В том же году царь нанес основные, планировавшиеся им ранее удары по княжеско-боярской оппозиции. Они имели целью усиление борьбы с пережитками политической децентрализации, обособленностью отдельных территорий. Иван хотел предотвратить внутренние раздоры, ослабить силы, противостоящие его политике и представляющие непосредственную опасность для жизни первого русского царя. За государственную измену Иван Грозный повелел предать казни князя Горбатого, Оболенских и нескольких других вельмож, яростно поддержавших Владимира Старицкого. В мае 1565 года в Казань и Свияжск были сосланы некоторые князья из Ростова и Ярославля.
Иван Грозный последовательно претворял в жизнь свои планы. Не забывал он и о делах международных. Весной того же 1565 года завершились переговоры о перемирии со Швецией. Сигизмунд II Август вновь оказался в сложном положении. В случае возобновления боевых действий ему пришлось бы воевать на два фронта.
В начале декабря царь пригласил в Кремль своего старого друга, верного подданного и мудрого советника князя Ургина.
В назначенное время тот вошел в палату, поклонился и сказал:
– Долгих лет тебе, государь.
– И тебе здравствовать, князь. Проходи!
– А я уж и не ждал, что понадоблюсь тебе.
– Дмитрий, ты прекрасно знаешь, что я всегда рад видеть тебя.
– Знаю, государь, да вот только ты все реже бываешь в Кремле.
– Это верно. Дела, князь.
– Да уж, таких перемен Русь действительно еще не видела.
Иван присел в кресло, Ургин, как и всегда, устроился на лавке.
Царь внимательно посмотрел на друга своего нелегкого детства.
– А сам ты, князь, как расцениваешь предпринятые мной меры?
– Что ответить, Иван Васильевич?
– Правду!
– Я никогда не лгал, государь.
– Прости и говори! Не может быть, чтобы у тебя не сложилось собственного мнения насчет всего происходящего.
– Ты прав, сложилось. Но и вопросов разных немало.
– Вот и давай разберемся.
Князь Ургин погладил бороду.
– Скажи, государь, у тебя были веские основания казнить первого воеводу в Казанском походе князя Горбатого-Шуйского, его шурина Петра Ховрина, Горенского-Оболенского, Дмитрия Шевырева?
– Ты забыл князя Лобанова-Ростовского, Дмитрий.
– С ним все ясно, но остальные?
Царь вздохнул.
– А ты, Дмитрий, считаешь, что я вот так просто ради забавы бросил людей на плаху?
– Нет, государь, но казнь может быть и показательным, устрашающим действом. Мол, глядите, люди русские, бояре угнетают вас, а мы их под топор палача. Если другие вельможи не покорятся, с ними будет то же самое.
– Вот ты как!.. И многие мыслят так, как ты?
– За других я не ответчик, да и не общаюсь ни с кем. Но полагаю, что думать так же могут многие.
– Что ж, за содеянное мне пред Господом Богом ответ держать. Но те, кто казнен, заслужили смерть. Скажу больше, не только они. Но ты прав в том, что те негодяи, которые избежали кары за свои подлые делишки, надолго утихнут.
– Особенно ростовские и ярославские князья, которых ты отправил в ссылку?
– Это временная мера. Она действительно устрашающая и предупреждающая. Мне нужна поддержка как боярства, так и простого народа. – Иван Васильевич шагал по палате из угла в угол. – В ином случае все перемены обречены на провал. Даже, казалось бы, самые лучшие, продуманные, очевидные. Если люди не понимают их смысла, крах неизбежен. Я не могу допустить этого.
– Ты говоришь, что ссылка ростовских и ярославских князей – мера временная?
– Да. Верну я их, если не всех, то большинство. Пусть в Казани и Свияжске подумают, поразмыслят, следует ли идти против государя и народа, его поддерживающего. Погляди, как ведут себя некоторые вельможи. Устраивают междоусобицу, чинят раздоры, плетут нити бесконечных заговоров, тем самым разрушая собственное государство. Они служат нашим врагам. Разве я затребовал бы себе особых полномочий, создал бы опричнину, казнил бояр, накладывал бы на них опалу, коли в государстве было бы все спокойно? Всем нам, от царя до нищего, надо вместе укреплять Русь. Бояре же не только противятся, но и открыто предают интересы нашей православной державы. Вот взять, к примеру, тебя. Ты всегда служил родине честно, верно, себя не жалея. Так мне и в голову не придет подвергнуть опале тебя или твой род, потому как ты заслуживаешь только награды. Как и многие другие. Подумай, я ведь мог поступить проще, предоставить новые права средним и низшим слоям населения. Но это привело бы к ослаблению самодержавной власти, чего на Руси в настоящее время допустить никак не возможно. Дело тут не во мне. Ты знаешь, я ради пользы государства готов уйти с трона, но что дальше? Кто возьмет в руки верховную, самодержавную власть? Князь Владимир, который и поныне находится в зависимости то от своей матери, княгини Ефросиньи, ныне монахини, то от ближних бояр, которые спят и видят, как повернуть вспять? А нам, Дмитрий, пятиться нельзя. Надо продвигаться вперед. Многие предали Русь. Яркий пример тому – князь Андрей Курбский. Уж ему, казалось бы, быть в первых рядах наших вельмож, а он что? А с ним и другие. Присяга для них оказалась пустыми словами. Принимая ее, Курбский и подобные ему вельможи уже намеревались бежать в Польшу или Литву, к Сигизмунду, который обещал им рай земной. Вот так, князь Ургин! Для тебя и других верных людей присяга свята, а вот для некоторых собак, другого слова не нахожу, она пустышка или игрушка. Это очень обидно.
Ургин проговорил:
– Понятно, государь, но присяга не нарушит общность правящей знати.
– Ты сам обосновал необходимость предпринятых мер. В данных условиях единственный способ обеспечить себе поддержку заключается в том, чтобы расколоть дворянское сословие. Часть его должна получить особое положение. Опричники, обязанные мне своим возвышением, кровно заинтересованы в сохранении и укреплении самодержавной власти. Решения, принятые мной, оправдывают себя. Указ о создании опричнины привлек на мою сторону много народу, как знатных бояр и дворян, так и простых людей. Я рад всякому человеку, который желает служить своей стране. Раньше как было? Высокие думные и военные чины предоставлялись только знати. Всем остальным путь к возвышению был закрыт. Это несправедливо, так быть не должно. Процветание государства возможно, как я уже сказал, только при общности всех слоев населения, строгом порядке, крепости православной веры, четком, твердом управлении страной. Моя цель – создать такое государство. Я пойду на все, чтобы достичь ее. – Иван Грозный вернулся в кресло.
Князь Ургин пожал плечами.
– Что ответить тебе, государь? Ты мудрый, сильный правитель. Тебе виднее. Я же как был, так и остаюсь на твоей стороне. А со мной и все мои люди. Присягу, данную твоему отцу и тебе, исполню до конца.
– Знаю. Потому и пригласил тебя, чтобы поделиться сокровенными мыслями, объяснить свои действия, послушать советы.
– Ответь, государь, а что за поместье начали воздвигать недалеко от Кремля?
– Опричный двор. Строительство крепостей началось в Александровской слободе и в Вологде. Весной думаю объехать Козельск, Белов, Алексин и другие порубежные места, которым постоянно угрожают крымские набеги. Надо закончить создание всей засеченной черты. Пора завершать строительство крепостей Усвят, Сума, Ситна, Красный и Касьянов на реке Оболе, Сокол и Ула, Копье, Нещерда. Они должны противостоять литовским городам-крепостям и прикрыть Полоцк.
– Значит, ты считаешь вопрос о будущем недавно присоединенных ливонских земель уже решенным?
Царь ответил кратко, категорично:
– Окончательно и бесповоротно.
– Да, государь, размах воистину впечатляет.
Иван поднялся с кресла. Неуемная энергия не давала ему долго сидеть на одном месте.
– Теперь, князь, я хотел бы держать с тобой совет насчет дел нашей православной церкви.
Ургин удивился и спросил:
– В ней что, тоже крамола завелась?
– Я не о том. Думаю, в скором времени встанет вопрос о замещении митрополичьей кафедры. Афанасий тяжело болен, едва способен служить. Замена его неизбежна. Кого ты видишь во главе митрополии?
– У меня одна кандидатура. Тебе, государь, она известна.
– Филипп, мой добрый друг Федор Колычев?
– Да, государь.
– Я тоже о нем думаю. Но, по-моему, здесь я столкнусь с противодействием высшего духовенства. Такой выбор противоречит обычаям.
– Ты, царь, проводящий невиданные ранее перемены, единолично решающий судьбы самых знатных бояр, не сможешь убедить духовенство в правильности возведения игумена Филиппа в сан митрополита?
– Грубым давлением – смогу, но надо ли настраивать против себя высшее духовенство?
Князь Ургин пожал плечами.
– Тогда ищи другого человека.
– Нет, Дмитрий. Мне очень нужен именно Филипп, честный, неподкупный, способный, крепкий в вере, не боящийся говорить правду в лицо. Я знаю, как, не раздражая высшее духовенство, возвести Филиппа на кафедру. Я сделаю так, что собор епископов сам будет настаивать на избрании митрополитом именно его.
Ургин спросил:
– Как же ты намерен это сделать?
Царь впервые за всю затянувшуюся беседу улыбнулся.
– Есть у меня одна мысль.
– Что ж, Бог в помощь тебе, государь!
– Устал поди, князь?
– Нет, с чего? Или считаешь меня уже непригодным для серьезных дел? Дряхлым стариком?
– Не хотел бы я попасть под руку такому дряхлому старику где-нибудь в укромном местечке.
Ургин поднялся.
– Позволь удалиться, государь?
– Ступай, князь. Да хранит тебя Господь!
– Благодарствую.
Князь поклонился в пояс и вышел из царских палат. Покинул он Кремль в смятении чувств, еще более изумляясь воистину великим размахом планов первого русского царя.
Наступил 1566 год от Рождества Христова. Отвыли свои песни зимние метели, ушли прочь лютые морозы. Повсюду зажурчали быстрые веселые ручьи. В свои права вступила весна.
Она принесла с собой не только природное потепление, но и оттепель в политической жизни державы после холодов нового порядка – опричнины. Ярким примером перемен стало повеление государя о снятии опалы с большинства ростовских и ярославских князей, отправленных в ссылку. Им были возвращены земли, отобранные годом ранее.
Следующий важнейший шаг был предпринят Иваном Грозным летом того же года. Бояре и дворяне, обвиненные им в измене, получили прощение и были привлечены к обсуждению вопросов международной политики государства.
Никто не мог предполагать, каким насыщенным событиями, имеющими прямое влияние на историю Руси, окажется май, да и весь 1566 год.19 мая по причине тяжелой болезни и физической невозможности исполнять свои обязанности митрополит Афанасий сложил с себя сан.
Иван Грозный, находившийся в то время на богомолье в Александровской слободе, поспешил в столицу, где состоялся совет с земцами и духовенством. Царь неожиданно для всех предложил стать митрополитом казанскому епископу Герману Палеву, противнику опричнины. Из Москвы послали сразу двух гонцов, в Казань и… на Соловки.
Вечером того же дня к царю явились Алексей Басманов и Малюта Скуратов.
Алексей сразу спросил:
– Государь, опричная братия в недоумении. Позволь узнать, почему ты предложил сан митрополита одному из наших противников?
– Что, даже в опричном дворе кто-то выражает недовольство решениями государя, игумена всея Руси?
Басманов смешался, вперед выступил Скуратов.
– Позволь, государь, мне сказать?
– Говори, коли пришел.
– Недовольства не проявляет никто, просто опричной братии непонятно, почему ты хочешь поставить митрополитом именно Германа, а не другого архимандрита, дружественного нам.
– Вам известно, что я не назначаю главу церкви. Он избирается собором. Мне дано право лишь называть какое-то имя.
– Но почему Герман, государь? – осведомился Басманов.
– А вот это уже не ваше дело. Передайте опричникам, царь знает, что делает. Герману Палеву не быть митрополитом. У вас есть еще ко мне вопросы?
– Нет, но есть неприятное известие, – заявил Малюта.
– Говори! – приказал царь.
– Наши лазутчики в шайках лихих людей сообщили, что по приказу Кудеяра, будь проклято его имя, разбойникам, переодетым в опричников, велено жечь и грабить села, входящие в земщину, разорять обозы и купцов из этих земель. Вчера лиходеи в облачении опричников разгромили небольшое село у Курска, перебили всех жителей от мала до велика.
– Вот оно, значит, как! – проговорил царь. – Кудеяр бросил вызов лично мне?
– Это дело не шуточное, государь, – сказал Басманов. – Если лиходеи и далее продолжат кровавый разбой, то скоро молва о том, что опричники бесчинствуют на земщине, облетит всю Русь.
– Да уж такие тут шутки, Алексей Данилович. Опричным дружинам пора показать себя, извести лиходеев, навести порядок в стране и поддерживать его. Посему повелеваю срочно сформировать отряды по тридцать-сорок человек, в том числе стрельцов, и отправить их на поиск и истребление разбойничьих шаек. Стеречь все дороги из ближайших вотчин. Предоставлять охрану купцам, если попросят, прежде доведя, что опричники готовы защитить их добро и жизни. Днями и ночами объезжать села и деревни. Создать отдельный отряд для поиска, поимки, задержания или уничтожения Кудеяра. Схваченных атаманов доставлять ко мне. Вот с этого надо было начинать, братья, а не с вопросов по митрополиту. Ступайте, исполняйте приказ!
Высшие чины опричнины попятились к двери. Алексей Басманов вышел в коридор.
Скуратова задержал царь.
– Малюта, погоди!
Тот тут же подошел к креслу.
– Да, государь?
– Я послал гонца на Соловки за игуменом тамошнего монастыря Филиппом. Его прибытие следует ожидать где-то в середине июня. Летнюю дорогу от Соловков до Москвы ты знаешь. Боярам известно о приезде Филиппа. Наверняка кто-то из них если не напрямую, то косвенно поддерживает разбойника Кудеяра. Поэтому не исключено, что враждебные нам бояре попытаются убрать Филиппа. Ведь нас с ним связывает давняя дружба. В нем я вижу митрополита, который поддержал бы меня в отличие от архимандрита Германа. Смекаешь, к чему я клоню?
Скуратов утвердительно кивнул.
– Смекаю, государь! Надобно встретить игумена и доставить его в Москву живым и здоровым.
– Верно. Для этого ты соберешь отдельный отряд, который сам и возглавишь. Понял, Малюта?
– Понял, государь.
– Головой своей отвечаешь! Используй своих лазутчиков, делай, что хочешь, но чтобы Филипп был на Москве.
– Слушаюсь, государь!
– А теперь ступай! О моем распоряжении может знать лишь Алексей Данилович Басманов, больше никто, даже ратники, которых будешь набирать в отряд.
– Да, государь! – Скуратов поклонился и покинул палату.
В конце мая в Москву вновь прибыло литовское посольство во главе с Юрием Ходкевичем. Переговоры были назначены на ближайшие дни, однако обычный протокол подобных дипломатических мероприятий был изменен. Сразу же по прибытии в Москву Ходкевич передал Ивану Грозному просьбу принять его одного. Вечером литовского посла пропустили во дворец.
Иван Васильевич предложил ему сесть и спросил:
– О чем ты хотел поговорить со мной, гетман?
– Я хотел обсудить с тобой, государь, вопросы дальнейших отношений между Россией и Литвой.
Русский царь удивился:
– Но ведь они должны обсуждаться на переговорах!
– Король поручил мне первоначально встретиться с тобой, государь. Ведь как решишь ты, так ответят на наши предложения и твои вельможи, назначенные вести переговоры.
– Что ж, ты прав. Время у меня есть, я слушаю тебя, гетман.
– Мы предлагаем разделить Ливонию. Россия и Литва должны сохранить за собой уже занятые земли.
– А как же быть с тем, что отошло к шведам?
– Тоже разделить.
– Вот как? Сигизмунд предлагает мне нарушить договор со шведами?
– Разделение земель, государь, вполне реально, так как сейчас Швеция не является мощной военной державой и не сможет сопротивляться совместному давлению России и Литвы.
Иван Грозный повысил голос:
– Так вот почему ты настаивал на личной встрече! Сигизмунд предлагает мне союз против Швеции, но его посольство не может заявить об этом вслух. Твой король склоняет меня к измене?
– Но это же в интересах России, государь!
– А почему же Сигизмунд не советовался со мной, когда заключал союз с нашим извечным врагом крымским ханом?
– На это, государь, у меня ответа нет.
– Король польский рассчитывал при поддержке Крыма усилить действия своих войск против нас. Однако узнал, что турецкий султан потребовал от хана выслать войска в Венгрию для войны со Священной Римской империей, и пошел на попятную. Теперь ему предстоит воевать с Россией и со Швецией, чей военный потенциал Сигизмунд явно недооценивает. Посему он и делает мне подлое по своей сути предложение. Впрочем, ничего иного от короля Польши ждать не приходится. Он подкупил Андрея Курбского, рассылает письма другим русским вельможам, предлагает им бежать под его покровительство в Литву или Польшу. Я же считаю подобное поведение недостойным. А посему мой ответ – нет. Никакого союза с Литвой и Польшей в ущерб интересам держав, союзных России, не будет.
Хоткевич воскликнул:
– Это продолжение войны, государь.
– Ее можно избежать, если король польский примет наши предложения.
– В чем они состоят?
– Литва должна отказаться от главных городов Ливонии. Мы готовы отдать Сигизмунду Курляндию и часть других земель, занятых нами. Взамен этого он признает права России на всю остальную Ливонию, в том числе на Ригу.
– Но это означает, что Литва добровольно должна отказаться от основного торгового пути на европейский рынок.
Иван Грозный усмехнулся.
– Таковы наши условия. А принимать их или нет, это ваше право.
– Я понял тебя, государь.
– Если у тебя все, пан гетман, то не смею задерживать.
Поникший Хоткевич покинул царские палаты и под охраной вернулся в посольство.