— Как она?
— Состояние стабильное. Ее жизни ничто не угрожает, — мнется врач. — Завтра выйдет Галина Михайловна…
— А что Галина Михайловна?
— Ну как же? Специалист! По черепно-мозговым травмам.
— А при чем здесь это?
— Она лечила следователя Мукаева. Симптомы-то похожи!
— Вы тоже обратили внимание? Но удара-то по голове не было. Однако налицо амнезия, — он делает ударение на второй слог.
— Амнезия, — поправляет его собеседник. И разводит руками: — Я сам не могу понять. Следствие шока? Она какое-то время была без сознания. Очнулась — маму родную не помнит. Мы к ней пока никого в палату не пускает. Матери сказали: состояние стабильное, не беспокойтесь. Но трогать, мол, ее сейчас не надо.
— А имя? Имя свое она помнит?
— Нет. Ей сказать?
— Не надо. Я сам.
Он заходит в палату. Леся в ней одна. Леся? Он узнал бы ее из тысячи. Женщина, лежащая на кровати, под простыней, неподвижна. Лицо без косметики, загар кажется пепельным. По подушке рассыпаны светлые волосы. Ему это не нравится. Она никогда не красилась в блондинку. Зачем? И так красивая. Ее глаза закрыты. Он подходит, садится рядом, берет в свою руку ее ледяные пальцы. Кисть руки мягкая, ногти недлинные, но ухоженные.
— Леся? — неуверенно говорит он.
Она открывает глаза:
— Кто вы?
Взгляд тусклый, зрачки расширены. Все еще под воздействием наркотика? Она пролежала там, в сауне, долго, гораздо дольше, чем та, вторая. Какого же цвета у нее глаза? Он пытается поймать ее взгляд.
— Ты меня не узнаешь?
— Нет.
— Ольга?
— Я вас не помню.
— Значит, Ольга?
— Я не… не знаю.
— А какое имя тебе больше нравится?
Она молчит.
— Ну, хорошо. Поставим вопрос по-другому. Когда я обращаюсь к тебе «Леся», ты что чувствуешь?
— Страх. Что-то не так. Не получается.
— А когда говорю «Ольга»?
— Вроде бы все в порядке. Но опять что-то не так. Я бы хотела вам помочь, но не знаю как.
— Так что же мне делать?
— Что хотите.
— Есть твои документы. — Он вздыхает. — Паспорт. В котором написано, что ты Олеся Владимировна Тимофеева…
— Как-как?
— Что, не нравится?
— Нет.
— Работаешь ты в супермаркете, кассиршей.
Она вздрагивает. И смотрит на него с ужасом.
— Что, не хочешь работать кассиршей?
— Мне кажется, я не это делала.
— Мне тоже. Что ты помнишь?
— Ничего.
— Домик для отдыха, как выпивали, как пошли в сауну? Помнишь? С кем пошли?
— Я не пью.
— Совсем? И давно?
— Не знаю. Но не пью.
— А раньше с тобой это случалось.
— Мы знакомы?
Он усмехается. И что теперь делать? Когда у него было больше шансов, сейчас, когда она ничего не помнит, или тогда? Она ведь позабыла все. И те десять лет, что были не вместе. Впрочем, и те два года, что женихались, позабыла тоже. Какая разница, каким способом он получит эту женщину? Главное, что получит. Так что ж? Не напоминать?
— А Ваньку помнишь?
— Ваню?
Он лезет в карман, достает потрепанное портмоне. Как чувствовал, что пригодится. Тогда, в ресторане «Девятый вал», после драки, поднял с пола измятое фото лучшего друга и положил в портмоне, чтобы всегда было под рукой. Один раз он уже это проделывал. Повторить? Достал, показал ей.
— Узнаешь?
Она дрожащей рукой берет фотографию. Какое время смотрит на нее, потом принимается рыдать.
— Леся? Ольга? Как тебя там?
— Уходите!
— Я только хочу знать: чего ты хочешь? Чего добиваешься? Может, я могу помочь?
— Уходите.
— Подскажи мне. Я-то что должен делать? Как тебе будет лучше?
— Достал… Со своей помощью…
— Леся?
— Позови врача.
Он вскакивает, распахивает дверь, кричит в коридор:
— Эй! Кто-нибудь! Подойдите!
Появляется медсестра:
— Что случилось?
— Сделайте ей какой-нибудь укол, что ли. У нее истерика.
— Что ж вы ее тогда мучаете?
— Мучаю?! Да я ей помочь пытаюсь!
— Убирайся! — кричит женщина, лежащая на кровати.
— Я думаю, вам лучше уйти, — мягко говорит врач, выглянувший на крик из соседней палаты. — Не сейчас. И вообще: что вы хотите узнать?
— Я хочу узнать, кто она.
— Да вы же сами сказали: Тимофеева.
— Но она ведет себя странно. Это на нее не похоже.
— А вы хорошо ее знаете?
— Да уж! Куда лучше! Вот я и пытаюсь понять: что происходит?
— Завтра. Все завтра. Дайте ей в себя прийти. Никуда она из этой палаты не денется.
— Матери звонили?
— Да.
— И… что?
— Я же уже сказал, отложили визит до утра. У вас что, тоже амнезия?
— Да мы здесь все скоро свихнемся! — в сердцах говорит он.
По второму кругу пошло. Этого ему не вынести. Сначала друг, теперь любимая женщина. Кто поработал? Надо найти эту дрянь. А главное, не ошибиться. Один раз он уже ошибся. Вспомнил, как допытывался у друга:
— Кто ты теперь? Кто?
Вот что надо было искать! Зелье. Но почему блондинка? И та, вторая. Ее увез Ладошкин. А если это Леся? Или Леся — здесь, в Р-ске? В больнице она пробудет минимум месяц. Это лечится долго, если вообще лечится.
Надо ехать в психоневрологический диспансер. Надо искать специалиста. Ведь этот, как же его имя? Главврач? Он сказал, что память возвращается. Надо узнать, какие для этого есть средства.
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ
Утро
Алексей Петрович Ладошкин смотрит на часы. Уже утро, а за окном пасмурно, серо. И настроение под стать погоде. То ли спал, то ли не спал. В голове лишь одна мысль: и как теперь выкручиваться? Они с Ольгой под домашним арестом. Она еще спит. Это началось вчера, в машине. Труп Нахрапьева загрузили в микроавтобус мышиного цвета и увезли в Р-ский морг. А они с Ольгой сели в джип, эти люди тоже расселись по машинам. Поехали. В зеркало заднего вида он зафиксировал эскорт. Они ехали сзади, ослепляя фарами. Ему стало страшно. Едва выехали на трассу, вторая машина обогнала и поехала впереди. Другая все так же держалась сзади. Теперь это уже был не эскорт, а конвой.
Километров через пять, в лощине, ему велели остановиться. Посигналили фарами и начали прижимать к обочине. Ольга зарыдала:
— Мне больно!
Действие укола заканчивалось. Но это никого не волновало. Он съехал на обочину и открыл дверцу. Нехотя стал вылезать из салона. Одна машина остановилась впереди, другая сзади, так близко, что теперь его джип не мог выехать, пока они не тронутся с места, разве что пойти на таран. Вокруг был лес, место глухое, безлюдное. Мимо проносились редкие машины. Становилось прохладно, туман густел, а здесь, в лощине, было особенно неуютно и сыро. И место они выбрали с толком. Профессионалы.
Открылись дверцы, и крепкие парни один за другим посыпались на обочину, словно стреляные гильзы из стремительно пустеющей обоймы. По-деловому обступили его, а один сразу же сел в джип, к Ольге. А к нему подошел человек, номер которого он каждый раз набирал, холодея от страха.
— Ну что, Алексей Петрович? Объясните мне: как же так вышло?
— Не знаю. Я вам клянусь: не знаю!
— Где документы? Где диск, который Нахрапьев якобы должен был ей передать?
— Но вы ж сами все осмотрели. И я тоже. Ничего не было.
— Обыщите его машину.
Двое тут же полезли в джип. Он закричал:
— У меня ничего нет! Я же вас сам позвал! Чтобы вы все осмотрели! Он ей ничего не привез! Поэтому она его и убила!
— Но ведь это не по плану, — ласково сказал его собеседник. — Ведь мы же не так договаривались. А как?
— Он передает ей диск или что там у него? Я ее убиваю. Потом его. Вкладываю пистолет ему в руку и зову вас. Инсценируем убийство на почве ревности и самоубийство. Забираем материалы. Звоним в милицию.
— Все правильно. И что же случилось?
— Не знаю! Понятия не имею! Я сделал все так, как мы договаривались! Он постучался, я открыл дверь. Оставил их вдвоем в комнате отдыха. А потом… Потом я услышал хлопок. Но не подумал, что это выстрел. Думал, те, что в другой комнате отдыха, шампанское открывают.
— Откуда она взяла пистолет?
— Нашла в шкафчике.
— Откуда она о нем узнала?
— О! Вы не знаете эту бабу! Она все может! — с ненавистью сказал он. — Видимо, рылась в моих вещах.
— Но как вы это допустили?
— Я был в простыне, — с обидой сказал он. — На ней карманов нет. Я что, должен был взять пистолет в парилку?
— Вы все должны были предусмотреть. Выходит, это она его застрелила?
— Да.
— А что же тогда с ней?
— Откуда я знаю?
— Она его застрелила и пошла париться?
— Да!
— А что произошло в сауне?
— Откуда ж я знаю? Я пошел в комнату отдыха и увидел там труп. Я сразу же вам сказал.
— Я помню. Как вы вышли на крыльцо в пиджаке на голое тело. Такое не забывается.
Его собеседник впервые обнаружил чувство юмора. У него же губы задрожали:
Его собеседник впервые обнаружил чувство юмора. У него же губы задрожали:
— Не смешно.
— Нам всем скоро будет не до смеха. Мы сорвали операцию.
— Ничего нет! — сказал плечистый парнишка, выпрыгивая из джипа. — Пусто!
— А что женщина?
— У нее истерика. Она от боли, похоже, ничего не соображает.
— Действие обезболивающего укола заканчивается, — пояснил он. — У нее на щеке глубокий ожог. До мяса.
— Ну так уколите ей что-нибудь. Дайте таблетку.
— Но у меня ничего нет!
— А как же аптечка? Там должен быть анальгин.
— Ей это вряд ли поможет.
— Хорошо. Везите ее до ближайшего медпункта.
— А что потом?
— Потом мы все едем к вам в гости. Мы теперь от вас ни на шаг, Алексей Петрович. Ни от вас, ни от вашей спутницы. И все-таки, где бумаги?
— А может, нет никаких бумаг?
— Есть. Раз есть газ, значит, есть и формула. Где-то это есть. В каком-то виде. Но она нас, похоже, провела. А?
Это его собеседник сказал без улыбки. Серьезно сказал. А подтекст такой: отвечать будешь ты, Ладошкин. Тебя провели.
— Вы что, не видите, в каком она состоянии? Чтобы красивая женщина добровольно сожгла себе волосы и лицо?
— Логично.
— Да, вот еще… — Он замялся. — Этот мужик. Рыжеволосый. Свистунов, кажется. Он изъял у женщин все баллончики.
— Как-как?
— Лак для волос, дезодоранты.
— И о чем это говорит?
— Не знаю. Я просто сообщаю.
— Откуда мент из Р-ска знает о «Стиксе»?
— Он еще говорил о каком-то Мукаеве. Следователе Мукаеве. Это, мол, его пистолет. Я понятия не имел, что у Саранского был засвеченный ствол. Да еще в прокуратуре засвеченный! Я думал, это его пистолет, Саранского. Иван был человеком аккуратным.
— Откуда же у него пистолет следователя… как вы говорите? Мукаева?
— Да. Мукаева. Понятия не имею. Саранский где-то пропадал два месяца. Не звонил, не объявлялся. Даже Ольге. Один раз заглянул в офис на Волоколамском шоссе, взял деньги. Я рассказывал. Потом вернулся и сжег лабораторию.
— С пистолетом следователя вернулся. Сжег лабораторию и исчез. А пистолет оставил вам. Чтобы вы подставились по полной программе. Ладно, разберемся. Живите пока. До выяснения. И займитесь женщиной. Она теперь бесценна. Потому что только она знает, что именно случилось в сауне. И где находится то, что мы ищем.
— Но она же ничего не помнит, — пробормотал он.
— Вспомнит. Другого варианта нет. Она должна все вспомнить.
— …Ты спишь? — тихо позвал он.
И женщина открыла глаза. Так же тихо спросила:
— Где я?
— Дома.
— Дома? — Морща лоб и пытаясь что-то вспомнить, она огляделась.
— Как ты?
Она вздрогнула и потянулась к зеркальцу, лежащему на прикроватной тумбе. Теперь она с ним не расставалась. Словно надеялась, что, взяв в очередной раз зеркало и заглянув в него, увидит себя прежнюю. И вновь то же самое! Увидев свое отражение, принялась рыдать! Он поморщился:
— Да успокойся ты.
— Какая же я теперь страшная!
— Тебя теперь только это волнует?
— Да!
— А то, что дом находится под наблюдением? Мы теперь и шагу не можем ступить без сопровождения. Нас заперли здесь, понимаешь? Заперли! До тех пор, пока ты все не вспомнишь!
Она словно и не слышала. Плачет.
— Оля, — тихо позвал он. — Оля. Ты что, не слышишь? Я к тебе обращаюсь.
— Я не Оля.
— Как так?
— Отстань от меня! Я тебя вообще не помню!
— Не хочешь, значит, со мной разговаривать. Дура. Из тебя все равно вытрясут все, что ты знаешь.
— Я ничего не знаю! Не знаю даже, кто я такая!
— Ну, успокойся. Может, сигарету?
— Я не курю, — равнодушно сказала она.
— Ну, покуриваешь. Хочешь, я принесу твои сигареты?
— Какие сигареты? Я же сказала, что не курю! Отстань!
— С каких это пор ты не куришь? А, понимаю! Бросила, потому что беременна!
— Беременна? О чем ты?
— Ну как же? Ты сама говорила, что ждешь ребенка.
Она отрицательно покачала головой.
— Оля, да что с тобой?
— У меня лицо изуродовано! Вот что! Это теперь останется на всю жизнь!
— Могу тебя утешить, — со злостью сказал он. — Если ты ничего не вспомнишь, твоя жизнь будет короткой. Долго мучиться не придется. Где «Стикс»?
— О чем ты?
— Где ты его взяла?
— Я не понимаю…
— Нахрапьев тебе отдал баллончик? Где же он? Куда ты его дела? Где бумаги? А может, диск? Где это все?
— Я не понимаю…
— Тебе придется это вспомнить. Как получилось, что ты потеряла память?
— Я этого не хотела! Я ничего не помню, помню только, что я этого не хотела! О, Господи! Оставьте меня все в покое!
Похоже, не врет. Мистика какая-то! Кто постарался? Кто принес в сауну «Стикс»? Надо привести ее в чувство, а как? Хоть убей, хоть душу из нее вытряси. Она ж все равно не скажет, потому что ничего не помнит. Имя свое и то забыла. Ее волнует только собственное изуродованное лицо. А то, что им жить осталось считаные дни, наплевать! Что же теперь делать? Как выкручиваться?
Полдень
… Встречу назначили все в том же ресторане. В отдельном кабинете музыки почти не было слышно, хотя в зале веселилась большая шумная компания, гуляли широко. Здесь же обстановка была умиротворяющая. В огромном аквариуме плавали разноцветные рыбки, смотреть на них было приятно. На пузырьки воды, волнообразные движения плавников, зеленые водоросли, похожие на волосы русалок. Это успокаивало. Нервничали оба. И молчали. Один ждал, другой осмысливал полученную информацию. Наконец он отхлебнул минеральной воды и поправил галстук. После чего спросил:
— Это что, шутка? Если шутка, то неудачная.
— К сожалению, есть результаты экспертизы. ДНК не совпадает. Я все проверил.
— Выходит, Саранский жив?!
— Если это не он найден на пожарище, то выходит, что…
— А где же тогда он?
— Кто знает?
— Я от тебя это слышу, Петя? «Кто знает», — передразнил тот, перед кем держали отчет. — Ты должен знать все. У тебя работа такая.
— Хорошо. Я узнаю. За границу он выехать не мог. За его документами в посольство никто не обращался.
— А если он выехал по поддельным документам? По туристической путевке? Подумаешь, проблема! Тут и виза не нужна!
— Ну и что ему это дает?
— А то. Сидит где-нибудь на пляже, у синего моря. И смеется над нами.
— В Европу ему не выехать. У него визы нет. И в Штаты.
— Откуда ты, Петя, все про него знаешь! Что у него есть, а чего нет.
— Стоит ли копья ломать? Ну и пусть себе…
— Что-о?! Это не тебе решать. Давно уже все поделено, — вдруг разоткровенничался хозяин. — Приватизировано. На передел собственности рассчитывать не приходится. На чем сейчас можно заработать? Так, чтобы вложить рубль, а получить сто? Высокие технологии, научные открытия. Финансируешь какие-нибудь исследования, потом патентуешь изобретение. А его вдруг начинают массово применять. И в твои карманы текут миллионы. А при удачном раскладе и миллиарды. Медицина — это же золотое дно! Запатентовать открытие Саранского мы может на вполне законных основаниях. А что патентовать-то? Формула где? А теперь выходит, что и сам он жив! В другой стране, под другим именем патентует открытие, и мы остаемся с носом. Опоздали. Огромные деньги теряем. Зря, что ли, в него вкладывали? Не один год все это тянулось. Рассказывай: почему провалили операцию?
— Ситуация была под контролем. Мы приехали раньше, все осмотрели. Территорию санатория, домик для отдыха.
— И обе сауны?
— Да. Все. Под видом клиентов. Разрешите? — Петр Зайцев взялся за бутылку минеральной воды. — В горле пересохло.
— Пей.
Пауза была внушительной, оба в это время о чем-то размышляли. Зайцев, не торопясь, допил воду и степенно продолжил:
— Они приехали к двум часам. Сначала те, что на микроавтобусе, потом джип. Последними парочка из Р-ска. Все прошли в домик для отдыха. Мы тут же его оцепили и стали ждать. Должно было пройти какое-то время, чтобы компания основательно нагрузилась. Наш человек за всем этим следил. Подливал, подогревал интерес к выпивке. Говорил тосты. В общем, заводил компанию. Мы готовили его в свидетели. Кстати, недорого обошлось.
— Деньги меня не волнуют. Продолжай.
— Ладошкин, разумеется, ничего не знал. О том, что его страхуют. «Разгоняющий» должен был первым сказать «а», когда милиция спросит: «А что, собственно, случилось?» Никто не хочет выглядеть идиотом или попасть под подозрение. А все ведь были пьяные. «Душа компании» и выдает свою версию событий, его слова подхватывают, и так рождается легенда, которая всех, собственно, и устраивает. Милицию тоже. Убийство на почве ревности и самоубийство. О «Стиксе» ни слова. В общем, процесс пошел. Прошло три часа. За двадцать минут до выстрела из домика вышел истопник.