее силой, умом и непривычными для любой женщины качествами. Они долгое время вместе работали, а потом в одной из экспедиций в дальние миры известной нам Вселенной сошлись на почве общей любви к археологии. Правда, мама больше увлекалась древними культурами и религиями, а папа — общими и бытовыми особенностями каждой из уже забытых рас.
Лишь спустя еще десять лет на свет появилась я, но, к изумлению Этирея, его жена и моя мама Юнивь воспитанием и уходом за ребенком себя не утруждала. Немного отойдя после родов, отправилась в очередную экспедицию и пробыла в ней несколько месяцев. Так отец стал для меня и отцом, и матерью, она же была для меня лишь размытым образом изредка приходящей женщины-незнакомки, которую почему-то надо называть мамой.
Спустя еще десять лет моя мама увлеклась одной религиозной культурой. Юнивь буквально с головой погрузилась в изучение специфического, истинно мужского культа. Домой она вернулась в последний раз, уже проходя линьку и третий по счету переходный этап. Мы с папой ее не сразу узнали, так сильно она изменилась. Они оформили развод, а потом мама сообщила, что практически завершила трансформацию и смену пола. Теперь она не Юнивь Коба, урожденная Неор, а Юн Неор — мужчина. А главное, новый член закрытой сектантской группы. Она или он — мне сложно до сих пор думать о ней, как о нем — исчезли из нашей с папой жизни. Уже больше десяти лет мы не слышали о ней ничего. Мы с папой даже не говорим о ней, для него это было тяжелейшим ударом, ведь он по-своему любил ее. А теперь ему противно даже вспоминать, что он прожил с ней столько лет, а сейчас она — мужчина.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем смогла успокоиться, но мысль, напомнившая, что дома ждет отец, подстегнула к действиям. Я выскочила из машины, прихватив бутылку с водой, умылась, а затем, тщательно разгладила юбку и майку, глубоко вздохнула, успокаиваясь, и вновь села в автокар. И именно в этот момент зум завибрировал, оповещая, что кто-то хочет меня видеть и слышать. Подняла руку и увидела улыбающееся, как теперь понимаю, лживой улыбкой лицо Маркуса.
В первый момент струсила и не хотела отвечать, но потом, собрав всю силу в воли в кулак, нажала прием вызова.
— Слушаю тебя, Маркус! — произнесла холодным бесстрастным тоном и даже мысленно восхитилась своей выдержкой — надеюсь, выражение лица тоже не подкачало.
Мужчина стер с лица так радовавшую и умилявшую меня совсем недавно улыбку и настороженно спросил:
— В чем дело, девочка?
Приподняв бровь, иронично усмехнулась про себя, услышав вопрос. Он с первого дня знакомства называл меня так, как папа, и именно этим завоевал симпатию и расположение. Было приятно, что он видит меня не крупной дылдой, как обычно в школе обзывали, а девочкой. Наивная! Сейчас это обращение взбесило. Значит, я — бабень, да? Подопытный образец, да? Способ продлить твою никчемную жизнь, да? Мысленно прокручивая все, что услышала, злилась еще сильнее. Да, Маркус прав, я еще подросток в физиологическом смысле, и до второй линьки и гормональной устойчивости еще лет двадцать ждать, но жизнь заставит — быстро повзрослеешь. Так и со мной произошло: умственное развитие опережало физиологическое на много лет. Эмпат такого уровня как я долго не протянет, если быстро не повзрослеет и не научится защищать себя от воздействия окружающего мира.
Прежде чем ответить, сглотнула, чтобы хриплый голос не выдал бушевавших во мне чувств. И только после этого ядовито поинтересовалась:
— Странно, Маркус, неужели у тебя с глазами проблемы? Девочкой меня точно назвать нельзя. Я — большая девочка, как в прямом, так и переносном смысле.
Маркус еще сильнее нахмурился, вглядываясь в мое лицо, наверное, заполнившее весь экран его зума, поэтому еще тщательнее нарисовала на нем скучающее выражение.
— Что случилось, Есения? У тебя красные глаза — ты плакала? Заболела?
— Нет, — как можно беззаботнее хмыкнув, ответила, — со мной все в порядке. Пыль в глаза попала. На улице ветер…
Маркус слегка расслабился и снова нарисовал на лице улыбку, от которой у меня внутри все сжалось. Хорош, гад, очень хорош. Красивый, сексуальный, умный — не мужчина, а мечта. Если бы еще чуть-чуть любил, позволила бы ему исследовать себя хоть вдоль, хоть поперек. Была бы не против прожить ЕГО жизнь, а сейчас… сейчас меня терзала боль предательства и злая обида.