Подобное решение диктовалось тем, что во владениях Федорова-Челяднина проживали многие тысячи крестьян. Дворяне и верные слуги казненного изменника могли поднять людей против опричников, назначь Иван Грозный командующим кого-то другого. На любимого царя же простой народ никогда не пошел бы. Иван Васильевич возглавил опричный поход, чтобы не допустить обмана крестьян, избежать огромных, совершенно неоправданных жертв.
Его замысел удался. Люди не пошли за дворянами. Опричное войско захватило земли бывшего конюшего Федорова-Челяднина. Оно не тронуло тех, кто не оказал сопротивления, и жестоко разгромило мятежные силы. Впрочем, таковых оказалось ничтожно мало.
Земли бывшего конюшего отошли в опричнину, то есть стали государственными. Крестьяне могли продолжать свободно жить и трудиться на них. Русский царь Иван Грозный никогда не воевал со своим народом. Тот отвечал ему любовью, приязнью и полным доверием.
В то же время смертельная угроза нависла над Филиппом. Честность митрополита грозила разоблачением многим тайным противникам государя. Мало кто из них обладал высочайшей силой духа, свойственной ему.
Одним из ярых противников Филиппа являлся архиепископ Новгородский Пимен. Его желание самому встать во главе церкви со временем переросло в болезнь. Пимен не простил выбора Ивана Грозного ни самому царю, ни Филиппу. Он предал их обоих, а с ними и веру. Это предательство трагически повлияло на жизнь Великого Новгорода.
Но эти события развернутся через год. Пока же Пимен готовил удар по Филиппу. Его сторонники убеждали государя в нелояльности митрополита, в том, что он осуждает опричнину. Иван знал Филиппа. Семена лжи пока не давали всходов. Однако, как говорится, вода камень точит.
Князь Ургин узнал о готовящемся заговоре против митрополита и в начале осени 1568 года приехал к нему.
Филипп обрадовался встрече с давним другом.
– Ты ли это, Дмитрий? Очень рад, но, по-моему, ты впервые здесь, на митрополичьем подворье?
– Нет, бывал и раньше.
– А почему такой смурной? Или случилось что?
– А ты не знаешь?
– Так! Вижу, разговор у тебя ко мне есть. Пройдем в палату. Там нам никто не помешает. – Филипп усадил гостя на лавку, сам устроился рядом на простую скамью. – Ну, Дмитрий? Говори, что хотел.
– Слушай, Филипп, ты хоть и митрополит, но я с тобой говорить буду как с Федором Колычевым, старым другом. Ты чего простачка из себя строишь? Неужели не знаешь, что насчет тебя затевается? Не ведаешь, что вокруг плетутся сети заговора и кто за этим стоит? А ведь Пимена поддерживают не только высшие чины из духовенства, но и бояре!
– Знаю, Дмитрий. Скажу больше, вижу свою кончину, понимаю, почему меня хотят изгнать из Москвы и настраивают так царя. Дело в том, что я клятве своей не изменил, поддержал Ивана в борьбе с боярами.
– А государь о том ведает?
– У него и без меня дел хватает.
– Ты, значит, решил положиться на судьбу?
– На волю Господа нашего Иисуса Христа.
– А знаешь ли ты, что Пимен настаивает на расследовании твоей деятельности в бытность настоятелем Соловецкого монастыря?
– Ну и что? – Митрополит Филипп по обыкновению оставался спокойным. – Вся моя жизнь в монастыре как на ладони, праведна и честна. Старцы подтвердят это. Их лгать не заставишь.
– Эх, Филипп, неужели не ясно, главное не то, что станут искать, а то, что найдут. Пимен и его сообщники не пожалеют средств, чтобы купить нужные показания. Подленькие людишки везде найдутся, а то, что скажут старцы, на Соловках и останется.
– На все воля Бога, Дмитрий.
– Надобно защищаться, Филипп.
– Я ни в чем не виноват, не должен защищаться, а тем более оправдываться. Ты лучше других знаешь, что за должностями я никогда не гнался, в сан митрополита был возведен по настоянию Ивана. Коли он послушает лжецов, что ж, вернусь обратно в монастырь, простым иноком.
– Да? Поначалу, может, и вернешься, а после не дадут тебе жить, друг мой. А каково без тебя царю будет? Или ты забыл клятву, которую мы давали его отцу?
Филипп улыбнулся.
– Нет, Дмитрий, я не забыл клятву ратника особой стражи. Но мы с тобой ее исполнили.
– Я тебе удивляюсь, Филипп. Ведь есть еще время остановить изменников!
– На все, Дмитрий, воля Божья.
– Понятно. – Ургин вздохнул. – Надеешься на высшую справедливость? Надейся, а я к Ивану поеду. С ним о тебе толковать буду.
– Не стоит, Дмитрий.
– А вот это уже мне решать!
– Ну тогда помогай тебе Господь.
– О себе лучше подумай. Я кто? Князь, которых на Руси полно, а ты митрополит, глава православной церкви.
– Заезжай, Дмитрий, коль время будет.
– Непременно, владыка.
Филипп перекрестил старинного друга.
Ургин тут же направился в Кремль. Там он узнал, что Иван Васильевич только что вернулся из опричного двора, но принять его не может. Приступ вновь уложил царя в постель. Дмитрий хотел переговорить с лекарями, но им было не до него. Так ни с чем он и вернулся на свое подворье, где его ждал сын.
Ургин не ожидал увидеть Алексея, так как тот с дружиной уже полгода вел поиски разбойника Кудеяра.
– Алешка, ты здесь? Неужели наконец-то поймал лиходея?
– Нет! Я уже сомневаюсь, а существует ли этот Кудеяр.
– Откуда такие сомнения?
Княжич улыбнулся.
– Отец, может, в дом пригласишь? Или так и будем во дворе разговаривать?
Князь спохватился:
– Да, конечно, Лешка, проходи. И чего разрешения спрашиваешь? Дом такой же мой, как и твой. Наш, общий.
Покуда готовился обед, отец с сыном уединились в горнице.
Ургин спросил:
– Так почему ты сомневаешься в существовании Кудеяра?
– Да получается, что он как призрак, сегодня здесь, завтра там, за сотни верст. С десяток разбойничьих шаек разгромили. Пленники говорят, что они Кудеяровы люди, а где он, не знают. Был да сплыл.
– Так, может, Кудеяра и на самом деле нет? Этим именем прикрываются главари разбойных шаек?
– Выясним. Недолго охотиться осталось. В курских лесах мы разбойников крепко прижали. Если и есть Кудеяр, то только там, более негде. Значит, выловим.
– Тогда почему ты на Москву явился, коли след разбойника взял?
– Запасы пополнить, коней сменить, телеги, одежду. Со временем все изнашивается, даже люди. А вот чего у тебя настроение плохое? Будто и не рад встрече.
– Рад, сын, рад, только дела на Москве нехорошие.
– Что такое?
– Да ничего. Ты исполняй царский приказ, а мы тут как-нибудь с Божьей помощью разберемся.
– С чем или с кем разбираться собираешься, отец?
– Прости, сын, тебя это не касается.
Кирьян доложил, что обед подан в трапезную. Разговор отца с сыном прервался.
Через двое суток дружина княжича Алексея покинула Москву. Царь по-прежнему болел, и доступа к нему не было. Филипп продолжал исполнять обязанности митрополита. Наступило затишье. Но оно, как известно, приходит перед бурей.
Ее началом послужило возвращение из Соловецкого монастыря специальной особой комиссии. Царь почувствовал себя лучше и принял епископа Суздальского Пафнутия, архимандрита Феодосия и князя Василия Темкина, проводивших тайное дознание. Он сделал это лишь потому, что понятия не имел о существовании такой комиссии.
Когда упомянутые персоны явились к нему, царь, бледный и слабый от болезни, спросил Пафнутия:
– А скажи мне, отче, кто отдал приказ на проведение следствия в отношении действующего митрополита? Или ты, а также другие епископы не в его подчинении? Так кто разрешил?
Суздальский епископ смутился, и за него ответил Темкин:
– Государь, духовенство в лице присутствующих здесь сановников, а также новгородского архиепископа Пимена и твоего духовника протопопа Евстафия возбудило дело о неправедном житии митрополита, когда он служил игуменом монастыря. Мы отправились на Соловки для сбора доказательств.
Иван Васильевич повысил голос:
– Почему я об этом не знал?
– Прости, государь, но сначала ты был занят следствием по боярскому заговору, потом заболел, и разрешение на нашу поездку дал Алексей Данилович Басманов.
– Вот как? Лихо. А не освященный ли собор вправе решать вопросы в отношении главы церкви? Или Басманов выше собора, да и царя?
Иван Грозный закашлялся. Рингер принес настой. Царь выпил его и успокоился.
– Ладно, с Алексеем Даниловичем разберемся. С чем вы ко мне явились? Ведь всякому известно, что Филипп не может быть замешан ни в каких темных делах и уж тем более в неправедном житии.
Князь Темкин вздохнул.
– Я думал так же, когда отправился на Соловки. Алексей Данилович был уверен, что следствие закончится ничем, но…
– Что? – вскричал царь.
– Не гневайся, государь, обвинения духовенства нашли свое подтверждение.
– Этого не может быть.
– Увы. Алексей Данилович и послал меня на Соловки, чтобы я смотрел за тем, праведно ли ведется следствие. Как это ни прискорбно, но обвинения подтвердились.
– Кто их подтвердил?
– Игумен Соловецкой обители Паисий, а также девять монахов дали показания против владыки Филиппа. Они готовы подтвердить их на соборе.
Царь поднялся, подошел к Пафнутию.
– Сколько ты заплатил игумену за ложь, епископ?
Тот изобразил недоумение.
– О чем ты, государь? Почему оскорбляешь? Разве кто-то из нас давал показания против владыки?
Силы оставили Ивана Васильевича, потрясенного полученным известием. Он приказал всем убираться, с помощью лекаря прошел в опочивальню, где прилег на постель.
Бояре и продавшиеся им епископы торжествовали. Они тут же назначили собор на ноябрь месяц.
Соглашение о разграничении сфер деятельности церковной и светской власти, подписанное Иваном Васильевичем и Филиппом, ставило царя в сложное положение. Он мог пытаться защитить святителя, но не имел права нарушить соборное постановление. То, что делалось на благо, обернулось коварством изменников, вредом.
Но царь не оставлял надежды вывести митрополита из-под удара вероломного внутреннего врага. Вечером того же дня он послал за Филиппом.
Митрополит явился тут же и сразу справился о здоровье царя.
Иван Грозный ответил:
– Что мое здоровье? Хворь уйдет, силы вернутся, а вот заговорщики, имеющие показания против тебя, не успокоятся. Нашли-таки способ нанести ответный удар! Они привезли из Соловецкой обители игумена и монахов, давших показания о твоей якобы неправедной жизни.
– Знаю, государь.
– И ведешь себя так, словно ничего не произошло?
– Я пред Богом чист, душа моя спокойна. Мне известно, что архиепископ Пимен уже примеряет одежды митрополита, остальные клеветники подбирают себе должности.
– Вот как? Не рано ли?
– Нет, государь. Поздно. На этот раз противник опередил тебя. Духовенство имело право провести следствие без твоего ведома, и ты это знаешь. Дела государственной важности, опричнина, это твое. Земщина, а тем более духовенство имеют свое управление. Не пойдешь же ты на открытое противостояние с церковью! Такой твой шаг станет роковой ошибкой, принесет непоправимый вред государству, интересы которого ты обязан блюсти.
– Но не могу же я пойти на поводу у клеветников?
– Тебе не надо ничего делать, только исполнять соглашение о разграничении власти. Собор вынесет решение. Ты его примешь и останешься на престоле. Я, никогда не стремившийся к власти, удалюсь в монастырь. Иван Васильевич, думай не обо мне, а о государстве.
Иван Грозный долго молчал, потом оторвался от тяжелых мыслей.
– Хорошо, Филипп, пойдем на уступки, примем решение собора. Ты уйдешь в монастырь, но со временем вернешься в Москву и вновь займешь митрополичью должность. Недолго радоваться изменникам. Я не прощу им подлости в отношении тебя.
Филипп улыбнулся.
– Если захочу, государь.
– Если будешь нужен русскому народу, – поправил его царь.
В ноябре 1568 года епископы-заговорщики созвали собор. Особенно яростно обличал митрополита архиепископ Пимен, дали показания и подкупленные монахи Соловецкой обители.
Филипп не оправдывался. Он хотел тут же сложить с себя знаки достоинства митрополита, но царь потребовал, чтобы святитель оставался в своем сане до произнесения приговора.
8 ноября 1568 года после богослужения Алексей Басманов зачитал решение собора о низведении Филиппа с митрополичьей кафедры. Он снял с себя знаки достоинства, переоделся в простое монашеское платье, сел в дровни и под охраной опричников отправился в Богоявленский монастырь.
За дровнями бежали москвичи. Обычные, простые люди со слезами провожали Филиппа.
Царь стоял на паперти, не обращал внимания на резкие порывы ветра и печально смотрел вслед удаляющимся саням. Он словно предчувствовал, что свидеться со своим другом, единомышленником и советником ему больше не придется. Иван Васильевич прощался с Филиппом, а народу вокруг становилось все больше. Сильный ветер рвал в клочья черные тучи, будто сама природа восстала против свершившейся несправедливости.
Глава 7 Во имя спасения великой России
12 января 1569 года от Рождества Христова в Александровской слободе у натопленной печи сидели царь Иван Грозный и его верный друг князь Ургин. Дмитрий Михайлович часто протирал лицо платком, покашливал.
Иван Васильевич спросил:
– Уж не захворал ли ты, Дмитрий?
– Есть немного, государь. Неможется что-то.
– Так я сейчас лекаря кликну, он тебя посмотрит. Зачем ехал сюда, коли хворь одолевает?
– Как не ехать, если ты позвал? – Ургин улыбнулся.
– Не надо бы. Погоди! – Иван кликнул опричника, охранявшего палату, и приказал: – Лекаря ко мне, быстро!
Вскоре явился Федот Борзов. Теперь он вместе с Куртом Рингером и голландцем Арнольдом Линдеем был царским врачевателем.
– Слушаю, государь.
– А ну-ка, Федот, глянь, что за хворь прицепилась к моему другу.
Борзов осмотрел Ургина и сказал:
– Ничего страшного. Простуда. Сейчас князю будет лучше. – Лекарь вышел, тут же вернулся с чашей, полной какой-то темной жидкости, подал ее Ургину. – Выпей, князь, полегчает. Отлежаться бы тебе денька три-четыре.
Дмитрий выпил отвар, и Борзов удалился.
– Как? – спросил царь. – Легче?
Ургин вновь улыбнулся.
– Какой ты скорый, Иван Васильевич! Чтобы лекарство начало действовать, время нужно. Но я слушаю тебя.
Царь поднялся, прошелся по палате.
– Новость из Польши пришла нехорошая.
– Что, Сигизмунд опять безобразничает у наших городов?
– Нет, Дмитрий. Сейчас он занят куда более важным делом. Позавчера, десятого числа, недалеко от Люблина собрался совместный польско-литовский сейм. Сигизмунд решил объединить Польшу и Литву. Мне докладывали о переговорах тамошних вельмож, но я как-то не верил, что дело пойдет дальше. Слишком неравные условия выставляет Польша. Проект унии от нее составлял краковский епископ Падневский, а он крепко стоит на защите интересов королевства. Избрание и коронование короля должно происходить исключительно в Польше. Места в едином сейме и сенате тоже распределяются в ее пользу, потому как она, мол, больше и населеннее. Представители Литвы выставили свои условия. Они хотят, чтобы общий сейм для выбора короля проходил на границе Литвы и Польши. Тот должен получать в Вильно литовскую корону. Сеймы созываются попеременно в Литве и Польше. Главное же в том, что назначение на должности в Литве должно производиться лишь из местных. Есть и еще всякое, что привело к серьезным разногласиям. Но все это временно. Поссорятся враги наши, но помирятся. Думаю, что в конце концов Сигизмунду удастся создать единое государство.
Ургин, откашлявшись, спросил:
– А разве сейчас Литва и Польша не едины в противостоянии с нами?
– Союз двух стран и единое государство – далеко не одно и то же. Литва терпит поражение от наших войск. Ее присоединение к России скоро станет реальным. Польская шляхта в настоящих условиях может оказать Вильно помощь или не сделать этого. Ведь она ничего не получает взамен. После заключения унии полякам обязательно придется учитывать интересы Литвы. Объединение позволит провести и в королевстве, и в княжестве давно назревшие перемены. Сигизмунд сможет вести войну против России с использованием всех сил. В общем, дело идет к значительному усилению противника. Вопрос только в том, когда литовские и польские вельможи договорятся. А в том, что на этот раз они это сделают, я не сомневаюсь.
– Тогда нам придется принимать ответные меры.
– Без них не обойтись. Однако, к сожалению, у нас есть и другие противники.
– Ты имеешь в виду Швецию и Крым?
– Прибавь к ним еще и Турцию!
– Султан решил вести с нами войну?
– Селим Второй собирался уже в апреле ударить по Астрахани, но изменил свои намерения. Теперь он хочет напасть вместе с ударом Сигизмунда с запада.
– Да, серьезная угроза, – проговорил Ургин.
– Это еще не все, Дмитрий. Теперь по Швеции. Тебе известно, что прежде мне удавалось поддерживать союз со Стокгольмом. Но сейчас король Эрик низложен братом Юханом. Эрик допустил роковую ошибку. Он прекрасно знал, что Юхан так дружен с Сигизмундом, что даже женился на его сестре Катерине Ягеллонке, ссудил ему крупную сумму денег и получил в залог семь замков в Ливонии. Эрик мог изменить положение шесть лет назад, когда шведский риксдаг обвинил Юхана в предательстве и приговорил к смерти. Однако он ограничился пленением герцога и заключением его в замок Грипсхольм. Это-то, по сути, и погубило Эрика. Юхана освободили дворяне, которым были обещаны самые широкие права в случае свержения Эрика. В итоге Юхан станет королем Швеции. Теперь эта страна вступит в союз с новым польско-литовским государством. Против России! Впрочем, Юхан может пойти на нас и без поляков.