Арсений перешел к следующей статуе, когда где-то над головой раздался заливистый лай Грима. Над головой… странно.
…Винтовая лестница нашлась в самом центре павильона. Ажурная и невесомая, она обвивала поддерживающую потолок колонну. Прежде чем подняться наверх, Арсений посветил себе под ноги.
К лестнице вели две цепочки грязных следов. Первая, несомненно, принадлежала Гриму, а вот вторая… Арсений присел на корточки, всматриваясь. Эх, зря он не отпустил Грима сразу, как только услышал шаги! Иногда в их деле нужно сначала действовать, а уж потом рассуждать. Тогда бы не пришлось гадать, чьи это следы. Первая ошибка. А есть еще и вторая. Под ноги нужно было посмотреть сразу, а не глазеть на статуи и не затаптывать улики. Теперь хрен разберешь, что тут происходило до их с Гримом появления. Откуда явился этот загадочный визитер, куда ушел?.. Даже размер обуви не различить — все смазано, размыто. Впрочем, куда ушел, понять все-таки можно. Вот след от носка на мраморной ступеньке, а Грим заходится раздраженным лаем где-то наверху. Теперь уже можно не спешить, если бы пес кого-нибудь поймал, там, на втором этаже, сейчас было бы тихо.
Грим ждал его на входе. При появлении Арсения он расстроенно рыкнул, осторожно, но крепко сжал челюсти на запястье, потянул куда-то в темноту.
— Грим, подожди! Дай осмотреться! — Арсений включил фонарик.
Обсерватория! Вот куда они попали — в обсерваторию Наты. Как-то не так представлял себе Арсений телескоп. В его понимании телескоп — это такая подзорная труба на треноге. А тут настоящая махина! И не понять даже, с какой стороны к ней подступиться и куда смотреть, чтобы разглядеть, есть ли жизнь на Марсе. Рядом с махиной — рабочий стол, большой, красивый, совершенно пустой. Дорогое кожаное кресло на колесиках небрежно отодвинуто к стене. Сразу видно, что хозяйка всего этого научного великолепия давно не появлялась в своих владениях, если вообще когда-нибудь появлялась. Уж больно здесь все нежилое и бездушное, вот, может, только старинная этажерка с книгами вносит нотку уюта. Арсений пробежался пальцами по корешкам книг, нарисовал загогулину в пыли на рабочем столе. Если в сам павильон обитатели поместья еще иногда заглядывали, то здесь, наверху, царило запустение. Обсерватория Наты при всем своем величии и масштабности была похожа на заброшенный старый чердак. Точно в подтверждение мыслей Арсения, Грим громко, совсем по-человечески, чихнул, и из-под его лап взмыло и заплясало в свете фонарика облачко пыли.
— Будь здоров! — Арсений уже собирался отойти от стола, когда рядом с собственной загогулиной увидел еще кое-что…
«Убирайся вон!» — Слова были написаны торопливо и размашисто. Буквы наползали одна на другую, так и норовили соскользнуть со стола. Вот и послание. Арсений задумчиво поскреб подбородок. Только вопрос — от призрака ли?
По крыше обсерватории хлестал дождь, от громкого «тарарам» ощущение, что находишься на чердаке, только усиливалось. Рядом, напоминая о себе, рыкнул Грим, потрусил куда-то к стене. Там обнаружилась небольшая незапертая дверца, ведущая на узкую, опоясывающую обсерваторию смотровую площадку. Здесь наверху ветер, казалось, усилился в разы. Ветви старого клена цеплялись за кованые перильца, дождь сек их косыми струями, обрывая листья, обламывая молодые побеги. На одном из таких листьев Арсений поскользнулся и едва не упал. Спасло ограждение, невысокое, но надежное с виду. Так же, как клен, он ухватился за перила, посмотрел вниз. Высоко! Упадешь — костей не соберешь. Значит, тот, за кем гнался Грим, не мог просто спрыгнуть, значит, должен быть еще один выход.
Выход нашелся с противоположной стороны купола. Вниз, оплетая одну из колонн павильона, спускалась винтовая лестница. Когда-то выкрашенная в белый цвет, а сейчас облезшая, с проступившей ржавчиной. Вход на лестницу преграждала решетчатая дверь. И эта дверь была заперта. Арсений подергал за ржавые прутья, попытался дотянуться до лестницы, держась одной рукой за перила, — ничего не вышло. Тот, кто воспользовался этой лестницей, не оставил ему ни единого шанса.
Арсений тихо выругался. Словно в ответ небо разразилось раскатом грома, а кленовая ветка плетью ударила по лицу. Щеку обожгло болью. Горячие капли крови смешались с холодными дождевыми. Арсений стер их рукавом, обернулся к замершему у самого края площадки Гриму:
— Все, пойдем, друг. Нам здесь больше нечего делать.
Грим согласно рыкнул, первым прыгнул в черный провал двери. Арсений шагнул следом.
Что бы там ни думала Ната, его миссия в этом доме, скорее всего, подошла к концу. Он почти уверен, что виновника своих бед ей нужно искать среди живых, а не среди мертвых, но, чтобы убедиться в этом окончательно, нужно довести дело до конца. Флейта привычно легла в ладонь, Арсений улыбнулся ей, как давнему другу…
* * *Мальчишка… Крысолов оставался в доме недолго, ограничился беглым осмотром. Может, особенным своим охотничьим чутьем почуял, что искать Савву нужно в парке, а не здесь. Пусть бы так! Пусть бы хоть в доме не было ничего такого, от чего невозможно уснуть и хочется без конца оглядываться по сторонам. Она устала. Столько лет жить с этим тяжким грузом, одновременно ждать и бояться, что когда-нибудь ее тайна будет раскрыта.
Дождь, неистовый и, казалось, вечный, бился в запертое окно с такой силой, что дребезжали стекла. А там, под дождем, в мутном свете фонаря стояли двое: Крысолов и его адский пес. Ната поежилась, щелкнула зажигалкой, прикуривая уже которую по счету сигарету. Завтра Зинаида непременно станет ругаться, когда увидит, сколько она выкурила. Да бог с ним — с завтрашним днем! Ей бы сегодняшнюю ночь пережить…
Пока Ната прикуривала, Крысолов исчез.
— Вот и посмотрим, — сказала она, выпуская облачко дыма. — Слышишь, Савва?! Я не сдамся без боя, ты меня знаешь!
Желание обернуться и заглянуть в черные глаза мертвого мужа было сильным, но Ната себя поборола. Ей не впервой. Она справится.
Свет погас внезапно. Хрустальная люстра беспомощно мигнула, и дом погрузился во тьму. Страшную, кромешную, наполненную особенной, неведомой обычному человеку жизнью.
— Пробки! Надо сказать Акиму, чтобы перепроверил. — Собственный голос показался Нате слабым и испуганным. Страх в ее нынешнем положении недопустимая роскошь. Ей нельзя бояться, у нее просто нет на это права. Сейчас придет Марта и принесет свечи.
Секунды складывались в минуты, а внучка все не шла. Глаза уже начали привыкать к темноте, а в сердце росла тревога. Про мобильный телефон Ната вспомнила, когда нервы, и без того расшатанные происходящим, были уже натянуты до предела.
Телефон Марты молчал, так же как молчал и телефон Акима. А больше звонить некому, она всех отослала. Оставила только Акима, да и то лишь потому, что ему некуда идти. Может, Марта уехала? Обиделась и решила показать характер? Пусть лучше так. Нужно было сразу отправить ее обратно в город, как только приехал этот… Крысолов. Девочке здесь нечего делать, особенно сейчас, в темноте. Ната отшвырнула бесполезный телефон, в последний раз затянулась уже догоревшей почти дотла сигаретой, снова подкатила коляску к окну.
Снаружи бушевала гроза. От раскатов грома закладывало уши, а от вспышек молний уже рябило в глазах. Не нужно смотреть, не нужно слушать. Ей надо только дождаться возвращения мальчишки, чтобы услышать его вердикт. Вердикт или свой смертный приговор — это уж как повезет. Она везучая. Она продержалась дольше всех остальных, сумела выжить и победить того, кого победить почти нереально. Дай бог, чтобы та битва была последней, чтобы не пришлось снова сражаться с собственными страхами и призраками из прошлого.
Из раздумий Нату вывел тихий, едва различимый шорох. Кто-то шел — или скорее крался? — по коридору. Легкая, осторожная поступь, тихое поскрипывание паркета… Чудится?..
— Марта? Марта, это ты? — Ната развернулась спиной к окну, слезящимися от напряжения глазами уставилась в черный проем двери.
Скрип-скрип… Уже и шагов не слышно, только это поскрипывание. Может, и нет никого, может, просто рассохся паркет, а она, старая дура, выдумывает себе бог весть что.
— Марта! — Голос громкий и требовательный. Чего ей стоит держать себя в руках, никто не узнает. Несгибаемая Ната, ослепительная Урания! Она всегда такой была и такой останется.
— Урания… — не то шорох, не то шепот, а может, и вовсе завывание ветра. — Уже скоро…
Чудится! В таком месте в эту грозу примерещиться может что угодно.
— К черту! — Серебряная зажигалка подпрыгивает в дрожащих руках, сигареты одна за другой падают на ковер. Иногда собственные демоны в разы страшнее демонов внешних. Вот их бы обуздать!
Синий огонек пламени наконец перепрыгивает с зажигалки на сигарету, успокаивающе потрескивает. Горький табачный дым выбивает из горла кашель. К черту!
Чудится! В таком месте в эту грозу примерещиться может что угодно.
— К черту! — Серебряная зажигалка подпрыгивает в дрожащих руках, сигареты одна за другой падают на ковер. Иногда собственные демоны в разы страшнее демонов внешних. Вот их бы обуздать!
Синий огонек пламени наконец перепрыгивает с зажигалки на сигарету, успокаивающе потрескивает. Горький табачный дым выбивает из горла кашель. К черту!
Шаги уже совсем близко, и черная тень на пороге гостиной. Стоит, ждет приглашения.
— Ну, входи же! — Слова слетают с губ вместе с дымным облачком. — Я так давно тебя жду.
…Звук, странный, потусторонний, вплетается в слова, превращает их в песню. Флейта. Там, в бушующем за окном ненастье, какой-то сумасшедший музыкант взялся играть на флейте. Мелодия незнакомая и знакомая одновременно, тревожная, вынимающая душу. И даже дождь аккомпанирует невидимому музыканту, и даже гром стихает, чтобы можно было слушать и наслаждаться.
Тень на пороге покачивается из стороны в сторону, точно загипнотизированная. Тень тоже слушает флейту.
— Кто ты? — Ей уже не страшно. Как же можно бояться, когда где-то совсем рядом рождается такое чудо?! — Ну же!
Ответом ей становится не то стон, не то вздох, незваный гость растворяется в темноте, где-то в глубине дома хлопает дверь…
Наваждение закончилось внезапно, оборвалось грубой и настойчивой телефонной трелью.
— Хозяйка? — В до сипоты прокуренном голосе Акима слышалась тревога. — Что-то случилось?
Он почти никогда не называл ее по имени, всегда только хозяйкой. Нату это одновременно и раздражало, и обижало, но спорить с Акимом не было смысла. На все ее упреки он отвечал неизменное: «Как тебе будет угодно, хозяйка». А она так до сих пор и не смогла понять, чего в этом слове больше — горечи или насмешки.
— Где ты был? — Облегчение разлилось по телу теплой волной, больше она не одна во вселенной. Верный Аким где-то рядом.
— В подвале. Запускал генератор. Там неполадки, пришлось повозиться.
— А трубку почему не брал?
— Звонок на вибрации, не услышал. — Аким, как всегда, был немногословен, но эта его немногословность успокаивала.
— Починил?
— Секунду! — В трубке что-то щелкнуло, и вслед за этим люстра под потолком зажглась нестерпимо ярким светом.
Ната прикрыла глаза ладонью, впервые за этот долгий вечер вздохнула полной грудью. Сердце тут же отозвалось уже привычной болью.
— Горит? — просипела трубка голосом Акима.
Ната открыла глаза, обвела взглядом гостиную. Свет теперь горел не только в доме, но и в парке. Оранжевыми шарами зажглись вдоль аллей фонари, гигантским белым подсвечником вспыхнул павильон. Нате казалось, что она даже видит черные силуэты статуй.
— Горит, — бросила она в трубку, отворачиваясь от окна. — Спасибо, Аким.
— Всегда рад стараться, хозяйка! — И снова не понять, чего больше в этих словах: насмешки или собачьей преданности. — Тебе что-нибудь нужно?
А ведь, пожалуй, и нужно! Аким из тех немногих, кому она может доверять. Не до конца, но все же.
— Марта не берет трубку. Ты мог бы посмотреть, что с ней?
— Она у себя? — А вот сейчас ни насмешки, ни подобострастия — одно лишь беспокойство. Как бы ей самой хотелось любить свою девочку той же светлой и незамутненной любовью, какой любят ее Аким и Зинаида! Хотелось бы, но — увы. С черной кровью всегда нужно быть настороже…
— Была у себя, а сейчас не знаю. Может, уехала в город.
— Я сначала проверю ее машину, а потом поднимусь на второй этаж.
— Аким! У меня гость. — Из-за всех этих неприятностей со светом она почти забыла про Крысолова. — Молодой человек с собакой. Возможно, ты увидишь его в парке.
— В парке? В такую погоду? Он в своем уме?
— Да, он в своем уме, Аким, — бросила Ната в трубку, а мысленно добавила: «Мне хочется в это верить». — Найди Марту.
Гроза закончилась внезапно, как это обычно и бывает с летними грозами. В небе в последний раз громыхнуло, окно в последний раз лизнули крупные капли, и истерзанный непогодой парк погрузился в умиротворяющий покой. Ната распахнула створки окна, впуская в гостиную свежий, пахнущий озоном воздух. Вот и миновала еще одна гроза. Гроза миновала, и она до сих пор жива. Есть повод для радости…
Сонную тишину дома разбудили тяжелые шаги. Странно. Походка Акима по-стариковски шаркающая, у Марты каблуки, Крысолов ходит почти неслышно. Еще один незваный гость?..
Первым в гостиную ворвался пес, мокрый от лап до кончика хвоста. Он бросил изучающий взгляд на Нату и присел на полу у самого края белого ковра. Умный пес, понимает толк в дорогих вещах. Следом вошел его хозяин…
Крысолов был таким же мокрым и грязным, как и его собака. С куртки на паркет стекали серые струи воды, но Нату больше не заботила чистота. Теперь она понимала, почему так изменилась его поступь — на плече Крысолова небрежно, точно большая тряпичная кукла, лежала Марта. Мокрые волосы занавешивали ей лицо, а на беспомощно болтающейся руке тихо позвякивали серебряные браслеты.
— Я думаю, нужно вызвать «Скорую». — Крысолов огляделся и, как был, в грязных ботинках, прошел к дивану, осторожно уложил на него Марту.
— Что с ней? — От сдавившей сердце боли стало тяжело дышать. Ната нашарила в кармане пузырек с лекарством. — Где вы ее нашли?
— Снаружи, перед домом. — Крысолов отвел в сторону волосы, встревоженно всмотрелся в бледное лицо Марты.
— А что она делала на улице в такую погоду? — Ната проглотила сразу две таблетки, подкатила коляску к дивану.
— Не знаю. — Крысолов пожал плечами, небрежно стряхнул на пол насквозь мокрую куртку, коснулся ладонью лба Марты. — Мы как раз возвращались, когда увидели ее на подъездной дорожке. Мне кажется, она подвернула ногу. — Он снял с ноги Марты туфлю, сначала задумчиво посмотрел на сломанный каблук, потом изучил распухшую лодыжку.
— Она без сознания? — Ната коснулась спутанных волос внучки и тут же убрала руку. — Почему она без сознания?
— Я видел, как она упала. — Жест Наты не остался незамеченным, Крысолов едва заметно нахмурился. — Думаю, она зацепилась за что-то каблуком и ударилась головой о бордюр. — Он бесцеремонно, по-хозяйски, подсунул ладонь под затылок Марты, кивнул каким-то своим мыслям. — Всего лишь шишка, крови нет. Наверное, сотрясение, но я не спец в таких делах. Врачи скажут точнее.
Пес, которому, наверное, надоело сидеть без дела, громко фыркнул и встряхнулся. Ната рассеянно посмотрела на манжету своей некогда белоснежной, а сейчас заляпанной грязью блузы, потянулась за сигаретой. Сейчас, когда лично ей ничто не угрожало, она растерялась. Одно дело — бороться за свою жизнь, и совсем другое — сражаться за жизнь родного человека, пусть даже такого, как Марта. Что она, черт возьми, делала в парке?..
— Мне кажется, вам не стоит больше курить. — На руку с портсигаром предупреждающе легла ладонь Крысолова. Ната думала, что, проведя столько времени под проливным дождем, он продрог до костей, но кожа его оказалась горячей. — Все будет хорошо. — Крысолов убрал руку, перевел внимательный взгляд с нее на Марту. — Я думаю, с ней не случилось ничего дурного.
Точно в подтверждение его слов, девушка открыла глаза и, еще не придя в себя окончательно, попыталась сесть.
— Вот, что я говорил! — Крысолов улыбнулся кривоватой, совсем невеселой улыбкой.
— Что ты говорил? — спросила Марта, потирая шишку на затылке. — Что я здесь делаю?
— Я говорил, что с тобой все будет в порядке. — Он смотрел на Марту внимательно и настороженно. Эта настороженность никак не вязалась с его недавним оптимизмом. — Ты упала и ударилась головой. Возможно, у тебя легкое сотрясение мозга. Все будет хорошо, но лучше показаться врачу.
— А где я упала? — Марта села, стащила с себя мокрый кардиган, оставшись в одной лишь футболке.
— В парке. Ты упала в парке. — Крысолов подхватил ее кардиган и свою куртку, аккуратно развесил на спинках стульев. — Кстати, что ты делала в парке? — спросил он, не оборачиваясь, и Ната затаила дыхание в ожидании ответа.
Марта молчала долго, подозрительно долго. То ли вспоминала, то ли решала, как уйти от ответа. Наконец с ее лица исчезла удивленная растерянность.
— Свет погас. — Ее голос звучал спокойно и уверенно. — Свет погас во всем доме.
— И что? — спросил Крысолов, чуть приподняв одну бровь.
— Я попробовала дозвониться Акиму, но он не брал трубку, поэтому я решила сбегать к нему сама.
— Кто такой Аким? — Теперь Крысолов смотрел не на Марту, а на Нату. — Помнится, вы говорили, что в доме никого больше нет.
— Аким — наш садовник. У него золотые руки, поэтому, если у кого-то что-то ломается, все бегут к нему. — Ната отложила портсигар. — И он не живет в доме.
— А где в таком случае он живет?