Президент Бринкли сделал „Студенту“ следующее официальное заявление:
„С большим сожалением вынужден заявить о прекращении сотрудничества мистера Хаксли с нашим учреждением, исключительно для блага университета. Мистер Хаксли неоднократно получал предупреждения о том, к чему могут привести его увлечения. Это весьма способный молодой человек. Будем искренно надеяться, что нынешний случай послужит ему хорошим уроком на любом дальнейшем Поприще…“»
Коуберн вернул Филу газету.
— А знаешь, что случилось со мной? — спросил хирург.
— Что-нибудь новенькое?
— Предложили подать в отставку… Без шума, просто намекнули. Мои больные слишком быстро поправляются; ты же знаешь — я больше не прибегаю к хирургии.
— Гнусность какая! — возмутилась Джоан.
— Ну, — подумав, сказал Бен, — я не слишком обвиняю заведующего медицинской частью; это Бринкли вынудил его. Похоже, мы недооценили старого черта.
— Да уж! Бен, он ничуть не глупее любого из нас, а мотивы его… мне даже подумать о них страшно!
— А я-то считала его тихим, как мышка, — горестно проговорила Джоан. Надо было нам столкнуть его в яму весной. Я же вам говорила! Ну, что теперь будем делать?
— Продолжать, — с угрюмой решимостью ответил Фил. — Выжмем из этой ситуации все, что возможно; нам сделали рекламу — так воспользуемся ею!
— На чем сыграем?
— Опять на левитации. Это самое выигрышное зрелище для толпы. Обзвоним газетчиков и скажем, что завтра в полдень публично продемонстрируем левитацию на Першинг-сквер.
— А если газеты не захотят соваться в такое подозрительное дело?
— Возможно, и не захотят, но мы их соблазним: обставим все как можно более эксцентрично, покажем массу забавных фокусов, чтобы было о чем писать. Тогда у них будет сенсационный материал, а не просто репортаж. Все запреты сняты, Джоан: можешь делать все, что захочешь, и чем больше они обалдеют, тем лучше. Вперед, гвардия! Я позвоню в отдел теленовостей, а вы займитесь газетами.
Репортеры, разумеется, заинтересовались. Их заинтересовала прекрасная внешность Джоан, они вдоволь похихикали над свободным галстуком и чопорными манерами Фила, но оценили его вкус в области виски. И явно впечатлились, увидев, как Коуберн вежливо налил всем по стаканчику, не прикасаясь к бутылке.
Однако когда Джоан полетела по комнате, а Фил поехал по потолку на несуществующем велосипеде, репортеры встали на дыбы.
— Честное слово, док, — сказал один из них, — нам кушать нужно! Неужели вы надеетесь, что кто-то пойдет и расскажет редакторам о таких выкрутасах? Давайте начистоту; это что, из-за виски или просто гипноз?
— Назовите как хотите, джентльмены. Только обязательно напишите, что все это мы повторим завтра в полдень на Першинг-сквер.
Обличительную речь Фила, направленную против Бринкли, репортеры сочли реакцией на срыв ректором демонстрации, но все же добросовестно ее записали.
В этот вечер Джоан легла спать в несколько подавленном настроении. Возбуждение после того, как они развлекали газетчиков, прошло. Бен предложил поужинать вместе и потанцевать, чтобы отметить окончание их прежней жизни, но идея оказалась неудачной. Началось с того, что у них лопнула шина, когда они спускались по крутому склону. Они наверняка серьезно расшиблись бы, если бы не умели автоматически управлять собственным телом.
Осмотрев разбитую машину, Фил недоуменно сказал:
— С шинами все было в порядке. Сам проверял их сегодня утром.
И все же он настоял на том, чтобы пойти развлечься.
Представление в ночном клубе показалось им неинтересным, а шутки грубыми и примитивными по сравнению с легким живым юмором, которым они наслаждались, общаясь с мастером Линем. Девицы-хористки, молоденькие красотки, очень понравились Джоан, но она совершила промах, попытавшись вникнуть в их разум. Их плоские, пошлые умишки лишь усилили ее подавленность.
Она обрадовалась, когда представление кончилось и Бен пригласил ее танцевать. Оба ее друга хорошо танцевали, особенно Коуберн, и она с удовольствием погрузилась в ритм танца. Однако удовольствие оказалось недолгим; какая-то пьяная парочка постоянно сталкивалась с ними. Мужчина оказался задиристым, а его партнерша злобно и пронзительно кричала. Джоан попросила своих спутников отвезти ее домой.
Все эти мелочи не давали ей покоя. Джоан, никогда в жизни не переживавшая сильного физического страха, боялась лишь одного — грязных, разъедающих душу эмоций нищих духом. Злоба, зависть, неприязнь, подлые оскорбления мелочных и тупоумных людишек — вот что могло причинить ей боль, даже если она сама не подвергалась оскорблениям, а лишь присутствовала при унижении другого. Джоан еще недостаточно созрела и не успела вооружиться равнодушием к мнениям людей недостойных.
После лета, проведенного в обществе свободных людей, инцидент с пьяной парочкой привел Джоан в смятение. Соприкосновение с ними как будто испачкало ее. Даже хуже; она почувствовала себя лишней, чужой в чужой стране.
Она проснулась среди ночи от мучительного чувства одиночества. Джоан остро ощущала присутствие более чем трехмиллионного населения, и в то же время ей казалось, что ее окружают лишь злобные, завистливые твари, жаждущие утащить ее в свою низменную клоаку. Эта атака на ее дух, попытка уничтожить святая святых ее внутреннего мира, обрела почти осязаемую форму, как будто нечто, деловито сопя, вгрызалось в ее разум.
В ужасе Джоан позвала Бена и Фила. И не получила ответа: ее сознание не находило их.
Мерзкое нечто, угрожавшее ей, почувствовало ее неудачу; Джоан ощутила, как оно ухмыльнулось. В панике она позвала Старейшего.
Ответа не было. На сей раз агрессор заговорил:
— Там тоже закрыто.
Истерический ужас охватил ее, вся внутренняя защита рухнула. И тут ею овладел некий более сильный разум; спокойная мягкая его доброта обволокла девушку, ограждая от вползавшего в нее зла.
— Линь! — воскликнула она, — Мастер Линь! — И разрыдалась с облегчением.
Джоан почувствовала успокаивающую веселость его улыбки; разум китайца протянул свои нежные ладони и снял напряженность и страх. В конце концов она уснула.
Разум Линя не покидал ее всю ночь и беседовал с ней, пока она не проснулась.
Коуберн и Хаксли озабоченно выслушали рассказ Джоан.
— Все ясно, — решил Фил. — Мы были слишком беззаботны. Отныне будем поддерживать связь круглосуточно, во сне и наяву. Кстати, я тоже плохо провел ночь, хотя и не так ужасно, как Джоан.
— И я, Фил. Что было с тобой?
— Да ничего особенного, только постоянно снились кошмары, и в них я все больше разуверялся в том, чему научился на Шасте. А что снилось тебе?
— Почти то же самое. Всю ночь оперировал, и все мои больные умирали на столе. Не слишком-то приятно… Но случилось еще кое-что, и уже не во сне. Ты ведь знаешь, я пользуюсь старомодной опасной бритвой. Утром, как обычно, я начал бриться — и вдруг бритва выпрыгнула у меня из руки и здорово порезала горло. Видишь? Царапина еще не зажила. — И он показал на тонкую красную линию, проходившую наискось по правой стороне шеи.
— Господи, Бен! — вскрикнула Джоан. — Ты ведь мог зарезаться насмерть!
— Вот и я так же подумал, — сухо согласился он.
— Знаете, ребятки, — медленно проговорил Фил, — все это не случайно…
— Эй, вы, открывайте! — Приказ прозвучал из-за двери. Все трое дружно направили чувство прямого восприятия через прочную дубовую дверь и осмотрели говорившего. Гражданская одежда не способна была скрыть профессию верзилы, стоявшего за дверью, даже если бы они не разглядели золотистую бляху полицейского у него на пиджаке. Рядом стоял еще один человек, поменьше ростом и тоже без формы.
Бен открыл дверь и спокойно спросил:
— Чего вы хотите?
Верзила попытался войти. Коуберн не пошевелился.
— Я спросил, чего вы хотите.
— Умничаешь, да? Я из полицейского управления. Это ты Хаксли?
— Нет.
— Коуберн? Бен кивнул.
— Отлично. А вот этот тип за тобой — Хаксли? Вы что, дома вообще не бываете? Всю ночь здесь провели?
— Нет, — ледяным тоном ответил Коуберн. — Впрочем, это не ваше дело.
— Это уж мне решать. Мне нужно с вами обоими поговорить. Я из отдела по борьбе с мошенничеством. Что за фокусы вы показывали вчера газетчикам?
— То, что мы показывали, вовсе не фокусы. Приходите сегодня в полдень на Першинг-сквер и увидите.
— Представление на Першинг-сквер отменяется.
— Почему?
— Приказ комиссии по паркам.
— Кем он утвержден?
— Чего?
— Назовите мне акт или указ, запрещающий гражданам использовать общественное место, не нарушая порядка. Кстати, кто это с вами?
Низкорослый представился:
— Я Фергюсон, из прокуратуры федерального судебного округа. Ваш приятель Хаксли обвиняется в злостной клевете. Вы двое будете свидетелями.
Взгляд Бена стал еще более холодным.
— А есть ли у кого-либо из вас, — спросил он чуть презрительно, — ордер на арест?
Полицейские переглянулись, но ничего не ответили.
— Тогда вряд ли целесообразно продолжать наш разговор, не так ли? — сказал Бен и закрыл дверь у них перед носом. Затем повернулся к друзьям и усмехнулся; — Ну, с этими покончено. Посмотрим, что в газетах.
Они нашли только одну статью. Там ничего не говорилось о предполагавшейся демонстрации, зато сообщалось, что доктор Бринкли выдвинул против Фила иск по обвинению в клевете.
— Впервые вижу, чтобы четыре городские газеты отказались от сенсационного материала, — заметил Бен. — Что ты будешь делать с иском Бринкли?
— Ничего, — ответил Фил. — Может быть, еще поклевещу. Если он будет настаивать, у нас появится отличная возможность защитить наши права в суде. Кстати, нам надо позаботиться о том, чтобы сегодняшнее выступление все-таки состоялось. Эти сыщики могут вернуться с ордерами на арест в любую минуту. Где мы спрячемся?
По совету Бена они провели время, укрывшись в маленькой городской библиотеке. Без пяти двенадцать друзья остановили такси и поехали на Першинг-сквер.
Они вышли из машины — и тотчас очутились в объятиях шестерых дюжих полицейских.
— Бен, Фил, долго мы еще будем терпеть это?
— Спокойно, малышка. Не нервничай!
— Да я не нервничаю, но зачем нам оставаться здесь, если мы можем смыться когда захотим?
— В том-то и дело, что можем. Поэтому мы пока останемся. Никто из нас еще не бывал под арестом; поглядим, на что это похоже.
В тот же вечер друзья собрались у камина в доме Джоан. Побег оказался нетрудным, но им пришлось дождаться, пока тюрьма затихнет, чтобы доказать, что каменные стены не устерегут человека, владеющего всеми силами разума.
— На мой взгляд, у нас достаточно данных, чтобы подвести итоги, — сказал Бен.
— А именно?
— Сам сформулируй.
— Ладно. Мы спустились с Шасты, полагая, что придется бороться с глупостью, невежеством и с обычным для людей ослиным упрямством. Теперь мы уже не столь наивны. Любая попытка дать людям хотя бы основы древних знаний встречается с решительным и хорошо организованным сопротивлением. Человека, отважившегося на такой шаг, пытаются уничтожить или покалечить.
— На самом деле все еще хуже, — сказал Бен. — Пока мы сидели в каталажке, я многое узнал. Любопытно мне было, отчего это федеральный прокурор так заинтересовался нами. Я заглянул в его разум, усек, кто его шеф, а потом заглянул в разум шефа. И там я нашел такие занятные вещи, что решил отправиться в столицу штата и посмотреть, кто там заправляет делами. Это привело меня на Спринг-стрит и в финансовый район. И представляете, что оказалось? Что главные заправилы — весьма уважаемые столпы общества. Духовные лица, светские дамы, ведущие бизнесмены и так далее. — Он замолчал.
— Ну и что? Только не говори, что все они отпетые негодяи, а то сейчас разревусь!
— Нет, и это самое странное. Как раз почти все эти деятели — славные ребята, с которым приятно иметь дело. Но как правило — не всегда, но в большинстве случаев, — над славными ребятами стоит кто-то, кому они доверяют. Кто-то, кто помог им забраться наверх, — и эти «кто-то» уже совсем не славные ребята, мягко говоря. Я не смог пробиться в разум ко всем этим негодяям, но у тех, к кому пробился, обнаружил то же, что Фил нашел у Бринкли: холодный расчет и злобу. Все они прекрасно осознают, что их власть держится на людском неведении.
Джоан поежилась.
— Веселенькая история, Бен, особенно на ночь глядя. Что делаем дальше?
— А ты что предлагаешь?
— Я-то? Я еще ничего не решила. Может, займемся этими подонками и разгромим их одного за другим?
— А ты, Фил?
— Мне тоже ничего другого в голову не приходит. Но военную кампанию нужно будет вести с умом. Разработать какой-нибудь хитроумный план…
— У меня несколько иное предложение.
— Выкладывай.
— Признаем, что мы взвалили на себя больше, чем можем потянуть. Вернемся на Шасту и попросим помощи.
— Что ты, Бен! — разочарованному возгласу Джоан вторило не менее красноречивое, хотя и безмолвное уныние Фила. Но Бен упрямо продолжал;
— Конечно, я согласен, что это унизительно, но гордость нам сейчас не по карману, дело слишком… — Он замолчал, заметив выражение лица Джоан; — Что случилось, малышка?
— Давайте быстро примем какое-то решение — перед воротами остановилась полицейская машина. Бен повернулся к Филу:
— Ну что, останемся и примем бой или вернемся за подкреплением?
— Ты был прав. Я подумал об этом, как только заглянул в разум Бринкли, просто ужасно не хотел сознаваться.
Трое друзей вышли в патио, взялись за руки и взмыли в воздух.
Глава 11 «И ДАМ ИМ ОТРОКОВ В НАЧАЛЬНИКИ…»
— Добро пожаловать! — Эфраим Хоу встретил их, когда они приземлились. Рад, что вы вернулись. Старейший отвел их в свои личные апартаменты.
— Отдохните, пока я немного раздую огонь. — Он подбросил в камин сосновое полено, подвинул уютное старое кресло-качалку так, чтобы оно было обращено и к камину, и к гостям, и уселся. — Ну, теперь можете рассказать мне все. Нет, я не связан с остальными. Доложите совету, когда будете готовы.
— Собственно говоря, мистер Хоу, разве вы не в курсе всего, что с нами приключилось? — Фил посмотрел Старейшему прямо в глаза.
— Нет, не в курсе. Мы предоставили вам полную самостоятельность, а Линь лишь присматривал за тем, чтобы вам не слишком вредили. Он мне ничего не докладывал.
— Хорошо, сэр. — Они по очереди рассказывали Хоу о случившемся и порою давали ему заглянуть непосредственно в их разум и увидеть те события, в которых они принимали участие.
Когда друзья закончили, Хоу взглянул на них со своей лукавой улыбкой и спросил:
— Значит, вы соглашаетесь с точкой зрения совета?
— Нет, сэр! — ответил ему Фил. — Более чем когда-либо мы убеждены в необходимости действовать решительно и без промедления. Но мы убедились также и в том, что у нас не хватит ни сил, ни мудрости, чтобы действовать в одиночку. Мы пришли просить о помощи, а еще мы надеемся убедить совет отказаться от его обычной тактики обучать лишь тех, кто демонстрирует свою готовность. Мы просим обучить всех, чей разум способен воспринять знания.
— Видите ли, сэр, наши противники не ждут. Они все время действуют, и действуют активно. Они уже добились победы в Азии, они господствуют в Европе и могут прийти к власти и у нас в Америке, пока мы будем выжидать удобного случая.
— Есть ли у вас какой-то конкретный план?
— Нет, потому-то мы и вернулись. Когда мы попытались обучить людей тому, что знаем сами, нас тут же остановили.
— В том-то вся и загвоздка, — согласился Хоу. — Я долгие годы мечтал начать действовать, но сделать это трудно. Ведь наши знания в книге не напечатаешь и по радио не передашь. Они должны передаваться непосредственно от одного разума к другому, и мы не упускаем случая, когда находим разум, готовый к восприятию.
Они закончили обсуждение, но никакого решения так и не нашли. Хоу попросил их не беспокоиться.
— Пойдите, — сказал он, — попробуйте посвятить несколько недель медитации и не прерывайте связи. Когда вам покажется, что вы наткнулись на стоящую идею, сообщите мне. Я созову совет, и мы все вместе рассмотрим ее.
— Но, Старейший, — запротестовала Джоан от лица всего трио, — понимаете… Мы надеялись, что совет поможет нам разработать план, Мы не знаем, с чего начать, иначе мы бы не вернулись.
Хоу покачал головой.
— Вы самые младшие из братьев, моложе всех по возрасту и наименее опытные. Это ваши достоинства, а не недостатки. Тот факт, что вы не провели долгих лет жизни в раздумьях о вечности и человечестве, дает вам немалое преимущество. Слишком широкий взгляд, чересчур философский подход парализуют волю. Я хочу, чтобы вы обдумали все втроем.
Так они и сделали. Несколько недель они обдумывали проблему объединенным разумом, обсуждали ее, разговаривая вслух, погружались в медитацию, размышляя о возможных последствиях. Разумом они прочесали все население страны, исследуя человеческую сущность политиков и общественных деятелей. По архивам они узнали, к какой тактике прибегали в прошлом братья общины, когда свобода мысли и действия в Америке находилась под угрозой. Предлагались и тут же отвергались десятки планов.
— Нужно удариться в политику, — сказал Фил, — как братья поступали раньше. Если бы кто-нибудь из старших заделался министром образования, он смог бы основать государственную академию, которая стала бы источником подлинного свободомыслия и распространения древних знаний.
Джоан возразила:
— А если мы потерпим поражение на выборах?
— А?