— Сына он моего, — с трудом протолкнул он сквозь помятую глотку, — ударил.
— Так? — полоснули по мне стальные клинки глаз. И нехотя, — сын мой.
— Так.
— За что?
— Я напал на него, — яростно взлетело над толпой. — Я напал на него.
Ахнули все.
— Молчи! — рявкнул Сашка, поворачиваясь.
— Ложь — звякнуло.
И потом понял что голос мой.
Один из черноризцев наметил движение к Сашке, но был остановлен властно вздетой рукой.
— Подойди, дитя, — И Вовка подошел. — Посмотри мне в глаза.
Взъерошенным волчонком уставился пацан, а лютые серые глаза прелата вдруг потеплели.
Минута — и Вовка потупился.
— Лгать грешно, — просветил старец ребенка. — Веруешь ли ты в Господа Бога нашего.
— Я волк, — опять взъерошил загривок пацан.
— Волк, волк, — грустно качнулась тиара. — Иди, дитя.
Вовка протолкался к Таньке, что стояла чуть в стороне, перевозя обезумевший взор с меня на своего мужа, обнял. И мать вцепилась в пацанячьи плечи.
— Человек Виктор Скакун! — громыхнуло вновь. — Напавший на тебя в дни Пустолунья Александр Весин достоин смерти. Жаждешь ли ты его кончины?
Странно было. Но эти вот взгляды. Молящие? А ведь чуть не убил, зараза.
— Да нет вроде.
— Да или нет, — стегануло бичом.
— Нет.
— Нет, — повторил прелат.
— Нет, — выдохнула толпа.
— За нападение же получи урок, — негромко, но чтобы все слышали, проговорил прелат.
Облитая сталью рука черноризца метнулась вперед и сдавила Сашкино горло. Тот судорожно открыл рот и сразу получил порцию мутноватой жидкости. Резко запахло давленым чесноком.
Сашку стало корежить. Лицо то удлинялось, превращаясь в волчью морду, то разглаживалось в пустой плоский блин. Конечности покрывались шерстью, ногти перерастали в когти, которые оставляли страшные борозды в камне. Рев стоял такой, что хотелось заткнуть уши. Наконец серебряная цепь не выдержала и с громким звоном лопнула. Пыльный запах горелой шерсти забил ноздри. Резко завоняло, над Сашкой сбилось небольшое черноватое облачко и вдруг лопнуло, заплевав всех смрадом.
На мрачной плите лежал Сашка. Только Сашка, постаревший лет на десять. Глубокие морщины избороздили его лицо, глаза запали, щеки ввалились. Он попытался встать, но повалился обратно. С обеих сторон подскочили жена и сын. Но отстранил их. Поднялся. Его повело в сторону. Поймав равновесие, Сашка утвердился на ногах. Повернулся к толпе соседей, сочувствующих.
— Спасибо обществу.
Низко поклонился монахам.
— Благодарность моя Святой Инквизиции.
Глянул искоса в нашу сторону. Бросил.
— И вам спасибо.
Золотой молнией мелькнул тяжелый посох, больше похожий на лом, ударил под руку. Громко хрустнули ребра.
— Как Право велит, благодари, тварь! — раскатился по двору свирепый рык патриарха. Как пишут в романах, лик его был ужасен. Такой убьет и не заметит.
Черноризцы слаженно бросили руки под сутаны, отшагнули назад, набирая разгон для атаки. На черноте ряс ослепительно блеснули серебряные крыжи мечей.
Толпа отшатнулась, а двое, что вызвали монахов, придвинулись ко мне. Мелькнула сталь клинка в трости Валерия Павловича, из-под выпущенной джинсовой рубахи вылетела и шлепнула искристым оголовьем о ладонь ладная секирка Игоря.
Но Сашка уже опустился на колени. Низко склонил голову, блеснул волчьим взором сквозь битловские космы. В наступившей тишине громко скрипнули зубы.
— Вас, человеки, и тебя, эльф, за науку и заботу благодарю. И детям своим накажу благодарить, — он прервался.
— Продолжай, — грубо пнул голос старца.
— И крест в том целую, — значительно тише добавил Сашка.
— Так целуй, сын мой. Или не носишь ты креста, как дитя твое?
Не думал, что голову можно опустить ниже, но Сашка смог.
— По Древнему праву ответствуй мне, раб, — очень тихо, но очень гулко.
Я в пару шагов оказался рядом с Сашкой, присел на корточки.
— Не ты уронил, сосед? — протянул на ладони свой такой маленький, но вечно блескучий, крестик.
Широкие плечи дрогнули, сквозь путаницу волос дико, удивленно уставились волчьи глаза. Изумление сменилось благодарностью.
— Мой! Как же! Мой. Видно как корежило меня, так бечевка и перетерлась, — быстро заговорил он, протягивая на ладони прелату символ.
— Бечевка перетерлась, говоришь? — тяжко спросил прелат.
В ушке креста качалась длинная, массивная цепь из угловатых нарочито грубых звеньев. Страшнолицый опустил пудовый взгляд на Сашку, тот потупился. Потом взгляд яростных серых глаз вонзился в мое лицо.
— А носишь ли ты сам крест, сын мой?
— Ношу, брат мой, — правая рука откинула полу спасительного френча.
На широком толстом поясе, касаясь друг друга краями перекладин — кресты. Много.
Он опустил взгляд на пояс, посмотрел мне в лицо, в глазах колыхнулась боль.
— Носишь, брат мой, — констатировал.
Повернулся и, вдруг став ниже ростом, устало пошел к машине.
Вот тут- то меня и нагнала черная пустота. Перед глазами закрутилось, и я почувствовал как падаю.
Пришел в себя на заднем диване шикарного автомобиля. Рядом сидел нахмурившийся прелат.
— Уже скоро. Держись, брат мой, — не поворачивая головы и почти не разжимая губ, проговорил он.
— Кого благодарить мне, кроме Господа Бога нашего?
— Все мы в руке его, — смиренно сложил он ладони на груди. — А зовусь я брат Гильденбрандт.
Хорошее имя для служителя Божьего. На старогерманском это как пламя войны звучит. Смиренное такое имя.
Второй раз я пришел в себя в палате. Совершенно обнаженный лежал под тонкой простыней. Испуганно дернулся, но все оружие и пояс лежали на прикроватной тумбочке. И пояс!? Я рывком сел и расслабленно шлепнулся на хрустящие простыни. Запястье правой руки было обвязано толстой шелковой бечевкой, с которой свисал грубо кованый крестик.
Дверь открылась. В кабинет стремительно вбежал молодой человек, почти мальчишка.
— Славный вечер, — поприветствовал и сразу схватил за руку чуть выше кисти. — Так, пульс у нас нормальный. Томография показывает — внутренних повреждений нет. Усталость, переутомление, возможно психический шок. Ну и конечно потрясение при ударе. В целом вы в норме. Так что хоть сейчас домой.
Вдруг взгляд его зацепился за пояс.
— Ого! Можно посмотреть?
— Нельзя, — гораздо резче, чем хотелось, ответил.
— Забавно. Настоящий. Не думал, что вы остались, — вежливо улыбнулся он мне.
И показалось, что клыки растут, а белый до этого плащ вдруг потемнел, его раздуло ветром. Хотя какой ветер в палате? Очень захотелось ударить этого с виду симпатичного парнишку и похоже именно это я собирался сделать. Рука дернулась, качнулся крестик и наваждение рассеялось.
— Так я вас больше не удерживаю, — белозубо улыбнулся доктор и распахнутые в дружеской гримасе зубы опасно блеснули. — Вам прислать сестру или вы предпочитаете сами?
— Если сестра за счет заведения, то присылайте.
Он коротко хохотнул и откланялся.
Одежда нашлась в шкафу. Здесь же висела оперативка с двумя «Береттами». Странно, я не заметил. Кем же я работаю? Это сколько же проносить надо было, чтобы не замечать. Причем в обойме одного из стволов головки пуль вроде серебряные.
Я едва успел надеть френч, укрывающий весь мой арсенал, как щелкнул выключатель и палату залил яркий белый свет.
В дверном проеме стояла длинноногая медицинская сестра. Тесноватый халатик жадно охватывал призывно прогнувшийся гибкий стан. Края глубокого выреза с большим трудом не пускали рвущиеся на свободу молочно-белые полушария. Весьма, я бы сказал, аппетитный цветок душистых прерий.
— Виктор Петрович Скакун.
С ударением на последнем слове осведомилось чудесное видение, умышленно или случайно вставшее так, чтобы полутьма коридора подчеркнула точеность фигуры. Нет, скорее умышленно. Ведь в той войне, что ведется от века мужчинами и женщинами, обе стороны измыслили множество уловок. И горе тому, кто на них попадется.
Отлепив руку от косяка, она откинула назад плечи, отчего соски уставились в потолок и от бедра повела вперед длинную мускулистую ногу. Пошла. Как пошла! Играя всем телом, не отрывая от меня наглого, дразнящего взгляда. И когда прошла мимо, на ходу задев крутым бедром, жаркая, привыкшая к раздевающим взглядам, я вдруг понял, что все это время не дышал. Долгоногая, играя бедрами, подошла к кровати и аккуратно положила планшет на тумбочку. Наклонилась, отчего коротенький халат почти совсем обнажил вздернутые ягодицы, провела ладонью по простыне, хранящей тепло моего тела, другую заложила между ног. Лукаво глянула через плечо, спросила чуть хрипловато:
— Есть ли жалобы к администрации?
Мне пришлось откашляться, чтобы ответить.
— Есть ли жалобы к администрации?
Мне пришлось откашляться, чтобы ответить.
— Ни одной.
Зажатая промеж ног рука туго пошла вверх, когда медсестра стала медленно выпрямляться. Достигла развилки. На долю секунды задержалась. Выскользнула. Ничего не показала. Но возбужденное воображение нарисовало такие картины райского блаженства, что зубы свело.
— Предложения? — голос упал почти до шепота.
— Только лично к вам.
— Тогда распишитесь.
Тягуче гибко наклонилась за планшетом, подхватила. Выпрямилась, отчего бюст едва не вырвался из тесного плена. Утвердилась на высоких каблуках. Пошла.
Я всегда говорил, что высокие каблуки вещь опасная. Но в некоторых ситуациях и полезная донельзя. За пару шагов до меня у девчонки подвернулась лодыжка, высокий каблук сыграл и она стала падать. Я с готовностью шагнул навстречу. Подхватил налитое веселой силой тело, руки сами сомкнулись на упругой талии. Левая нахально скользнула чуть ниже.
Дерзко торчащий бюст уперся мне в грудь, которая раздулась вдвое. Острые соски почти насквозь прожгли кевлар. Узкие дамские кисти с удовольствием легли на мои плечи, отчего я еще и выпрямился, раздувая шею.
Высокие скулы, пухлые губы, длинный каре-зеленый взгляд сквозь упрямую пепельную челку, чуть длинноватый прямой нос.
Сочные губы раздвинулись в довольной улыбке.
— Так вы подпишете, Человек Скакун?
— Только после удовлетворения моих претензий, — с трудом вытолкнул я сквозь пересохшую глотку, едва сдерживая горловое клокотание.
— Тогда не здесь. — На секунду прижалась и вдруг гибко вывернулась, сдирая с меня кожу вместе с кевларом жаркой силой вкусного тела. — Пойдем.
Я шел за ней по коридору, а сознание рисовало приятные картины того, что сделаю с ней, как вдруг теплый толчок в грудь прервал течение похотливых мыслей. Будто упала стена. Тяжелая волна женских феромонов ударила в нос и вдруг перед моим взором, что никак не мог оторваться от литых ягодиц, играющих на длинных мускулистых ногах, от гибкой послушной талии, что ловко раскручивала это великолепие, появился красивейший зад волчицы с призывно задранным хвостом. Картина появилась так внезапно, что я даже встал. Закрыл глаза, потряс головой, открыл. Видение не пропало, а запах текучей волчицы забивал ноздри.
— Что с тобой? — остановилась красотка, полуобернувшись, отчего изгибы тела стали еще аппетитнее.
Уж не знаю, где так учат двигаться медицинских сестер, но посетить это учебное заведение стоит.
Я огляделся. Мы были уже явно не в обитаемой части медицинского учреждения. И света поменьше и стены поплоше.
— А куда мы идем? — спросил я, внезапно протрезвев.
— Ко мне, — гибко шагнула в мою сторону очаровашка.
— Ты знаешь, что-то не хочется. Выведи меня отсюда. Да хоть в ту же палату. Там и кровать хорошая.
— У меня лучше, — уверила она, прикусив вдруг губу.
Обманутый столь шаблонным проявлением страсти, я едва не зевнул атаку и еле-еле успел убрать глотку. Тонкая сталь планшета со свистом вспорола воздух. Сразу пришлось блокировать и удар ногой, такой длинной, такой красивой. Весьма милый, изящный каблук может нанести серьезный вред пищеварению. Барышня очень активно махала конечностями, при этом очаровательная улыбка так и не покинула ее милого лица. В глазах даже присутствовала некая истома. Она явно кайфовала. Такой вот апологет физических нагрузок мне подвернулся. К сожалению, пора было заканчивать, хотя смотреть за переливами этого прекрасного тела было очень и очень приятно. Однако, дама с нетерпением поглядывала в глубь коридора, явно ожидая прибытия подтанцовки.
Пропустив над головой столь оригинально использованный планшет, я дал ей по печени и, пока железка не прилетела обратно, слегка добавил в челюсть. Не хотелось ломать столь аппетитную шейку. Дама сложилась на пол. Вас никогда не били по печени? Тогда вам не понять всей прелести ощущений.
Нет, но какова, зараза! Она так эротично отхватила свой нокаут, что сразу захотелось воспользоваться ее беспомощным состоянием. Вероломно воспользоваться. Я в задумчивости постоял, оценивая эту любопытную идею. В грудь опять тепло толкнулось. Да что со мной? Никогда патологической сексуальной агрессивностью не отличался. В меру, все в меру. А сейчас я буквально не мог оторвать глаз от крепких даже на взгляд ягодиц, нахально вылезших из-под халата. Белья, как выяснилось, барышня не носила.
В грудь опять тепло толкнулось. Кто это у меня там? Ладонь нырнула между липучками френча и наткнулась на тяжелый, теплый крестик. Я достал его. Разглядел с удивлением. Грубо кованный, видны следы молоточка, странно уютный, защищающий. Он лежал на ладони надежным успокоением. Ко лбу, к губам, за пазуху.
А девчонка. Красивая такая девчонка. Только вот кидаться на нее не хотелось. Пусть так полежит. Я подошел к стене и увидел план эвакуации на случай пожара. Ага, вот мы где. Сориентировались. Теперь побредем.
Спиной почувствовал взгляд. Развернулся, привычно выцеливая врага поверх ствола вскинутого пистолета. Из-под густой челки спутанных волос на меня смотрел глаз. Удивленно. Надо же. Очнулась. Крепкая какая. Надо будет запомнить.
— Тебе лучше лежать. Или уйти. Выбирай сама. Если нападешь — убью. А хотелось бы увидеть тебя еще. В другой обстановке.
— Я встану?
— Да. Только без глупостей.
Она медленно поднялась. Тесный халат не выдержал падения и растерял все пуговицы. Высокая грудь, наконец, получила свободу и теперь нахально торчала, презирая попытки квадратных валиков пресса превзойти ее торчлявость. Руки откинулись назад, еще больше усиливая естественный изгиб балетной осанки и халат, мягко шелестнув шелком, наверное, сложился у ее ног. У меня прямо дух захватило от совершенной грации зверосильного тела.
— Я тоже хочу с тобой увидеться. В другой обстановке.
— Да? — умно спросил я.
— Да, — подтвердила она. — Хочу узнать, не врут ли легенды о таких как ты, Человек Скакун.
Я приосанился.
— А сейчас я уйду. До встречи.
Повернулась и пошла. Как пошла! Как пошла!
В грудь успокаивающе толкнуло. Ну, пошла и пошла.
До цивилизации добрался я скоро, руководствуясь схемами, висящими на стенах.
В огромном, ярко освещенном холле, меня уже ждали. В пышном кожаном кресле сидел брат Гильденбрант. Он уже сменил свое роскошное пастырское одеяние и теперь был в цивильном. До бритвенной остроты отглаженные белоснежные брюки. Ослепительно белый френч с серебристо поблескивающей полосой воротника. И волосы прелата казались не седыми. А серебристо-колкими, как сталь на изломе. Светлое пятно шляпы на черной столешнице. И диссонансом в праздничном ансамбле солидная трость черного дерева с оголовьем в форме топорка. Левая рука, затянутая в белую кожу перчатки, держит длинный серебряный мундштук с пахитоской. Правая как кота поглаживает трость. Или секиру?
— Присаживайся, — пахитоска оставила округлый дымный след. — Что-то ты долго.
— Задержали, ваше степенство. Вы простите уж меня, грешного. Девушка одна энергичная поближе познакомиться очень захотела.
— Высокая. Глаза каре-зеленые. Волосы пепельные. Нос длинноватый. Фигура отличная. От попки глаз не оторвать. — констатировал.
— Ваше степенство! — укорил я.
— В миру живем, — отмахнулся лениво. — И не степенство я. Преосвященство. А повезло тебе весьма. Кубанская волчица. Который год за ней гоняюсь. Как же ты от нее ушел? А? Моя менада ее охрану доламывает. Сама же как сквозь землю провалилась.
— Как ушел? Вырубил и ушел.
— Как вырубил? — удивился он. — Она, месяца не прошло, четверых из Святой Стражи разменяла. Хотя ладно. Оставим. Мои, похоже, возвращаются.
В коридоре тяжело загрохотали шаги. Дежурная девчонка испуганно вжала голову в плечи. От страха даже ушки посерели. Из одного из шести коридоров выходили те самые, или другие, но очень похожие на давешних воинственных монахов. Откинутые капюшоны и закатанные рукава широких ряс бесстыдно оголяли блестящую сталь доспехов. Четверо идущих впереди лениво пинали большие, по колено победно шагающим богатырям, мячи. За ними двое поддерживали третьего, заметно приволакивающего ногу. Следом двигались остальные. Всего из коридора, нескромно звеня подкованной обувью, неторопливо вышла дюжина черноризых спецназеров.
Последний ленивыми пинками гнал перед собой высокого сухощавого парня в сером комбинезоне. Лицо пинаемого украшал здоровенный кровоподтек.
Агрессивные монахи с грохотом пересекли холл. Мячи подкатились к столу, за которым сидел Гильденбрандт. Тот, что шел последним, небрежным движением швырнул на пол пленника и впечатал ему промеж лопаток тяжелый сапог. Коснулся камней, закрепленных на висках. Забрало, покрывающее лицо как вторая кожа, с готовностью убралось под черный обод, короной охвативший голову.