– Я позвоню подполковнику Ларичеву… Он решит, нужно ли вызывать «Скорую»… – сказал я через плечо.
Уже из тесного душа, отправив Антона как врача осмотреть раненого Шарани, я набрал номер Капустина, поскольку не знал номер Ларичева. Капустин ответил не сразу. Но все же ответил.
– Как у вас там дела, Игорь Евгеньевич?
– Из двадцати человек только четверых удалось захватить живыми… – сообщил подполковник прискорбную весть. – Был приказ не рисковать и открывать стрельбу на поражение при малейшей угрозе. А эти дураки за оружие хватались. Пришлось действовать с предельной жесткостью. Сами виноваты…
– Я вас поздравляю… Потери в личном составе есть?
– Обошлось…
– И это хорошо… А как себя подполковник Ларичев чувствует? Он, кажется, рвался со мной поздороваться…
– Он ждет, что вы ему скажете…
– Как его зовут, кстати?
– Артем Сергеевич…
– Передайте ему трубку, если не трудно.
– Не трудно… Как у вас с братом дела?
– Нормально. Мы его уже освободили…
– Поздравляю. Я передаю трубку…
* * *Судя по голосу, подполковник Ларичев был еще совсем молодым офицером, несмотря на звание – некоторые интонации показались мне чуть ли не юношескими, но верить голосу стопроцентно было нельзя, поскольку я знавал случаи, когда голос обманывал, да и сам я однажды в телефонном разговоре принял женщину за мужчину, что привело нас в дальнейшем к взаимному недопониманию.
– Я слышал, Артем Сергеевич, вы провели удачную операцию… – начал я с похвалы, как только подполковник «Альфы» представился.
– Вашими заботами и при вашей организации, Андрей Васильевич. Я, разумеется, отмечу это в рапорте об итогах операции. – Мне показалось, что он от радости подпрыгивать готов.
– Не за это воюем… – вяло ответил я, хотя был вовсе не прочь, чтобы мои организаторские способности были по достоинству оценены. Полковник Баргузинцев собирается через год на пенсию отправляться, и организаторские способности многих претендентов на его должность будут рассматриваться персонально. В число этих претендентов, надеюсь, я тоже вхожу, хотя командование свои намерения не афиширует. – Могу вас, кстати, обрадовать дополнительным сообщением. Я сам сейчас пошел принимать душ, поскольку меня сильно испачкали кровью, а я не люблю видеть на себе чужую кровь, тем более на цивильном костюме… Вот, я пошел принимать душ, а объект вашего и моего, признаюсь тоже, интереса лежит сейчас раненый в зале кафе… Мой брат Антон – врач-хирург – оказывает ему первую необходимую помощь, но я просил не вызывать «Скорую помощь» до вашего приезда. Мало ли, вдруг вы пожелаете его первоначально допросить…
– Гочияев? – обрадовано воскликнул Ларичев.
– Гочияев… – спокойно подтвердил я.
– Ранение серьезное?
– Я отстрелил ему, если можно так сказать, его мужское достоинство… Ну, будет потеря крови, но не слишком большая, если перед ним сейчас не водить обнаженных женщин… А все женщины из кафе сбежали… Посторонних приводить в наши планы не входит, но если вы попросите…
– Очень хорошо… Гочияеву все равно грозит пожизненное заключение. А к таким заключенным женщин не водят… Я еду к вам… Вы, как я догадываюсь, в кафе «У горного ручья»?
На ноги он, видимо, скор, хотя дел и в квартире, и на окружающих улицах у молодого подполковника должно быть много. Все-таки он руководитель следственной бригады…
– Да, «ручей» здесь журчит на стене… Приезжайте, только пообедать здесь не удастся. Кафе закрыто, думаю, надолго…
У Ларичева возникли дополнительные вопросы. Плохим бы он был специалистом, если бы у него этих вопросов не возникло.
– А Мовлади Базуев? Владелец кафе… Его захватили?
– Захватили… Мовлади Базуев, грубо говоря – это псевдоним Гочияева… Шарани жил в городе под этим именем… Приезжайте… Я успею до вашего приезда принять душ, но попрошу вас захватить из гардероба брата какую-нибудь рубашку и светлый пиджак… Есть там в шкафу такой… Он один, не спутаете… Моя одежда сразу не просохнет…
– Я еду… Как найти кафе, мне подскажут?
– Я думаю, подполковник Капустин вас проводит.
Я отключил связь, положил трубку на табурет, разделся и вошел в душ. Мылся я долго, водой настолько горячей, насколько мог терпеть. Смывал с себя кровь и взбадривался. Я всегда, после каждого боя, чувствую потребность вымыться… Не всегда, правда, это удается…
Потом я смыл кровь с рубашки и пиджака. Застывшая кровь отстирывается плохо. Свежую отстирать легко, особенно холодной водой… Это опыт военного человека подсказывает…
Вытирался я чьим-то оставленным на вешалке полотенцем. Вместо рубашки с пиджаком натянул на себя здесь же оставленный кем-то белый поварской халат. Он был чуть великоват, но это не страшно. Так я и вышел в зал в халате, под который пристегнул подмышечную кобуру с пистолетом. А в единственный большой карман засунул содержимое всех своих карманов.
– У тебя дома кровопролитие закончилось… – сообщил я Антону. – Извини уж, я похозяйничал и попросил привезти мне твою рубашку и твой пиджак…
– Бога ради… – согласился Антон. – Хоть весь шкаф… Только мне домой бы надо успеть, пока жена с работы не вернулась… Представляю, что сейчас там творится…
– Тебя отвезут, – пообещал я. – Что с работой?
– Я уже главному врачу позвонил… Меня подменят…
* * *Шум сразу нескольких автомобильных двигателей раздался совсем рядом. Я понял, что подъехали с сопровождающими подполковники Ларичев и Капустин. Пошел было, чтобы встретить их, но тут в большом кармане халата зазвонил мобильник. Вытащив на ходу трубку, я глянул на определитель номера, остановился и дал знак капитану Ламберту выйти к двери, пока я буду разговаривать.
Звонил командир бригады.
– Валентин Георгиевич, слушаю тебя… – отозвался я.
– Как дела, Андрей Васильевич? – привычно спросил полковник.
– Удачно временно завершились…
– Объясни по-человечески…
– Работали совместно с РОСО и с московской бригадой «Альфы»; кого не положили, того захватили вместе с главарем… Но главный вопрос остается тайной – за что меня хотели убить? Или – почему меня не хотели пустить в Чечню?..
– Последний вариант вопроса можно будет рассмотреть конкретно… – сказал полковник. – Только что мне позвонили из Москвы. В сводном отряде, что прилетел вам на смену, серьезно ранен командир. Решено отозвать тебя из отпуска и снова туда отправить… Там сейчас неспокойная обстановка, ты обстановку хорошо знаешь… Придется отдых отставить…
Я соображал…
– Что молчишь? – спросил полковник.
– Валентин Георгиевич, тебе не кажется, что кто-то в Грозном раньше нас с тобой знал, что меня вызовут на замену?
– Очень может быть… Я же и говорю, вопрос будешь рассматривать конкретно… На месте…
– Любопытно, но у меня уже возникала подобная мысль, – усмехнулся я. – Думал, как бы мне в Грозный попасть, чтобы жизнь свою спасти… Оказывается, мне туда дорога уже прописана…
– Ладно… Короче говоря, возвращайся быстрее… Приказ уже подписан. Будем оформлять командировку. Придется тебе, кстати, своим ходом добираться. Не знаю, как это организовать для вооруженного человека. Подумаем. Спецрейс для тебя никто не закажет…
– Я готов… Хоть своим ходом… Хоть пешком пошел бы…
Я даже не вздохнул. Более того, я, кажется, обрадовался, поскольку командировка могла приблизить меня к решению важной для меня задачи – за что же меня пытаются убить…
2Обвинить автоматчиков, которые открыли дверь боевикам, в неправомерном применении оружия, естественно, было нельзя. Автоматчики просто не видели, что два боевика только что распутали одеяло и взяли каждый в руки по автомату. А за короткое мгновение после открытия двери не разберешь, в каком состоянии находится предохранитель, и не знаешь, передернут ли у автомата затвор. Дверь открылась, и автоматчики увидели перед собой двух автоматчиков с поднятым оружием. Что они должны были сделать? Предложить сдаться и услышать в ответ автоматные очереди? Любой на их месте, кто на тот свет не торопится, начал бы стрелять первым. В живых, как правило, остается тот, кто быстрее мыслит и умеет стрелять первым. И потому два чеченца, так торопливо поднявшиеся на восьмой этаж, порог квартиры так и не переступили, а оба упали на этот порог. Как-то так стояли, что автоматные очереди не отбросили их, а просто скосили. Такое обычно случается, когда человек получает пулю на бегу. Наверное, и эти уже начали движение в сторону двери, которая начала открываться. Да и очереди были короткими, хотя стрелять автоматчикам пришлось без осмысления ситуации, просто инстинктивно, чтобы сохранить собственную жизнь.
Капустин, замерший с поднятым пистолетом всего-то на один лестничный пролет выше, выстрелить так и не успел. Третий автоматчик РОСО тоже не успел сделать короткий шаг из-за лестничного пролета, чтобы ствол сквозь перила выставить, когда все было уже кончено. А снизу еще бойцы бригады Ларичева поднимались, чтобы возможные пути отхода отрезать, если автоматчики РОСО с делом не справятся. Но они справились, как показалось, излишне быстро, даже быстрее, чем хотелось бы, потому что подполковник Ларичев рассчитывал допросить первых задержанных, с тем чтобы выяснить, где находится и чем занят Шарани Гочияев. Как никак, а именно Шарани и нужен был Ларичеву. Подполковник специально для допроса припас ампулу скополамина.[10] Но ампула не понадобилась. Все завершилось слишком быстро…
И пока в подъезде не начали открывать двери любопытные старушки, убитых занесли в квартиру. И даже нашли в квартире тряпку, чтобы подтереть лужу крови, чтобы не возникало лишних вопросов. Впрочем, по нынешним временам даже старушки не слишком спешат высунуться, когда слышат стрельбу. Но лужа крови вызвала бы много лишних разговоров. А каждый предмет для разговоров становится поводом для общего обсуждения. Но спецслужбы не любят быть предметом обсуждения. Именно поэтому Ларичев распорядился лужу вытереть…
Капустин и автоматчики тоже вернулись в квартиру. Сюда же вошли и поднявшиеся по лестнице альфовцы, что закрывали боевикам пути бегства. До этого просторная вроде бы квартира сразу стала тесной.
Ларичев заткнул пальцем одно ухо, чтобы разговоры в квартире не мешали ему слышать то, что доносил наушник во второе ухо.
– Товарищ полковник, большая просьба – всех не перебейте… Мне кого-то допросить надо… Если сам Гочияев рядом окажется, можете стрелять спокойно… Нет Гочияева, надо искать… И надо спросить, где искать… Обеспечьте мне тех, кого можно спросить…
Ларичев обернулся на звук шагов Капустина и убрал от уха руку.
– Пятерых положили… Троих в одной машине, двоих в другой… Сразу оружие выставили, пришлось стрелять… Да, да, слушаю я… – Подполковник снова заткнул пальцем ухо. – Хорошо… Доставьте его сразу в наш микроавтобус… Там с ним поговорят… Да чего уже стесняться, Иннокентий Станиславович! Пороги все переступили… Работаем, и все…
Ларичев опять руку опустил и сообщил Капустину:
– Захватили одиночку в машине… Этот двоих сюда привез… – Артем Сергеевич кивнул на тела застреленных боевиков. – Сейчас его допросят…
* * *Все кончилось относительно быстро. Всего удалось захватить живыми четверых человек. Первого – одиночку, и троих в отдельной машине, которую сразу заблокировали двумя автомобилями, и боевики сдались без сопротивления, никто даже не попытался достать оружие, настолько быстро автоматные стволы уперлись им в головы. Двух последних подстрелили, когда они, бросив раненого товарища, но оставив себе оружие, пытались убежать через школьный скверик. Там их встретили автоматными очередями омоновцы. Предупреждение подполковника Капустина оказалось не лишним, в противном случае боевики могли бы выскользнуть из оцепления, и если не уйти, то захватить заложников или в школе, где были рабочие-строители, или на автовокзале, где людей всегда много.
И все же Капустин чувствовал неудовлетворение от результатов операции. Он прекрасно понимал умом, что угроза арестованного боевика остается всего лишь угрозой, но может стать реальностью тогда, когда просьба арестованного дойдет до кого-то из руководителей из так называемых эмиров. Ближайший эмир – Шарани Гочияев, тем более он являлся непосредственным командиром арестованного. Неудовлетворения не было бы, окажись среди убитых или задержанных сам эмир. Однако он послал на операцию своих подчиненных, а сам, если и присутствовал где-то в стороне, то остался неузнанным, следовательно, свободным.
Оставалась еще надежда на допрос или на успешные действия подполковника Буслаева…
Чтобы вывезти трупы, в квартиру вызвали машину из судмедэкспертизы. Пока на месте оставили только двух автоматчиков. Пленника, захваченного подполковником Буслаевым, увели, и сами хотели спуститься во двор, куда пообещал приехать генерал-лейтенант Рябушкин, но тут Капустин вспомнил о звонке, так мешавшем ему в самый ответственный момент, и вытащил трубку. На дисплее был незнакомый номер. Значит, звонил не Аристархов. На незнакомые звонки отвечать сразу не хотелось, тем более номер был не сотовый, а городской, и Игорь Евгеньевич снова убрал трубку в карман под бронежилет. Это всегда требует усилий и времени. По закону подлости, как только Капустин застегнул на бронежилете липучки, трубка снова подала голос. Пришлось опять расстегивать бронежилет и добираться до мобильника.
В этот раз определитель высветил номер подполковника Буслаева…
* * *К кафе «У горного ручья» подъехали сразу на трех машинах, поскольку Ларичев по совету Сазонова взял с собой экспертов из собственной бригады, чтобы они развернули там одновременную работу. Полковник Сазонов после трех известных эпизодов с участием спецназовца, произошедших только за два дня, подозревал, что и в кафе тоже можно было увидеть кровавую сцену. И забыл при этом, что самое яркое вчерашнее кровопролитие произошло только в присутствии подполковника Буслаева, но при непосредственном участии бойцов подчиненного ему РОСО.
Машины без сомнения и без уважения к правам пешеходов заехали через высокий бордюр на тротуар и встали у самых дверей. Встретить приехавших вышел сухощавый человек в гражданском, однако с офицерской выправкой Он слегка щелкнул каблуками, смыкая их, и представился идущему первым подполковнику Капустину:
– Капитан Ламберт, спецназ ГРУ.
– Где Буслаев? – деловито спросил Игорь Евгеньевич, пожимая капитану руку.
– По телефону разговаривает. Наш полковник звонит…
И отвел в сторону руку, приглашая в кафе.
Сразу за дверью приехавших встретил еще один человек в гражданском, возрастом чуть постарше капитана. Этот тоже представился:
– Старший прапорщик Волосняков, спецназ ГРУ.
В глубине зала лежал в небольшой луже крови человек без штанов, с обложенным женскими прокладками пахом. Рядом на стуле сидел другой, и сходство лиц позволило Капустину сразу определить Антона Васильевича Буслаева. Сам Буслаев стоял чуть в стороне, в нечистом почти белом халате, не по размеру большом, и прятал в карман мобильник. Из кармана торчала рукоятка пистолета и мешала трубке поместиться.
– Приветствую, Андрей Васильевич! – сказал Капустин.
– Что за странная перевязка? – поинтересовался Ларичев у Антона Васильевича, разглядывая закрывшего глаза Гочияева.
– Другого перевязочного материала в местной кухонной аптечке не оказалось… – усмехнулся Буслаев-врач. – Но сама рана для жизни не опасна… Только для мужской гордости…
– Выживет… – сказал, подходя, Буслаев-офицер и пожимая прибывшим поочередно руки. – И без мужской гордости выживет… Только надолго ли…
Ларичев приблизился к пленнику.
Жестокий полевой командир изображал умирающего человека, корчил рожи, которые казались довольно смешными в его положении, и по-прежнему не открывал глаз.
– Два года я за тобой по всей России гонялся… – сказал Артем Сергеевич. – А ты, оказывается, здесь на дно залег…
Гочияев быстро открыл глаза и перестал корчить рожи.
– «Залечь на дно» – это от всех спрятаться и ничего не делать из страха… Я не из трусливых… Я и здесь воевал… Я по всей России воевал… Я на вашей земле воевал, как вы все на моей… И вам всем было за себя и за свои семьи страшно, потому что я против всех вас воевал… И вам долго еще страшно будет, когда и меня не станет…
– Тебя не станет уже скоро… При пожизненном заключении долго не живут… – хмуро ответил подполковник Ларичев. – И бояться нам скоро вообще некого будет… Не много вас осталось… И с каждым днем все меньше… Вызовете ему «Сскорую помощь», пусть перевяжут перед допросом…
– Я не буду ничего говорить… – Гочияев с высокомерным видом усмехнулся. Но его высокомерие в общей картине выглядело смешным, хотя сам Шарани этого не чувствовал. – Ты сам сказал, что мне пожизненное корячится… Вот и буду оставшуюся жизнь молчать…
– А тебе и говорить ничего не надо… – возразил Ларичев. – Про тебя уже много сказано…
Взгляд полевого командира упал на виновника своего положения, снимающего грязный халат и принимающего из рук Капустина чистую рубашку.
– А ты, подполковник, все равно не жилец… Меня приговорят, а тебя уже приговорили…
Буслаев спокойно продолжал одеваться.
– Много вас таких, кто приговоры читает… Завтра в Грозном буду, разберусь со своими судьями… Жаль, что тебе не доверяют и не назвали заказчика…
Гочияев, несмотря на боль и кровотечение в паху, вдруг резко сел. Он, может быть, и встал бы, но два автоматных ствола сразу уперлись ему в грудь, останавливая попытку подняться. У бойцов «Альфы» реакция была отменная.
Шарани долго и со злобой смотрел на Андрея Васильевича, а тот, казалось, совсем забыл о пленнике и совсем не обращал на него внимания, надевая поверх рубашки подмышечную кобуру, натягивая на себя пиджак, пришедшийся по размеру, и аккуратно одергивая его полы, чтобы выглядеть прилично.
– Артем Сергеевич, – глянув на часы, обратился он к Ларичеву. – Просьба личного характера… Брата хотелось бы домой отправить, чтобы он там порядок навел до прихода жены…
– Нет проблем… – Артем Сергеевич только знак дал человеку, стоящему рядом, тот кивнул поднявшемуся со стула Антону Васильевичу, и они сразу направились к выходу.